Человек читающий. Значение книги для нашего существования - Хисген Рюд
Приведем небольшой пример: по мере развития искусственного интеллекта тексты, создаваемые роботами, становится все труднее отличить от текстов реальных людей. Максимальная длина сообщения в 280 символов в Twitter, не оставляющая пространства для стиля и синтаксиса, лишь способствует путанице. На референдуме по выходу Великобритании из Европейского союза, а также на президентских выборах в США в 2016 году миллионы ботов нанесли ущерб демократическому процессу. Сам Twitter оценил количество фейковых пользователей в 2017 году как минимум в 27 миллионов; исследователи полагают, что фактическое число ближе к 48 миллионам. У таких компаний, как Facebook и Twitter, нет существенного финансового стимула вмешиваться в подобные ситуации[245]. Между тем дезинформация уже обеспечила миру Брексит и Дональда Трампа. Скорее всего, то были лишь предвестники потенциально гораздо более серьезных форм разрушения общества посредством фейковых новостей, теорий заговора и коллективного разума. Сегодня, вероятно, потребуется уже гораздо больше усилий, чтобы удерживать такого рода сбои под контролем, но без практики вдумчивого чтения мы обречены на фиаско.
Кроме того, мы должны помнить о ранее упомянутой угрозе раскола общества: увеличения цифрового неравенства. Различные формы аудио и видео предлагают заманчивые альтернативы чтению. Поэтому многие потребители не будут сильно по нему скучать. Вдобавок экраны меняют манеру нашего чтения: оно приобретает более функциональный характер. Если ничего не предпринять, то придется смириться с тем, что среднестатистический уровень чтения будет продолжать снижаться. Если признать, что способ чтения, который мы привыкли считать идеальным для большинства людей, теперь является слишком сложным, и скорректировать образовательные цели в пользу более поверхностного способа, то, скорее всего, вдумчивое чтение станет уделом узкого круга элиты. Такой сценарий чреват серьезными последствиями для жизнеспособности демократического общества.
Появление и исчезновение грамотности в истории человечества носило волнообразный характер. Можно ли назвать случайностью тот факт, что грамотность в Западной Римской империи находилась на самом низком уровне, когда гуннам удалось приблизиться к границам ослабленного Рима[246]? Повторение подобной угрозы отнюдь не представляется утопическим. Один из главных героев последнего романа молодой ирландской писательницы Салли Руни (1991) «Прекрасный мир, где же ты?» (2021) размышляет на эту тему, рассуждая о кризисе западной культуры:
Затем за семьдесят пять лет, где-то между 1225 и 1150 годом до нашей эры, цивилизация схлопнулась. Великие города Восточного Средиземноморья были разрушены и заброшены. Грамотность упала, отдельные виды письменности были полностью утеряны. Между прочим, никто не может сказать наверняка, почему так произошло. «Википедия» выдвигает теорию под названием «системный кризис», согласно которой цивилизация позднего бронзового века стала такой уязвимой из-за «централизации, специализации, сложности и громоздких политических систем». Другая теория озаглавлена просто «Изменение климата». Это проливает на нашу нынешнюю цивилизацию зловещий свет, правда? Раньше я никогда не думала, что возможен «общий коллапс систем». Конечно, я отдаю себе отчет: все, что мы рассказываем себе о человеческой цивилизации, — ложь. Но представь, если придется столкнуться с этим в реальной жизни[247].
Сейчас к нам в дверь стучатся не гунны, но глобальные проблемы, такие как изменение климата, бедность и неравенство. Разработка способов решения этих проблем требует от нас максимального напряжения мысли. Вопрос в том, каким образом генерировать этот мыслительный потенциал. На сегодняшний день вдумчивое чтение видится самым оптимальным вариантом. Более того, других вариантов нет.
Вывод о том, что вдумчивое чтение является непременным условием демократического общества, представляется неизбежным. В таком случае на вопрос, следует ли «спасать» вдумчивое чтение, существует только один ответ — безусловно! Однако невозможно дважды войти в одну и ту же реку: нельзя просто взять и вернуться назад. «Любой, кто отчаянно цепляется за прошлое, уже заранее проиграл борьбу. Чтение как вид деятельности меняется, и вместе с ним меняется и то, как мы читаем»[248]. Все указывает на то, что исторические условия, придавшие чтению тот статус, который оно имело еще несколько десятилетий назад, исчезли навсегда. Специфическая форма чтения с углубленным вниманием, принятая в книжной культуре за идеал, была результатом случайных событий в определенный момент истории культуры. Мы проследили за ними в Главах 3 и 5. Сегодня мы не в состоянии искусственно воссоздать эти условия и события. Иная совокупность обстоятельств в настоящее время благоприятствует совершенно другим формам чтения: гиперчтению и беглому просмотру. Читатели все меньше и меньше сосредотачиваются на понимании длинных текстов, и не только потому, что в школе этому навыку уделяется мало внимания, но прежде всего потому, что подобный способ чтения не поощряется цифровыми технологиями. Этот процесс кажется необратимым из-за нашей любви к этим технологиям.
Мы, как всегда, склонны подстраиваться под технологическую реальность. Несколько лет назад Тим Паркс (1954) сравнил различные стили писателей доцифровой эпохи с современными авторами и выступил со следующим предсказанием:
Романы, написанные в элегантном, чрезвычайно изысканном стиле, исполненные концептуальной утонченности и синтаксической сложности, постепенно будут разбиваться на все более короткие части, позволяя читателю чаще прерывать чтение и брать тайм-аут. Популярные романы или романы с развернутой повествовательной архитектурой будут заполняться повторяющимися формулами и принудительной декламационной риторикой, связывающей повествование не нитью, а прочным тросом[249].
Все мы — родители, преподаватели, политики, издатели и читатели — так или иначе попадаем под влияние ауры прогресса цифровых технологий. И потому призыв адаптировать книгу к мультимедийному цифровому миру звучит беспрестанно. Несколько лет назад два директора «Большой пятерки»{73} единодушно воспевали мультимедиализацию книги, полагая, что без цифровых примочек книга обречена. И хотя черт оказался не таким страшным, как его малюют, многие любители современных технологий по-прежнему ратуют за основательную оцифровку скучной бумажной книги[250]. Рынок для подобных гибридных изданий, безусловно, найдется. Они имеют право на существование среди множества других видов продуктов — как аналоговых, так и цифровых. Одно несомненно: по мере того как постепенно происходит трансформация книг и чтения, требуется все больше усилий и решимости для удержания пространства, где можно было бы тренировать мышление посредством вдумчивого чтения.
Людям свойственно искать легкие пути. Все технологии проистекают из ненасытного стремления к комфорту. И каждой новой технологией мы стараемся передать то, что раньше приходилось делать самим. Оборотная сторона медали нашей изобретательности заключается в том, что, внедряя технологические решения, мы перестаем практиковать определенные навыки. И тем самым ставим себя в зависимость от технологий.
В апреле 2000 года — незадолго до появления смартфона — выяснилось, что размеры задних отделов гиппокампа у лондонских таксистов были значительно больше по сравнению с испытуемыми, не водившими такси. Объем гиппокампа коррелировал с количеством времени, проведенного за вождением[251]. Этот факт был явным свидетельством пластичности нашего мозга{74}. Отличная новость, вот только эта пластичность работает и в обратном направлении. Исследования показывают, что зависимость от устройств GPS отрицательно влияет на нашу способность самостоятельной навигации в физическом пространстве. Прогнозируемые серьезные последствия ограниченного использования гиппокампа проявятся прежде всего в процессе старения[252]. Алгоритмы поисковых систем или интернет-магазинов пусть и помогают нам в выборе, но в то же время препятствуют самостоятельному формированию суждений.
