В поисках Зефиреи. Заметки о каббале и «тайных науках» в русской культуре первой трети XX века - Константин Бурмистров
В золотой утопая сыпи,
Рвались, как струны, жилы; —
Так повелел Египет.
Шли, обливаясь потом,
Обнаженным сверкая телом,
Небо – лазурным гротом
Жгуче над ними пело.
Солнце сжигало кожи,
От зноя ссыхались губы,
Мимо гранитной рожи
Тянулись базальта кубы.
В кучи ссыпали щебень,
Покорно склоняли выи,
В синем горячем небе
Вздымали горбы земные.
Камень взлезал на камень,
И в солнечном рыжем гуде
Камнями пали сами
У ног пирамиды люди.
Даль закипела пуншем,
Заката вспылали горны,
Один не погиб – юнóша
И стал на фундамент черный.
Смуглый, как спелый финик,
Упругий, как ствол платана,
Взор – и немой и синий,
Звериная гибкость стана.
Был он слугою Тота,
Певцом и поэтом вырос,
Там, где священный лотос
Седой стережет папирус.
Смотрит на горы-гири,
И хочется трупов мимо —
Душу метнуть по шири
До влажных песков родимых.
Вмиг потонул он в нише,
Сверлит пирамиду телом,
Надо скорее – выше,
Покуда еще не сгорел [он]881.
Вот и последний ярус.
Ужалило солнце в плечи;
Кто-то из черной чары
На пески выливал вечер.
Золото капает в чаны,
Где Сахары закат стынет.
Знойным ковром песчаным
Миражей легла пустыня.
Вздрогнул и замер юный,
Небесным палимый тентом: —
В пепельных серых дюнах
Ползла и клубилась лента.
Там, где летели ночи
И бархат стлался над миром,
Понуро шагал Зодчий
Со звоном цепей и кирок.
Цепь извивалась гадом,
Тянулась прямой, как тополь;
Это – вели в Элладу
Афинам вздымать Акрополь.
Бич, обжигая спины,
На них, истомленных, падал,
Путь, роковой и длинный,
Отметила четко падаль.
В красной томились пыли,
Не звучал меж рабами смех,
И повсюду за ними плыли —
Пирамиды – гранитный грех.
Цугом тащились диким,
Напрягались шагать вровень,
Брезжил им Зодчий Тихий,
Вдали истекавший кровью.
Юноша скорбным криком
По громадам ударил стертым,
В небе запел великом,
На бунт вызывая мертвых.
Видел он месть и ужас,
Хеопса – в погибшем стане,
Злобы слепую стужу
Бросая в руны восстаний.
Ветер завыл, как пума,
И кровь застучала в жилах;
Рыжая прядь самума
Завесила все, что было.
И сожженная пала выя
В золотой кипяток грунта.
Так отцвела впервые
Багровая песня бунта…
Медленной жгучей лавой
Катились часы над мопсом;
Тяжкие горы славы
Влачили рабы Хеопсу.
Шли от истоков Нила,
В золотой утопая сыпи,
Рвались, как струны, жилы; —
Так повелел Египет.
Солнце сжигало кожи,
От зноя ссыхались губы,
Мимо гранитной рожи
Тянулись базальта кубы.
В кучи ссыпали щебень,
Покорно склоняли выи,
В синем горячем небе
Вздымали горбы земные.
Свод выводили храма —
Царственных ложе мумий.
Так повелел упрямо
Пурпур седых безумий.
ВТОРАЯ
ГОТИКА
На часах, в окружении свастик,
Прокукует кукушка годá,
И пергаментный желтый схоластик
Голубые сожжет города.
Уже голуби дремлют в карнизах,
И уж ночь протрубила в свой рог,
И в соборах на меркнущих ризах
За цветком зацветает цветок.
Черным шелком смертей и ненастий
Скорбно выткан готический град,
И опущены звездные снасти
В вековые колодцы утрат.
За молитвою в сводчатой келье
От стоит у резного креста,
Но шипучее варится зелье,
И проклятые шепчут уста.
В многоцветные стекла собора
Не прольется луны серебро;
Вот пронес заколдованный ворон
В желтом клюве спеленутый гром.
Будто блоком натянуты нервы,
Все грознее безмолвий набат,
А за окнами – щит одногербый
И бряцание рыцарских лат.
Белым паром подъемлются перья,
Тяжек звон золотого меча,
И плывет на иные кочевья
С колокольни отчаливший час.
Проливаются звоном копыта,
Конь и всадник торопятся в путь;
Ночь вращает в глубоких орбитах
Глаз сияющих звездную муть.
Внемлет зову пергаментный старец,
Зорким сердцем читает укор,
И распятьем серебряным шаря,
Ищет двери дрожащей рукой.
Прозвенели и замерли скобы,
Пять ступеней считает нога;
Вот идут они – белые оба —
Как метущая в марте пурга.
Преисполненный благостной вести,
Едет всадник, закутавшись в плащ,
И покорно шагает схоластик
К тайноведенью снящихся чащ.
Робкий шаг и горяч и неверен,
Страшен псов голодающих вой,
И блистает изъеденный череп
На омытой дождем мостовой.
Фолиантом раскрытая площадь
Четко светится бисером строк,
Полный месяц – небесный извозчик —
Задремал над углями костров.
Взвихрив горем повитые руки,
Там сверкает запястьями тьма,
Или черные кружатся суки,
Или – искры Святого Эльмá.
Исполняются вещие строки,
Точит небо им огненный мед,
Или может быть – ведьмы на Брокен
Совершают свой мерзкий полет.
Черным шелком смертей и ненастий
Скорбно выткан готический град,
И опущены горние снасти
В вековые колодцы утрат.
Не исчислить небесного
