Вадим Елисеефф - Цивилизация классического Китая

Во всех украшениях средневекового Китая богато использовались различные цвета и драгоценные камни. Их оживлял целый мир изображений, которые были объемными, пигмент наносился штрихами. Они были большого размера, а их общая тяга к роскоши и пышности была достойна Версаля.

Эпоха Тан вывела это стремление к красочности на новый уровень. Богатый дом этого времени должен был напоминать пестрый праздник. Хотя резьба по «твердым камням», которая так нам знакома, была еще не слишком распространена, а моДа на драгоценные вычурные предметы развилась только начиная с X в., цветные камни, напротив, были частыми спутниками повседневной жизни. Это могла быть декоративная плитка или облицовка на золотой или серебряной основе.

Сюань-цзун испытывал особую тягу к лазуриту, любимому материалу дальневосточных ювелиров. В его зимней резиденции, расположенной на лесистых холмах, соседствовавших с Чаньянью, с восточной стороны, в центре маленького горного озера, был обустроен миниатюрный остров из лазурита: он выступал из чистых вод, напоминая голубой горный пик. Придворные дамы, одетые в переливающиеся цветные одежды из шелка, управляя при помощи весел легкими судами из лакированного сандалового дерева, плавали вокруг него.

Иногда это богатство появлялось и на улицах. Примерно с VI в. постепенно распространился обычай праздновать начало нового года: в полнолуние к двери прикреплялся изящный яркий фонарь, свет которого должен был затмить свет луны. Этот же праздник был и поводом отменить обычный для больших городов сигнал к тушению огня, и поводом петь и веселиться до рассвета. Каждый город, каждый храм, каждый человек состязались в роскоши. В честь этого праздника Чаньянь украшали пятьдесят тысяч огней, танцевавших в мисках, которые несли в руках тысячи молодых женщин. Волосы женщин были убраны разноцветными булавками, они шествовали вдоль улиц, украшенных вышивками и металлическими знаменами. В Лояне повсюду горели свечи, а во многих местах возвышались «световые башни» на креплениях из золота, серебра или драгоценных камней, украшенные шелковыми тканями. Они достигали примерно сорока пяти метров в высоту, и на них располагались лампы в форме прыгающих драконов, тигров, фениксов и леопардов. Там же было отлито великолепное дерево из бронзы, настолько прекрасное, что император возил его по провинциям, чтобы каждый мог им полюбоваться. Но, вне всякого сомнения, самым странным оставалось дерево, которое в середине VII в. привез в столицу сын правителя Бухары: у дерева было семь ветвей, на которых были развешены лампы из агата. Слава производителя самых красивых фонарей в эпоху Сюань-цзуна была у города Янчжоу. Век спустя, в 839 г., ими любовался японский путешественник Эннин.

Самым часто используемым китайскими ювелирами материалом был нефрит, так как использование жадеита распространилось только в Новое время. К сожалению, неточность китайских терминов делает трудным точное определение того материала, с которым действительно работали скульпторы. Иероглиф, который традиционно переводят, как «нефрит», часто означал просто «декоративный камень» и мог также подразумевать несколько видов мрамора, стеатита, пирофиллита или змеевика. Настоящий нефрит, использование которого кажется таким же древним, как и сама китайская цивилизация, в Китае не встречается. Его, как и лазурит, приходилось везти по южной дороге Шелкового пути из Хотана, где его можно было найти в руслах двух рек, которые сливались около этого караванного города.

Тем не менее у всех щеголей были многочисленные вазы и коробочки забавных, часто архаичных форм, вырезанные из самых различных видов нефрита: в них хранили ароматные травы и притирания.

Прически и одежда украшались кулонами в оправе из золота и серебра. В VII в. даже распространилась мода носить пояса, изготовленные из нефритовых пластинок. Наконец, из того же материала были вырезаны тысячи изящных безделушек, таких как, например, статуэтки, изображающие любимых лошадей Сюань-цзуна. В китайских мастерских использовался один секрет: там применяли привезенные из Центральной Азии или, что было проще, от соседей уйгуров, алмазные резцы, драгоценные орудия труда ювелиров, которые даже позволяли сверлить жемчуг. Однако эта тонкая техника и успех этих предметов у зажиточных высших слоев создали некоторый дефицит настоящего нефрита. Доказательством этого служит то, что Сюань-цзун лично следил за тем, чтобы все культовые предметы были вырезаны из настоящего нефрита — единственного материала, обладающего сверхъестественными свойствами, — и для этого пришлось уменьшить их размеры.

На самом деле, количество редких и драгоценных камней в Чаньяни было огромным, так как они служили подарками добрым соседям и отражали существование учтивых дипломатических отношений с близкими или дальними государствами. Алмаз, использовавшийся ремесленниками, скрывал в себе тайну камня, который, как полагали китайцы, рождался в центре золотой глыбы. Он символизировал тело Будды, который сидел на сверкающем троне, после того как достиг Просветления. Показательно, что в период правления династии Тан, бесспорно, самой популярной была «Алмазная сутра», сокращенный вариант Праджняпарамита-сутры, когда-то переведенной Кумарадживой. Этот ослепительный и очень редкий камень охотно заменяли горным хрусталем, который также привозили из соседних стран, Японии или Самарканда. Любители ценили его прозрачность и мягкое мерцание, которые они сравнивали со светом далеких звезд.

«Огненные шары», кристаллы из Кашмира, или глаза китов, обладавшие естественным фосфоресцирующим эффектом, были также очень привлекательны. Эти издающие свет сферы символизировали учение Будды, которым он осветил весь мир. Начиная с VII в. китайские ремесленники стали создавать их обычные копии из бронзы. Скоро они стали возвышаться на крышах пагод как видимые вехи высшей истины.

Совершенно безукоризненный, отливающий всеми цветами радуги, мерцающий круглый жемчуг не переставал поражать воображение. Ему приписывались тысячи сверхъестественных свойств: он позволял находить воду в пустыне и обнаруживать на дне океанов сокровища правителей-драконов. В Китае самым крупным центром добычи жемчуга была древняя провинция, которая называлась Хэпу (в юго-западной части современного Гуандуна). Этот безлюдный регион в правление династии Хань стал известен благодаря своему жемчугу. Его добыча шла огромными темпами, при этом совершенно никто не заботился о защите естественной среды, поэтому его запасы быстро истощились. В период Поздняя Хань правительству пришлось восстанавливать равновесие, обуздывая активность рыбаков'и ставя под свой контроль сохранение устриц. Событие, которое получило название «возвращение жемчуга», до такой степени поразило воображение, что в VII в. оно превратилось в способ напомнить, о contrario, о хищном опустошении и роковых следствиях чрезмерной жажды наживы. В правление династии Тан добыча жемчуга процветала, так как первые императоры приказали посылать его ко двору в качестве подати. Приказ был отменен в 655 г., затем снова стал действовать в полную силу, и, наконец, к последним годам правления династии Тан установилось чередование периодов добычи и отдыха. Вне пределов Хэпу жемчуг находили в Сычуани, в раковинах, живущих в пресной воде. Однако никогда китайские раковины в глазах любителей не могли сравниться с теми, которые добывались в южных морях.

Одежды, мебель, ширмы, занавеси обращали на себя внимание самыми разными украшениями: кроме жемчуга и цветных камней, использовались черепаховые панцири, которые привозили из Аньнама (Вьетнама), перламутр, янтарь, гагат из Серинды, клыки нарвала из Сибири, рога носорога и слоновую кость (из которых была сделана «палочка исполнения желаний», сохранившаяся в Нара).

Шерстяные ковры из Бухары помогали согревать изящные жилища, а лак, как и когда-то, придавал легкость материалу и живость краскам. Если использование последовательно окрашенного слоями или отшлифованного лака в Китае насчитывало уже тысячи лет, то резной лак, который называли «резной красный» (ти-хун), появился именно в период Тан. На заготовку из дерева или металла ремесленник наносил несколько слоев лака, который старательно высушивался перед каждым нанесением нового слоя. Когда достигалась желаемая толщина, на лаке вычерчивались линии выбранного мотива, а затем начиналась гравировка ровной, поблескивающей поверхности.

В высказывании «древняя простота и некоторая неловкость, полная очарования», без сомнения, выражается отдаленная связь с японскими принципами саби и ваби. Несколько веков спустя в среде японской аристократии, например, очень ценилась патина на предмете.