Картина мира в мифах древнего Китая - Валерий Петрович Даниленко
Свою задачу А. Мень видел в подведении научной основы под библейский эволюционизм, исходя из предположения о том, что в «Библии» научный эволюционизм представлен в религиозно-символической форме. Так, Адам, с его точки зрения, представляет собою не конкретную личность, а зарождающееся человечество вообще.
Против общечеловеческой интерпретации Адама у А. Меня резко выступил К.Буфеев, видя в ней один из путей проникновения научного эволюционизма в православие. Он писал:
«Однако из сказанного никак не вытекает то, в чём хочет убедить читателя А. Мень – будто сотворённый первый человек был не «единая личность», но какой-то «Всечеловек» (это слово взято явно не из святоотеческого источника, но, по-видимому, из Каббалы), тем более – не «целокупная душа всего человечества». Такой «мысли» нет ни у св. Григория Нисского, ни у кого-либо из Святых Отцов. Из того, что в приведённых библейских стихах говорится о создании Богом человеческой природы (или человека), никак не следует того, что Адам не был личностью. Как раз был, и Библия не позволяет в этом усомниться» (1; 26).
Обратимся теперь к работам самого А. Меня, чтобы ознакомиться на их примере со сциентистской формой инволюцио-низма в православии.
Александр Владимирович Мень (1935–1990) был весьма начитанным человеком. Он обладал не только широкой богословской эрудицией, но и научной. Вот почему в его книгах и выступлениях фигурирет множество имён – от апостола Павла (Савла Тарсянина) до П. Тейяра де Шардена и В. И. Вернадского. Религиозная терминология у него удивительным образом уживается с научной. Вот вам типичный образец их слияния в главе «Ноосфера» из его книги «Истоки религии»:
«Библия открывает нам и нечто большее. Символ «Древа Жизни», который появляется на первых её страницах, означает потенциальное бессмертие всего человеческого существа, а вместе с ним и всей природы. Человек, согласно Писанию, есть духовно-телесное единство. Поэтому его роль в мироздании не может ограничиться сохранением и совершенствованием одного духа среди общего разложения материи. Незримая энергия, которой он наделён, ещё далеко не реализовала всех своих возможностей. Через своё тело человек слит с природным космосом, и его восхождение есть одновременно и восхождение всей твари. Эволюция биосферы – это побег от смерти, история же человека – это путь к воскресению и одухотворению материи. Следовательно, неразрушимость духа есть лишь этап, а не вершина прогресса» (5).
С одной стороны, древо жизни, тварь и воскресение, а с другой, природный космос, эволюция биосферы и вершина прогресса.
Научный контекст, которым А. Мень окружает христианские мифы, подвергает их демифизации, тем самым представляет события, описанные в них, чуть ли не как естественные. Так, он очень осторожно подводит своих слушателей к мысли об участии божественного разума (не бога, а именно – божественного разума) в создании столь сложного мира, по обыкновению облекая эту мысль в историко-научный контекст:
«Чарлз Дарвин говорил, что, хотя он воспринимает мир не механически, как процесс, – всё же, задумываясь над его сложностью, он не может понять: неужели слепая случайность смогла всё это породить, и не следует ли нам за всем этим видеть некий разум, в чём-то аналогичный нашему? (Можно к этому добавить: не просто аналогичный, но безмерно превосходящий наш разум)» (6).
Яркий пример демифизации образа Христа у А. Меня:
«А вот в эту ночь, о которой я говорю, которая произошла весной 30-го года первого столетия нашей эры, Иисус Назарянин в окружении двенадцати совершает обряд воспоминания о свободе, которую дарует Бог. И крови здесь нет, а есть чаша с вином и хлебом. И он разламывает этот хлеб и раздаёт всем и говорит: «Это моё тело». Как жертвенный агнец за людей. И он обносит чашу среди учеников и говорит: «Это Моя кровь, которую Я проливая за вас, это Новый Завет в Моей крови». Таким образом, в этой священной трапезе, о которой мы с вами говорили, когда касались литургии, Бог и человек соединяются уже не в реальной физической крови, но в символической крови земли, ибо виноградный сок, вино – это есть кровь земли, а хлеб – это есть плод земли, это природа, которая нас кормит, это Бог, который отдаёт себя людям в жертву» (там же).
Вот, оказывается, в чём дело! Кровь, о которой в этом странном эпизоде из «Нового завета» говорит Иисус как о своей крови, на самом деле есть не что иное, как виноградный сок!
Теперь мы начинаем понимать, почему К. Буфеев взял слово «православный» по отношению к А. Меню в кавычки. Всё дело в том, что демифизация «Библии» А. Менем лишает её чудодейственной стороны, тем самым уменьшая её религиозный статус, поскольку без чуда религии не бывает. Что это за бог, если он не способен творить чудеса?
Конечно, полностью освободить «Библию» от чудодейственной составляющей А. Мень не мог, но его стремление к этому мы уже видели. В своих работах он стремился либо прямо избегать упоминаний о библейских чудесах, либо истолковывать их так, чтобы они выглядели как можно естественнее.
«Ересь эволюционизма» К. Буфеев обнаружил не только у «православного» писателя А. Меня. Беспощадной критике он подвергает в своей статье работы и других православных мыслителей, подпавших под тлетворное влияние эволюционизма. Кроме А. Меня и А. Кураева, он относит к ним также Александра Борисова – автора книги «Побелевшие нивы» (7) и Георгия Кочеткова – автора книги «Идите, научите все народы» (8), где они, подобно А. Меню, пытаются сциентизировать «Библию».
Вот каким образом А. Борисов пришёл к мысли о необходимости демифизации и сциентизации священного писания. В начале своей книги он пишет:
«Конец XIX – начало XX в. для многих верующих людей было временем кризиса, вызванного явным несовпадением библейского рассказа о сотворении мира за 6 дней и человека из «праха земного» с данными геологии, палеонтологии и антропологии. Вместо 6 дней – 2 миллиарда лет физической, химической и биологической эволюции, а вместо «праха земного» – явное родство человека со всеми животными вообще и человекообразными обезьянами в особенности» (7;137).
К. Буфеев по поводу этих слов издаёт истошный вопль: «Господи, помилуй! Поистине происходит дьявольское помрачение. Православный священник специально пишет книгу, в которой отрицает 6 дней творения и создание Богом человека из праха земного! О прахе он пишет не иначе как в кавычках. Все святые, молите Бога о нас!».
По пути А. Меня и А. Борисова пошёл и Г. Кочетков. Вот, например, как он описывает первородный грех в своей книге: «В образе
