Коллектив авторов - Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей
Как ни парадоксально, но на чужбине, в эмиграции, Глоба раскрылся более разносторонне, чем на родине: он проявил свои дарования в живописи, в иконописи, в церковном декоративно-прикладном искусстве, а также как скульптор и театральный художник. Но, прежде всего, он подтвердил свой высокий статус блестящего педагога, хотя и не в тех масштабах, которые возможны были дома.
Долгие годы имя Николая Глобы было предано забвению. К сожалению, его забыли не только в России, редко вспоминают и в русском зарубежье.
Личность сложная и авторитарная, Глоба и в России являл собой целую эпоху. Именно он, как писали современники, «с его бешеной энергией и стальной волей», поднял Строгановское училище до уровня мирового признания и собрал в нем «весь цвет русского искусства»[669]. Ему, «не жалевшему никаких денег на его славу и процветание», Строгановское Императорское училище обязано на рубеже XIX–XX веков и своим существованием как таковым, и своим взлетом[670].
Действительный статский советник, убежденный монархист, единственный среди русских художников, имевший звание камергера императорского двора, академик Глоба эмигрировал из России в 1925 году.
Удивительно, как с такими убеждениями и биографией он прожил в Советской России целых восемь лет. Еще более удивительно то, что, будучи «невозвращенцем», он попадает в 1930 году в Большую Советскую энциклопедию (том 17), где представлен как художественный деятель и педагог, директор Строгановского училища, руководитель (уже при большевиках) Техникума кустарной промышленности, и где указано, что с 1925 года живет в Париже[671](включили, видимо, еще по инерции). И совсем непонятно, почему в наше время к этой «знаковой» личности, надолго забытой в советское время, не проявляется должного внимания даже в стенах самой «Строгановки».
В жизни Глобы было две эмиграции: «внутренняя» – российская, начавшаяся с 1917 года и закончившаяся его отъездом в Париж в качестве участника Международной выставки декоративных искусств в 1925 году, и «внешняя» – парижская – с 1925 по 1941 (год смерти).
Но прежде чем перейти к рассмотрению этих периодов, необходимо коснуться тех вех биографии Глобы, которые будут определять его судьбу и деятельность в эмиграции.
Глоба родился 6 декабря 1859 года в Новомосковскому езде Екатеринославской губернии (ныне Днепропетровская обл.) в имении Корнеевка (по другим сведениям в с. Корниловка-Глоба) в семье потомственных дворян[672]. О его родителях и предках почти ничего не известно, но существует легенда (особенно она популярна в эмигрантских кругах), что он был внебрачным сыном или близким родственником министра финансов, а затем премьер-министра С. Ю. Витте, который опекал его до самой своей смерти в 1915 году. Это предположение во многом объясняет успешную карьеру, стремительное продвижение по службе и награды молодого человека из Новороссии, откуда родом сам Витте[673].
В 1875–1883 годах Глоба учится в Киевской рисовальной школе Н. И. Мурашко. По окончании ее, как талантливый ученик, приглашается своим учителем на реставрационный объект – на восстановление росписи Кирилловской церкви, в которой работает все лето 1883 года. По воспоминаниям Мурашко, он был главным распорядителем и мастером по размыванию и обновлению фресок. Однако историк искусства А. Н. Прахов, будучи не очень довольным данной реставрацией, не считал в то время Глобу знатоком древнерусской живописи, каким он станет в эмиграции[674]. Но этот первый практический опыт (восстановление классических древнерусских орнаментов, прописи канонических церковных образов, сюжетов и орнамента) очень пригодится Глобе в Париже, в оформлении храма Знаменья божьей Матери (бул. Экзельманс) и церкви Серафима Саровского (ул. Лекурб).
Осенью 1883 года Глоба уезжает в Петербург для поступления в Академию художеств. На следующий год он, уже будучи студентом, не возвращается в Киев, и его место занимает не кто иной, как М. А. Врубель[675].
Так уже в Киеве судьба Глобы начинает пересекаться с выдающимися русскими художниками и деятелями, многих из которых он впоследствии будет привлекать к своей работе. Со многими, с кем Глоба сотрудничал, дружил, ссорился, конфликтовал в России, он встретится вновь в Париже, разделит с ними эмигрантскую долю: с И. Я. Билибиным, Б. Д. Григорьевым, М. В. Добужинским, кн. Ф. Ф. Юсуповым, кн. М. К. Тенишевой, К. А. Коровиным, К. А. Сомовым, М. М. Федоровым, А. А. Экстер, К. А. Коровиным и др.
Поступив в 1883 году в Петербургскую Академию художеств по классу исторической живописи, Глоба заканчивает ее в 1888 с двумя большими серебряными медалями и малой золотой и аттестатом I степени.
После окончания Академии художеств Глоба преподает в различных учреждениях. С 1894 года он работает в департаменте торговли и мануфактур при министерстве финансов и заведует кустарной промышленностью. В 1895 году назначается при том же департаменте инспектором по учебной части, где начинает заниматься профессиональным специально-художественным образованием и развитием народного творчества. С необычайной энергией он берется за учреждение художественно-промышленных школ по всей России. В 1896 году, пользуясь протекцией Витте, Н. В. Глоба становится директором Строгановского училища[676].
Еще работая в министерстве, Глоба знакомится с М. М. Федоровым, редактором влиятельнейшей тогда ведомственной «Торгово-финансовой газеты». В 1905 году Витте, «хорошо разбиравшийся в людях», предложит Федорову пост министра торговли и финансов в своем кабинете. В те же годы Глоба становится членом Совета этого министерства. В Париже, в эмиграции, Федоров и бывший директор Строгановского училища снова встретятся и продолжат сотрудничество и дружбу[677].
Интересен портрет Глобы, данный уже в советское время художником А. Шевченко, учившимся в начале XX века в Строгановском училище, и представляющий своеобразное эмоциональное и во многом противоречивое описание личности директора: «Это был видный, довольно красивый мужчина гвардейского роста, очень представительный, но отнюдь не симпатичный, скорее даже наоборот. В его лице что-то было отталкивающее, жестокое. В детстве я всегда представлял такими пиратов, разбойников и т. д. На самом же деле он был просто эгоистом и карьеристом до мозга костей, никогда палец о палец не ударял без учета своей лично выгоды. Но он был умен, и даже умен незаурядно. Кроме того, он обладал непреклонной, ни перед чем не останавливающейся для достижения цели волей <…> Он умел всюду пролезть, завести связи и пустить их в дело по своему усмотрению. Но это был человек без всякой этики. Он мог для достижения своей цели пойти на какие угодно неправды, на шантаж, мошенничество»[678]. При этом Шевченко не может не признать и другой стороны медали: «У нас в Строгановском благодаря Глобе был собран весь цвет искусства, все лучшие художники, но они в то же время должны были быть педагогами» (выделено мною. – Т. А.). Безусловно, он был «хозяином своего слова». Когда хотел, мог «дурить», быть обаятельным человеком, веселым, остроумным, много и хорошо говорить. Директор Строгановского училища «был большим патриотом и терпеть не мог преклонения перед заграницей»[679]. Художники, встречавшиеся с Николаем Васильевичем в его заведении (К. Сомов, С. Виноградов) отмечали его безграничную любовь к своему детищу. «Глоба с блестящими глазами», весь в постоянных хлопотах, об училище мог говорить часами[680]. «Многие ненавидели его как человека, тем не менее гордились им, ценили как директора и организатора, прощали ему за это «гадостные мелочи»»[681].
Был ли Глоба в те годы хорошим художником? С жанровыми работами чисто передвижнического толка он активно участвовал в 1880–1990-х на академических выставках и выставках «Общества русских акварелистов», членом которого он состоял[682]. Недоброжелатели считали, что он «художником был ниже среднего уровня», причем по характерным для Глобы причинам: «это ремесло не сулило ему ни славы, ни крупных доходов»[683]. Но многие были и другого мнения, уважали его и ценили (М. Нестеров, А. Васнецов, С. Первухин, С. Виноградов и др.). Прежде всего, знал себе цену сам Глоба, однако миссию свою в искусстве видел в другом. Интересно, что в последние годы жизни, будучи в эмиграции, он неожиданно снова взялся за кисть, и высокий уровень его работ, как мы увидим ниже, удивил многих.
Но все-таки главной любовью Глобы было декоративное искусство и народное творчество. Еще в юности овладев многими художественными ремеслами, Глоба к концу своей творческой деятельности, находясь в эмиграции, вновь станет ведущим специалистом и знатоком во многих областях русского искусства и художественных промыслов. В Париже он еще сильнее укрепит свой высочайший авторитет одного из главных специалистов по средневековому декоративному искусству и иконописи, сохранит созданный им еще в стенах училища (1896–1917) «строгановский» стиль и практику учебных мастерских с использованием забытых технологий – чеканки, шитья, набойки.
