Наум Синдаловский - История Петербурга в преданиях и легендах
А через несколько лет царица-матушка Екатерина повелела на том месте поставить памятник Петру и его коню. Бают, что он и сейчас стоит, а в известный день в году летает над Невой».
Нетрудно заметить разницу между высоким «штилем» официальной литературы в первом случае и непритязательным слогом народного сказа – во втором. Мы ещё встретимся с противоречием между «моё» и «Боговым», безошибочно подмеченным фольклором. Но это будет в другое время и по другому поводу.
Одновременно с крепостью, согласно фольклорной традиции, царь закладывает Петропавловский собор и крепостные ворота. При закладке храма царь опять, как утверждают легенды, под шум крыльев парящего орла, «взяв у солдата багинет и вырезав два дерна, положил дерн на дерн крестообразно и, сделав крест из дерева и водружая в реченные дерны, изволил говорить: „Во имя Иисус Христово на сем месте будет церковь во имя верховных апостолов Петра и Павла“». Затем «царское величество, отошед к протоку, который течение имеет меж Санктпетербургом и кронверком, по отслужении литии и окроплении того места святою водою, изволил обложить другой роскат. Тогда была вторишная пушечная пальба, и между теми двумя роскатами изволил размерить, где быть воротам, велел пробить в землю две дыры и, вырубив две березы тонкие, но длинныя, и вершины тех берез свертев, а конца поставлял в пробитые дыры в землю на подобие ворот. И когда первую березу в землю утвердил, а другую поставлял, тогда орел, опустясь от высоты, сел на оных воротах». Говорят, этот орёл был ручным и долго жил, по одним сведениям, на Петербургской стороне, по другим, – на острове Котлин, в Александровой крепости, на гауптвахте. И имел этот необыкновенный орёл, говорят, комендантское звание.
Первоначальный Петропавловский собор представлял собой деревянную соборную церковь, в основание которой, согласно другой легенде, Пётр зарыл золотой ковчег с частью мощей апостола Андрея Первозванного.
Забегая вперёд, отметим, что крепость строилась с «таким поспешанием», что это самым серьёзным образом повлияло на ход войны в Приневье. По одному из преданий, однажды шведы, дойдя до Каменного острова, послали своих лазутчиков в строящийся Петербург. Те вскоре вернулись и доложили, что можно поворачивать обратно, атаковать бесполезно, там уже стоит крепость. И действительно, со второй половины 1703 года и вплоть до самого окончания войны, а она, напомним, закончилась только в 1721 году, никаких серьёзных попыток овладеть Петербургом со стороны шведов не предпринималось.
Тем временем, заложив крепость, Пётр переехал на соседний остров, известный в то время как Берёзовый, а ныне – Петроградский. Проходя мимо одного ракитового куста, почему-то особенно привлекшего монаршее внимание, царь срубил его, а пройдя ещё несколько шагов, увидел другой ракитовый куст и тоже его срубил. И вот, утверждает старое предание, на месте этих двух кустов «возник Троицкий собор и первоначальный дворец Петра Великого», известный теперь как Домик Петра I.
По поводу строительства знаменитого Домика существует несколько легенд. По одной из них, Домик стоит на месте старинного поселения Янисаари и представляет собой перестроенную чухонскую хижину, по другой – никакой хижины не было, Пётр сам срубил для себя дом. Согласно же официальной истории, Домик Петра I – первое жилое здание Петербурга – был построен солдатами Преображенского полка за три дня, с 24 по 26 мая 1703 года, хотя известный современный петербургский историк Ю.Н. Беспятых и это считает легендой.
Троицкая площадь во времена Петра
Собор назвали в честь Святой Троицы, праздник которой пришелся на день основания Петербурга. Долгое время Троицкий собор был главным храмом новой столицы. Важнейшие государственные акты при Петре были так или иначе связаны с этим храмом. Здесь объявлялись царские указы. На площади перед собором, тоже названной Троицкой, устраивались смотры и парады войск, гулянья и маскарады. Здесь в 1721 году был организован грандиозный праздник по случаю окончания Северной войны и заключения мира со Швецией. Здесь Петру был пожалован титул императора. На колокольне собора, увенчанной высоким шпилем, укрепили часы, снятые с Сухаревой башни в Москве. Это было глубоко символично: московские часы стали показывать петербургское время.
За свою более чем двухвековую историю Троицкий собор несколько раз горел. Его восстанавливали, постоянно изменяя первоначальный облик. Последний раз, после пожара 1913 года, его восстановили в 1928 году. Однако уже через пять лет закрыли и в том же 1933 году снесли.
28 мая 1703 года Петр I справлял новоселье в своем Домике – бревенчатой избе, в три дня, как мы уже говорили, построенной для него солдатами. Однако в документах того времени эта крестьянская с виду изба в две светлицы с низкими потолками называлась «красными хоромами». Названная впоследствии, хотя и с большой буквы, но Домиком, она удостоилась поистине царских почестей. В 1723 году первый архитектор города Доменико Трезини построил над Домиком футляр-павильон с галереей. Это было сделано по желанию самого Петра I, который хотел сохранить для потомков первый жилой дом Петербурга. При Екатерине II Домик накрыли каменным «чехлом», а в 1844 году архитектор Р.И. Кузьмин заменил старый чехол новым, сохранившимся до сих пор.
Домик Петра I
Императрица Елизавета Петровна повелела открыть в Домике Петра I часовню. В центре иконостаса помещалась икона Христа Спасителя, которая всегда сопровождала Петра в военных походах. По преданию, она была написана для царя Алексея Михайловича и перешла к его сыну по наследству. Царственные особы из дома Романовых, городские вельможи, купцы и мещане Петербурга приходили поклониться чудотворному образу и помянуть в молитвах своих того, кто некогда положил начало городу.
Петровский токарь и изобретатель Андрей Нартов впоследствии рассказывал, что царь, возвращаясь однажды со строительства крепости и садясь в шлюпку, будто бы сказал, взглянув на свой домик: «От малой хижины возрастает город. Где прежде жили рыбаки, тут сооружается столица Петра. Всему время при помощи Божией».
На пространстве между Троицким собором и Домиком Петра кипела жизнь. Здесь строились дома ближайших приближённых Петра, появились первые общественные здания. Здесь проводили солдатские учения, устраивали городские праздники, здесь же шла бойкая торговля товарами первой необходимости. Именно здесь, на Троицкой площади, возник первый городской рынок. Он назывался Обжорным. Чуть позже, «пожарного страха ради», рынок перенесли на другое место и присвоили более благозвучное название. Он стал называться Сытным, или Ситным. Существует несколько версий происхождения этих названий. По одной из них, сюда любил захаживать первый губернатор Петербурга князь Александр Данилович Меншиков. Покупал свои любимые пирожки с зайчатиной, тут же ел и приговаривал: «Ах, как сытно!». Вот так будто бы и стал рынок Сытным.
Но есть другие легенды. В старину на рынке, рассказывает одна из них, торговали мукой, предварительно, прямо на глазах покупателей просеивая её через сита. Тут же продавали и сами сита. Потому и рынок Ситный. Но другие уверяют, что всё-таки «Сытный» и что название это произошло от слова «сыта» – вода, подслащённая медом. В специальные «конные дни», когда на рынке торговали лошадьми, женщины продавали любимый простым народом овсяный кисель, а «для прихлёбки давали сыту».
Как бы банально это ни звучало, но Пётр влюбился в свой «парадиз» однажды и безоговорочно. Этому, кроме хорошо известных подтверждений документального характера, есть множество свидетельств полулегендарных, а то и просто легендарных. Так, пленённый в ходе Северной войны швед Ларе Юхан Эренмальм в своем описании Петербурга рассказывает, что «царь так привязался своим сердцем и чувствами к Петербургу, что добровольно и без сильного принуждения вряд ли сможет с ним расстаться». Неоднократно, пишет далее Эренмальм, царь будто бы говорил, целуя крест, что скорее потеряет половину своего государства, нежели Петербург.
Петербург для Петра был не только дерзким вызовом ненавистной ему старобоярской Москве, но и демонстрацией своего заинтересованного отношения к Европе. И Пётр постоянно подчеркивал это, хотя и не скрывал критического отношения к бездумному заимствованию. Уже упомянутый нами Нартов рассказывает, как по случаю вновь учрежденных в Петербурге ассамблей, или, как их высокопарно называли, съездов, между господами «похваляемы были в присутствии государя парижское обхождение, обычай и обряды», на что отвечал он так: «Добро перенимать у французов художества и науки. Сие желал бы я видеть у себя, а в прочем Париж воняет».
Существует предание, что годы спустя, посетив Францию, Пётр так возмущен был роскошью Парижа и Версаля по сравнению с ужасающей нищетой французских деревень, что якобы сказал: «Если я замечу подобное за моим Петербургом, то первый зажгу его с четырёх углов».
