РАФАЭЛЬ САБАТИНИ - Торквемада и испанская инквизиция
Ответом на его жалобу стала булла, изданная в феврале 1498 года, в которой содержался приказ инквизиторам под страхом отлучения отказаться от принятого ими курса и не следовать ему без королевской санкции. Правом предпринимать карательные меры против нарушителей этих норм Александр наделил знаменитого Франсиско Хименеса де Киснероса.
Этот человек, которого называли испанский Ришелье, происходил из самых бедных слоев: начав босым монахом нищенствующего ордена, он поднялся до сияющих вершин примаса Испании – на этом посту он сменил кардинала Мендосу после смерти последнего в 1495 году.
В 1495 году Торквемада оставил свое место в Трибунале, возглавляя который он в течение десяти лет был второй по значению фигурой в королевстве после самих монархов.
Измученный подагрой, он удалился в свой монастырь в Авиле, где и пребывал в отставке – истощенный семидесятишестилетний старик, ослабленный и изнуренный телесными недугами, но сохранивший быстрый ясный ум, как прежде, требовательный и бескомпромиссный. Его совесть была спокойна: все лучшее – фактически всего себя – он отдал служению своему Богу.
Но и теперь его отставка оставалась лишь номинальной. Его внимание по-прежнему занимали вопросы организации и усиления инквизиции. Он активно руководил поисками наиболее подходящих форм процедуры трибунала веры.
Весной 1493 года Торквемада созвал ведущих инквизиторов королевства в монастыре Святого Фомы в Авиле, чтобы обсудить и подготовить к обнародованию ряд дальнейших декретов, направленных на пресечение злоупотреблений, поразивших администрацию Святой палаты и доказавших недостаточность его законоуложений 1484, 1485 и 1488 годов.
Эти – четвертые – «Наставления» Торквемады увидели свет 5 мая 1498 года. Кажется, что они во многом рассчитаны на то, чтобы смягчить суровость предыдущих декретов, но такое впечатление обманчиво.
Позволим себе вкратце ознакомиться с содержанием шестнадцати параграфов этих уложений.
Первые три гласят: I) что из двух назначенных в каждый суд инквизиторов один должен быть юристом, а другой – теологом и что приговор (к тюремному заключению, к пытке и пр.) действителен, если они одобрили его совместно; 2) что инквизиторы не должны допускать появления своей стражи с оружием в тех местах, где ношение оружия запрещено; 3) что никого нельзя арестовывать без достаточных доказательств вины, а тем более скоропалительно расправляться с арестованными, так же как нельзя и медлить в ожидании новых улик, надеясь, что они прольют свет истины и позволят восстановить справедливость.
Последний пункт лишь повторяет один из тех, с которыми мы уже ознакомились, и можно предположить, что предыдущая редакция этого распоряжения не возымела действия. Условие, запрещающее арест без веских на то оснований, на деле оказалось не столь строгим, как провозглашалось. Все зависело от того, что инквизиторы понимали под «достаточными доказательствами»; и это обнаруживается в юриспруденции Святой палаты: обвинения, выдвинутые недоброжелателями или завистниками, или показания, вытянутые у несчастной жертвы под пыткой, считались «достаточными доказательствами» и давали право производить арест со всеми вытекающими последствиями. Чтобы избежать возможной несправедливости, следовало отменить декрет, провозгласивший «неочевидные улики» достаточным основанием для возбуждения дела.
На словах поистине милостивым был параграф IV, в котором предписывалось прекращать процессы против умерших, если у инквизиторов не оказалось исчерпывающих доказательств, а не затягивать расследование в надежде собрать дополнительные улики, поскольку подобные задержки чрезвычайно оскорбительны для детей, которые не могут заключить брачные контракты, пока дело расследуется в суде. Но сей указ немного запоздал: он появился, когда с состояний умерших уже был собран значительный урожай. Кроме того, невозможно смягчить страшную суровость законоуложения об эксгумации и сожжении останков умершего вместе с его изображением, о лишениях и бесчестии детей и внуков, даже если осужденный умер раскаявшимся и прощенным по канонам церкви (и это притом, что, в соответствии с догмами христианской веры, инквизиторы верили, что после предсмертного причастия душа несчастного была спасена).
Параграф V гласит, что, когда трибуналу не хватает денег на выплату жалованья, суд не должен компенсировать недостаток средств за счет денежных штрафов.
Вообразите себе представление о справедливости, царившее в трибунале, если понадобился указ о том, что штрафы определяются тяжестью преступления, а не нуждой самого трибунала в деньгах!
Тому же вопросу посвящен и параграф VI, который гласит, что недопустимо заменять штрафами тюремное заключение или телесные наказания и что только Великий инквизитор имеет право освободить преступника от ношения санбенито и реабилитировать детей еретиков в том, что касается ношения одежды и выбора профессий.
Как замечает Льоренте, само существование этого декрета показывает, на какие злоупотребления, пользуясь своей властью, шли инквизиторы из соображений собственной выгоды.
Параграф VII полностью насыщен инквизиторским духом беспощадности. Он советует инквизиторам поступать с большой осмотрительностью в делах, где встает вопрос о прощении тех, кто раскаялся в своем проступке после ареста: учитывая, как много лет прошло от учреждения инквизиции, закоренелость таких еретиков можно полагать доказанной.
По поводу параграфа VIII, который предписывает инквизиторам подвергать лжесвидетелей публичным наказаниям, Льоренте помещает весьма любопытный комментарий:
«Чтобы понять суть этого параграфа, необходимо иметь в виду, что существует два способа лжесвидетельства: один – клевета, другой – сокрытие еретических высказываний или действий обвиняемого. Мне встречалось много документов, содержащих сведения о вторых, и очень редко попадались дела, возбужденные против первых. Не так-то просто изобличить клеветника, давшего ложные показания, поскольку несчастный обвиняемый должен был угадывать личность свидетеля. Впрочем, даже если бы он угадал, суд не подтвердил бы его догадки».
Параграф IX гласит, что в одном трибунале запрещено работать двум родственникам или людям, один из которых был слугой другого.
Параграфы X, XI и XVI имеют целью усилить секретность процессов инквизиции. Первый предписывает обеспечить надежную охрану всех документов и наказывать всякого нотариуса, изменившего своим обязанностям; второй постановляет, что нотариус не должен выслушивать показания свидетелей без инквизиторов; последний требует, чтобы свидетель давал присягу в присутствии финансового инспектора, которому надлежит удалиться, когда дело доходит до конкретных показаний.
Остальные четыре параграфа касаются таких аспектов, как учреждение судов инквизиции там, где их еще нет; разбирательство трудных проблем, для решения которых приходится обращаться в Супрему; раздельное содержание в тюрьмах мужчин и женщин; шестичасовой рабочий день служащих трибунала.
В дополнение к шестнадцати параграфам Торквемада в том же году издал специальные инструкции для персонала Святой палаты. Они говорят сами за себя и однозначно наводят на мысль о злоупотреблениях, ради пресечения которых и написаны.
Для начальников тюрем и альгвасилов Торквемада установил, что они обязаны не допускать посещений заключенного кем бы то ни было, за исключением служителей, давших клятву нерушимо хранить тайну; в их обязанности входило разносить пищу и проверять ее, чтобы в ней не оказалось спрятанных записок. Пищу, отмечает Торквемада, должен разносить специально назначенный человек, но ни в коем случае не альгвасил и не тюремщик.
Всем служащим надлежит строго хранить тайну обо всем, что они увидят или услышат.
Приемщикам имущества приказывалось в случае оправдания человека, чья собственность была конфискована, возвратить имущество согласно описи, составленной при конфискации,- но, если имелись неоплаченные долги, их можно выплатить (по распоряжению инквизиторов), не ожидая требования со стороны кредитора.
Если какая-то часть конфискованного имущества была предметом спора в гражданском суде, то это дело должно быть решено в законном порядке. Если выяснится, что оспариваемая часть собственности не подлежит конфискации, ее следует передать стороне, по праву претендующей на нее.
Конфискованное имущество должно поступить на распродажу через тридцать дней, причем приемщикам запрещается покупать ее под страхом отлучения и штрафа в размере 100 дукатов.
Самим инквизиторам перед вступлением в должность предстояло дать клятву исполнять свои обязанности честно и добросовестно и строго хранить тайну; ни инквизиторам, ни другим служащим не разрешалось принимать подарки в каком бы то ни было виде под страхом лишения должности и штрафа в двойном размере стоимости подношения плюс сто тысяч мараведи. Всякий, узнавший о таком проступке, но не разоблачивший нарушителя, подвергался такому же наказанию.
