Эдуард Фукс - История нравов

Француженка в массе отличается в этом отношении даже чрезвычайно выгодно от женщин других наций. Дело в том, что в таких вопросах решающую роль играет принадлежность не столько к той или другой расе, сколько к тому или другому классу, то есть большая или меньшая разнузданность зависит от экономического положения, воздвигающего или же устраняющего преграды для нравственности. Это не значит, конечно, что расовый темперамент не играет в таких вопросах никакой роли. Подобное утверждение было бы нелепостью. Более холодная кровь, естественно, прежде всего мешает переступать искусственные общественные постановления, подобно тому как горячая кровь служит первым стимулом пренебрегать ими.

Тем не менее специфическое экономическое положение играет в данном случае гораздо более важную роль. Оно или мешает, или же содействует как естественным склонностям, так и внешним стимулам. Только оно и создает поэтому типическую картину. А это специфическое экономическое положение обуславливает сравнительно более прочную супружескую верность француженки. Она во всяком случае лучше своей репутации. Дело в том, что Франция до сих пор еще преимущественно страна мелкобуржуазная. Крупная индустрия была до последних десятилетий мало развита, за исключением северных департаментов. У массы населения должны поэтому преобладать свойственные мещанству добродетели. А в мелкой буржуазии господствует больше, чем в других классах, супружеская верность, так как экономические предпосылки воздвигают здесь наивеличайшие преграды склонности к измене, и в особенности склонности к ней именно женщины.

Так как, с другой стороны, наименьшие сдерживающие неверность данные имеются в крупнобуржуазной среде, где к тому же постоянно действуют причины, побуждающие к неверности, то отсюда следует, что если уж необходимо рассматривать вопрос по национальностям, то англичанка должна, наоборот, отличаться большей склонностью к неверности, чем француженка. И по-видимому, так оно и есть на самом деле.

По крайней мере ни в одну эпоху буржуазного века ни в какой другой стране неверность жен не была таким распространенным и открыто выражавшимся явлением, как в Англии в эпоху возникновения крупной буржуазии, следовательно, в период между последней четвертью XVIII в. и 30-ми гг. XIX столетия. Не то чтобы потом положение вещей изменилось, оно стало только более завуалированным, так как моральное лицемерие буржуазии с течением времени сделалось для нее необходимым условием ее существования. В этот период совращение и похищение женщин были настолько обычными, что служили одним из главных мотивов сатиры.

Еще более убедительным доказательством в пользу всевозможных форм адюльтера в тогдашнем английском обществе можно считать частые разводы, имевшие место в те времена.

Как мало изменилось все в эпоху господства буржуазии, доказывает современная бракоразводная статистика Америки.

В Соединенных Штатах в последние двадцать лет насчитывалось ровно миллион разводов, а в двух с половиной миллионах случаев суд отклонил иск о разводе. Само собой понятно, что в этом не следует видеть доказательство только частой супружеской неверности. Рост числа разводов, в особенности ныне, скорее положительное, чем отрицательное явление. В нем ясно обнаруживается рост самостоятельности женщины, все более сознающей себя равноправным человеком. А это относится в особенности к Америке и Англии. В учащающихся разводах сказывается в крайнем случае разве только легкомыслие, с которым заключаются браки. Ведь для многих брак с самого начала пустая формула, к которой они прибегают, так как она представляет наиболее удобную возможность физического схождения. А когда это становится скучным или когда появляется желание сойтись с кем-нибудь другим, супруги просто разводятся. Или не прибегают даже к этому. Ибо нет другой страны, в которой двоеженство и даже троеженство были бы так распространены, как в Америке.

Приблизительно так же, как в Англии, обстояло дело во Франции, когда там вместе с победой Директории в 1797 г. власть перешла в руки крупной буржуазии.

Если о Германии подобное суждение можно произнести только теперь, то потому, что крупная буржуазия развивалась здесь медленно, лишь постепенно вырастая из мещанства, и потому час ее рождения не сопровождался здесь таким же переворотом, заставлявшим колебаться и шататься все унаследованные от прошлого воззрения. В Германии такое положение вещей могло быть только конечным результатом развития.

Для характеристики нравственного бесстыдства, господствовавшего в Париже, в особенности в эпоху Директории, имеется теперь чрезвычайно богатый материал, собранный с течением времени и постепенно опубликованный. Так, например, мы слышим, что к числу светских развлечений в доме Барра, одного из трех правителей Франции, принадлежало и такое: Барра вдруг исчезал совершенно бесцеремонно с одной из дам в соседней комнате и потом так же бесцеремонно появлялся в зале.

«Одна роялистка жаловалась, что Барра во время вечерних приемов иногда уходил с madame Тайен во внутренние покои, а потом снова появлялся с ней, обхватив рукой ее талию».

Мы слышим из достоверных источников, что устраиваемые тогда в светском обществе балы и празднества нередко кончались тем, что самые хорошенькие женщины соглашались танцевать совершенно обнаженными, что не составляло, впрочем, ни особенного труда, ни особенного различия, так как весь костюм исчерпывался, как мы знаем, часто одной только рубашкой. Мы слышим далее о таких балах, которые устраивались специально для этого, что все участницы появлялись голыми. Подобные балы не имели, разумеется, ничего общего с так называемыми «праздниками красоты», так как они всегда завершались всеобщей оргией.

Аналогичные сведения имеются у нас и относительно буржуазной Англии. Нет такой формы массового разврата, которая не встречалась бы тогда. Самые дикие капризы имели и здесь своих типических представителей.

В Лондоне часто основывались тогда богатыми жуирами так называемые «эротические клубы» для совместного разврата. Имеются у нас аналогичные сведения и относительно мелкобуржуазной Германии. Мы узнаем, например, о массовых оргиях в виде балов, на которых танцевали голыми. В особенности из Берлина и Вены идут подобные сведения. Еще характернее для внутренней шаткости мелкобуржуазного быта то обстоятельство, что такой разврат царил не только в больших, но даже в провинциальных городах, что об этом все прекрасно знали и сотни существовали за счет неизбежных при этом своднических услуг. Один более чем классический пример может подтвердить это положение — бракоразводный процесс графини Софии Гацфельд с ее мужем графом Эдмундом Гацфельдом, разыгравшийся в 40-х и 50-х гг. в Дюссельдорфе.

Этот процесс получил мировую известность, так как он связан с именем Фердинанда Лассаля, ставшего защитником и спасителем этой угнетенной и гнусно оклеветанной мужем женщины.

Нет такой формы разврата, которой не предавался бы граф Гацфельд, ни одна форма адюльтера не была для него слишком низкой, ни одна женщина не была от него в безопасности — ни камеристки жены, ни жены его друзей.

К его услугам постоянно находился целый штат своден и сводников. Каждая проезжавшая через Дюссельдорф проститутка приводилась в графский замок, а иногда и две сразу, которые и устраивались там на более или менее продолжительное время. Несколько проституток всегда жили во дворце. Во всех домах терпимости в Дюссельдорфе и Кёльне не было, кажется, ни одной проститутки, с которой граф не имел бы сношений.

Женская прислуга нанималась в расчете, что она или пополнит графский гарем, или же будет исполнять своднические обязанности. Женатым людям давались места только в том случае, если жена изъявляла готовность в любой момент быть к услугам графа. Только на таких условиях отдавались в аренду и графские земли или возобновлялся договор с прежними арендаторами.

Самое характерное здесь то, что все это не было строго охраняемой тайной. Напротив, граф предавался такому разврату открыто, на глазах у всех, бесцеремоннее же всего на глазах собственной жены. В ее присутствии ласкал он гостивших в замке женщин или наносил им ночные визиты, порой он даже насильно заставлял ее быть свидетельницей его свинских похождений. Приведем со слов Лассаля по крайней мере самый бесстыдный из этих актов насилия: «Графу Гацфельду принадлежит и будет принадлежать честь изобретения столь жестокого и неестественного оскорбления, до которого не додумались и полуживотные-дикари. В 1823 г. графиня Гацфельд разрешилась первым ребенком. Роды были очень тяжелые, врачи опасались за жизнь графини, ребенок был извлечен хирургическим путем и родился мертвым. Еще восемнадцать дней спустя жизнь графини находилась в опасности, и врачи не верили в ее выздоровление. В ночь после родов, когда молодая графиня извивалась в страшных муках, граф — пять свидетелей подтвердят это своими показаниями — вступил в половые сношения с графиней Нессельроде при полуоткрытых дверях. Боровшаяся со смертью молодая женщина видела это и громко и горько заплакала. Так были зверским поступком опозорены имя и образ человека».