Петр Радечко - Реабилитированный Есенин
В качестве иллюстрации вспомним строки российского поэта из стихотворения «Стансы»:
Дни, как ручьи бегутВ туманную реку.Мелькают города,Как буквы на бумаге.Недавно был в Москве,А нынче вот в Баку.В стихию промысловНас посвящает Чагин.
А вот строки также из кавказского стихотворения Павлюка Труса:
Гады бягуць…Гады каменнi крышаць…А мора б’е…Цалуюць хвалi дно…На скалах гордагаКауказкага узвышшаТабе саую сузорысты вянок!..
Как известно, Сергей Есенин написал пять стихотворений, посвященных сестрам Кате и Шуре, и одно, посвященное деду. В последнем из них есть такие строки:
Голубчик! Дедушка!Я вновь тебе пишу…У вас под окнамиТеперь метели свищут,И в дымовой трубеПротяжный вой и шум…И далее:Вот я и кинул.Я в стране далекой.Весна.Здесь розы больше кулака.И я твоейСудьбине одинокойПривет их теплыйШлю издалека.
Созвучные этому стихотворению строки находим мы и у Павлюка Труса:
Сястрыца родная,сястрыца дарагая…Пiшу сягоння лiстi шлю усiм паклон.Цяпер вясна у вас,вятры шумяць над гаем,А позна увечарыскрыпiць над хатай клен.
И, наконец, стихотворение, начало которого можно принять за свободный перевод на белорусский язык одного из произведений С. Есенина. Напомню есенинское:
Разбуди меня завтра рано,О моя терпеливая мать!Я пойду за дорожным курганомДорогого гостя встречать.
Не в силах справиться с обаянием этих чарующих есенинских строк, юный белорусский поэт пишет:
Не заспi, —пабудзi мяне рана,о! маядарагая матуля!..Дзе дарогiбягуць за курганам,пойдзем зеллезбiраць мы на Яна…
Поясню: «на Яна» – это значит на праздник Ивана Купалы. Остальное, надеюсь, вы все поняли сами.
Справедливости ради необходимо подчеркнуть, что на этом сюжетные линии названных стихотворений резко расходятся. У Есенина следует предчувствие встречи с воображаемым дорогим гостем и своим успехом в воспевании сельского быта. В довольно объемном стихотворении П. Труса прослеживается вся его нелегкая жизнь, желание автора утешить мать светлой радостью сегодняшней жизни и надеждой на встречу после предстоящего расставания. Павлюк Трус даже в этом названном случае не являлся слепым подражателем своего старшего собрата по перу, он вносил в ткань стиха свои мысли, свой почерк, свое восприятие реалий того времени.
Не менее показательно в этом плане и творчество еще одного «белорусского Есенина», как иногда называли Михася Машару. Родившись в деревне, он в условиях польской оккупации западных областей Беларуси вынужден был зарабатывать свой хлеб насущный не стихами, написанными на родном языке, а крестьянским трудом, попросту – батрачить. И поэтому его творчество в основном тематически не выходит за пределы родной деревни, ее околиц, полей и лесов. Многие его стихи в некоторой степени напоминают поэтические строки юного Есенина.
Как мы помним, в стихотворении «В хате» Сергей Есенин нарисовал весьма наглядную картину сельского быта, его бедности, забитости крестьян. Такую же картину рисует в одноименном стихотворении и Михась Машара. Налицо здесь и повторение образов, хотя и показанных в развитии.
У Есенина:
Старый кот к махотке крадетсяНа парное молоко.
У Машары:
На прылаўку з мiскi кашуДаядае смачна кот.
Иногда белорусский поэт явно под воздействием стихотворения российского песенного собрата берет за основу своего произведения другой объект, но изобразительные средства у него остаются те же. Так, у Есенина читаем:
Черемуха душистаяС весною расцвелаИ ветки золотистые,Что кудри, завила.
А вот как пишет М. Машара:
Вясёлая бярозкаЗялёная мая!Прыгожую прычоскуДала табе вясна.
Подобным образом он «превращает» есенинский клен в вербу.
Напомним слова рязанского поэта, ставшие известной песней:
Клен ты мой опавший, клен заледенелый,Что стоишь, нагнувшись под метелью белой?
И дальше:
Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий,Не дойду до дома с дружеской попойки.
Подобную картину поэтическими средствами создает и Машара:
Каля хаты вербаi шумiць, i плача,вераснёвы вецерштосцi ёй тлумача……Ах, i я калiсьцiбыў такi вяселы,i смяяўся й плакаў,як гармонь вясковы.А цяпер чамусьцiрукi мае звiслi, —верасневы вецерабрывае лiсце.
Музыкальность и полюбившиеся образы этого стихотворения, видимо, глубоко запали в душу белорусского поэта. И он к ним возвращается еще раз, уже в 1937 году. В данном случае подмены предмета обожания нет:
Клён мой прыдарожны,поля вартаўнiк,што ж i ты трывожнагалавой панiк?
Такое едва ли не повальное увлечение белорусских поэтов 1920-х годов творчеством Сергея Есенина не могло не выразиться и большой горечью утраты в связи со столь ранней кончиной гения русской литературы. Многие белорусские газеты и журналы откликнулись на это траурными сообщениями и стихотворными некрологами. Самыми первыми это сделали поэты Алесь Дудар, Анатоль Вольны, Алесь Гурло и Максим Лужанин. Их общее настроение наиболее обобщенно выразил в своем стихотворении Алесь Дудар:
Запалiце жалобы агнi —Хай усюды яны загарацца:Па паэце разанскiх нiўБеларуская песня плача.
Но белорусская песня не только плакала об ушедшем поэте, она и защищала его от так называемых неистовых ревнителей, от тех двуликих Янусов, которые на словах ценили гений Есенина, а на деле способствовали разнузданной травле поэта. 19 сентября 1926 года в газете «Комсомольская правда» был опубликован грязный опус Льва Сосновского «Развенчайте хулиганство», который по существу объявлял войну творчеству уже уничтоженного поэта. А через четыре дня группа белорусских поэтов в составе Максима Лужанина, Янки Бобрика, Янки Тумиловича, Петруся Глебки, Сергея Дорожного и Валерия Морякова направила в редакцию журнала «Красная новь» коллективное письмо, в котором выражала свое недоумение по поводу данной публикации.
Вот выдержки из этого письма, которое и ныне свидетельствует об активной позиции белорусских поэтов:
«Хулиганство – наболевший вопрос, и начатая кампания чрезвычайно своевременна и целесообразна. Но фельетонист Сосновский, что называется, “налетел”. Под маской развенчивания хулиганства видно желание, которое обуревает, особенно после смерти С. Есенина, многих “писак” лить и бросать всевозможные отбросы на кудрявую голову Есенина. По Крылову это будет поступок одного длинноухого и благородного животного, лягнувшего мертвого льва:
И я его лягнул, пускай ослиныекопыта знают.
Думаем, что статья Сосновского вызовет взрыв негодования среди писателей, но со своей стороны мы считаем необходимым привести некоторые мысли, навеянные статьей, и тем самым развенчать «забористого фельетониста».
Л. Сосновский пишет: «До периода “Москвы кабацкой” у Есенина почти отсутствует любовная лирика. Больше описания природы да религиозно-философские излияния о любви к святой Руси.
И только сквозь хулиганскую дымку вступает в поэзию женщина».
Поэзия Есенина – это сама природа, а не ее описания, а в “религиозно-философских излияниях” – ни одного слова о любви к святой Руси.
А разве не просил Есенин считать всех его “Богородиц”, “Микол” и прочих – сказочным в поэзии? А разве есть у него эпитет к слову Русь – “святая”? “Святая” – это плод фантазии досужего фельетониста. Да и к чему говорить о религиозном направлении в поэзии Есенина, если заголовок статьи – ”Развенчайте хулиганство”? Разве мало написано о Есенине? Разве это не стремление к недооценке поэта?
