Яна Сиденко - Хочу жить на Западе! О мифах и рифах заграничной жизни
Австрия. Тот эмигрант, который пожил некоторое время в этой стране, достаточно быстро уясняет, что наши, русские, понятия о морали и нравственности коренным образом отличаются от западных. Отчего бы не перефразировать известную поговорку: «Что немцу хорошо, то русскому смерть»? В контексте данной главы она идеально подходит.
С 2008 года в г. Граце появились яркие рекламные плакаты, где во весь рост были изображены практически обнажённые, сильно накрашенные дамочки в нижнем белье и откровенных позах. На головах у них было что-то похожее на рожки. Эти плакаты рекламировали открытие нового крупного городского борделя (сравните, раньше на нашей родине нам сообщали об открытии нового крупного городского театра или музея! Или это не с нами было?). Там же большими цифрами была написана специальная цена в честь открытия борделя. Плакаты были расклеены по всему городу. Чаще всего напротив школ и автобусных остановок, так, что ими ежедневно могли «любоваться» не только взрослые, но и дети. Одновременно с этим по государственному радиоканалу каждые пять минут передавали пошлую рекламу всё того же борделя. Брошюрки с подробным описанием всех услуг и прейскурантом цен стали подбрасывать на коврики перед квартирами. С трудом могу себе представить, что подростки, получив в руки такую рекламку, безо всякого чтения, незаинтересованно выбросят её в мусор. Скорее наоборот.
Вы думаете, на фоне всего этого поднялась волна протестов? Как бы не так! Кроме одной маленькой статьи в крошечной районной газетёнке от разозлённой матери двух молодых людей, не было ничего. Для местного населения всё прошло будто бы незаметно. И это несмотря на то, что плакаты, регулярно сменяя друг друга, продолжали расползаться по городу, предлагая клиентам даже «Рождественские скидки».
А чего удивляться, когда проституция в стране легализована и женщины лёгкого поведения даже регулярно бастуют и требуют записывать их нелёгкий труд в счёт достойной пенсии? Того же требуют, кстати, и заключённые тюрем. То есть они добиваются считать количество пенсионных лет соответственно длительности «отсидки».
Безусловно, этика поведения прививается, в основном, в семье, но и общество тоже играет огромную воспитательную роль.
Из писем эмигрантов:«Было время, когда я регулярно ездил городским транспортом. В периоды окончания школьных уроков я часто бывал свидетелем тому, как школьники, находясь в автобусе, плевали через закрывающиеся двери на стоящих на остановке людей. Двери щёлкали прямо перед носом оплеванных, которые в бессилии кричали что-то вслед уходящему автобусу, а подростки радостно взвизгивали и ликовали. Некоторое время я терпел это безобразие, а потом, не выдержав, громко отругал плюющих. Дети притихли, но другие пассажиры автобуса прямо-таки возмутились моим некорректным поведением: «Как Вы смеете ругать чужих детей?!»».
И тут дело совсем не в том, что подростки развлекались таким недостойным образом. Балбесов везде хватает. А в том, что пока на Западе такое общество, у них почти нет шансов вырасти достойными, воспитанными, чуткими взрослыми людьми. Людьми, которые смогут самостоятельно различать добро и зло, самостоятельно защищать своих близких от зла и созидать великое, доброе, вечное.
Когда-то в Советском Союзе были очень популярны лозунги о «стирании граней»: между городом и деревней, между умственным и физическим трудом. Нынешний западный мир тоже занимается «стиранием граней», но по-своему. Активно стираются грани между красотой и уродством, между нормой и патологией, между разумом и безумием. Свидетелем одного из проявлений этого процесса была Ирина Яковлевна Медведева — опытный психолог, автор многих книг по детской психологии.[346]
Приводим с сокращениями ее статью «ДИКТАТУРА БЕЗУМИЯ»[347]
Очень многие вещи, о которых мы сейчас пишем, стали нам понятны далеко не сразу, порой через годы после какого-то первого импульса. Что это был за импульс, трудно объяснить, но, как правило, все начиналось со смутного чувства: неловкости, беспокойства, внутреннего протеста… Логически мы обосновать этого дискомфорта не могли, а в случае, о котором сейчас расскажем, даже поначалу стыдились своей негативной реакции.
Необычный конгресс.Летом 1994 года, приехав на международный конгресс по социальной психиатрии в Гамбург, мы увидели странную картину: заметное число делегатов конгресса выглядели как душевнобольные.
«Удивительно! Почему западные врачи так похожи на своих пациентов?» — подумали мы.
Но вскоре выяснилось, что это натуральные пациенты. Мы снова изумились: как можно показывать больных людей огромному залу, будто зверюшек в цирке?
Западные коллеги снисходительно улыбнулись стереотипности нашего мышления и объяснили, что мы являемся свидетелями величайшего гуманистического эксперимента. Впервые на научном конгрессе пациенты психиатрических клиник, в том числе и страдающие глубокими расстройствами, будут делать доклады наравне с корифеями медицины. И они действительно их делали, перемежая подробные описания бреда и галлюцинаций с яростной критикой врачей и методов лечения, а также требуя для себя права на вождение машины, на работу в суде и прочих органах власти. Поведение врачей тоже, впрочем, было для нас непривычным. Они все время что-то жевали, пили воду из бутылочек, громко переговаривались, вставали посреди выступлений — даже когда доклад делал ученый с мировым именем! — и косяками выходили из зала. Очереди за кофе и бутербродами в рабочее время и в перерывах были практически одинаковыми. Слушая же выступления пациентов, врачи почему-то очень веселились. Так потешаются дошкольники и младшие школьники, глядя на клоунов, дубасящих друг друга надувными молотками. Подобная бестактность шла вразрез с нашими представлениями о врачебной этике, но мы и это списали на совковую стереотипность.
В последний же день произошло нечто и вовсе невообразимое. Больные, на которых вся эта непривычная обстановка действовала возбуждающе, совершенно растормозились и уже без приглашения валом повалили на сцену, пытаясь дорваться до микрофона. Индианка с черными распущенными волосами, в ярком экзотическом наряде завывала, размахивая руками, которые были все от плеч до запястий увешаны сверкающими браслетами. Так, наверное, неистовствали древние пифии, впадая в экстаз. Другой, местный пациент (вернее, клиент — на конгрессе много говорилось о том, что из соображений политкорректности больных теперь нельзя называть пациентами, поскольку это ставит их в подчиненное, а значит, униженное положение) кричал, что ему в Германии тесно, не хватает свободы. И грозился сбежать в пампасы. А потом, оборвав себя на полуслове, запел песню тех самых пампасов или, может быть, прерий и принялся изображать ковбоя верхом на лошади. Но вскоре и песня была прервана, потому что любитель свободы подбежал к старому профессору, восседавшему в президиуме, и начал его душить. Устроителям пришлось поступиться правами человека, и раздухарившегося ковбоя вывели из зала. Но не успели мы перевести дух, как на сцену выскочила девица, которая, не претендуя на микрофон, с разбега плюхнулась на колени к другому члену президиума (он был гораздо моложе первого) и быстрыми, ловкими движениями стала его раздевать. Зал взревел от восторга. Сквозь хохот, свист и ободряющие выкрики психиатрической братии доносились обрывки фраз: «Что мы тут делаем?.. Дорогой, мы только теряем время… Пойдем отсюда… Мы нужны друг другу…»
Тут уж мы не выдержали и, плюнув на политкорректность, сказали немецкой коллеге, которая нас опекала на конгрессе: «Зачем было привозить сюда эту больную женщину? У нее же острый психоз».
Коллега отреагировала неожиданно и с заметным раздражением:
— Откуда вы знаете, что это больная? Вы что, ее тестировали? Может, она как раз психиатр, подруга доктора Крюгера…
Мы пристыжено замолкли, ведь и вправду не тестировали… А то, что видно невооруженным глазом, так это у кого какое зрение…
Но тут нашу подмоченную было репутацию спас сам полураздетый доктор Крюгер (назовем его так). Отстраняя непрошенную возлюбленную, он извинился в микрофон перед залом за то, что больная разволновалась и ведет себя несколько аффектированно.
Что было дальше, мы, честно говоря, помним слабо. Осталось лишь впечатление кошмара, какого-то всеобщего беснования. А еще в опухшей голове промелькнула мысль, что на следующем конгрессе душевнобольные, наверное, будут уже сидеть не только в зале, но и в президиуме. А через раз полностью захватят власть, обретя полномочия устроителей. Ведь с их маниакальным напором они сметут на своем пути любую преграду.
Тогда нам эта мысль показалась скорее юмористической. Во всяком случае, мы не стали ее развивать. Но теперь, глядя на то, что происходит вокруг, как-то очень живо припомнили свои гамбургские впечатления и подумали, что все это скорее грустно, нежели смешно. А главное, совсем не так далеко от истины, как нам казалось в начале 90-х! На конгрессе была воочию явлена одна из важнейших тенденций современного переустройства мира — стирание границ между безумием и нормой.
