Сергей Беляков - Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя
Несколько десятилетий спустя Иван Аксаков придет к сходным заключениям. Из-за татарского нашествия и долгого разрыва «связей с Северною Русью, население Руси Юго-Западной должно было естественно, в развитии своем, уклониться на путь племенной односторонности»[994], сблизиться со славянами западными и уйти далеко от северных русских, то есть от великороссов.
А еще раньше, в сентябре 1830 года, сразу в двух номерах (№ 17 и № 18) «Московского телеграфа» Николай Полевой напечатал обширную рецензию на «Историю Малой России» Д. Н. Бантыш-Каменского. Полевой вышел далеко за рамки рецензии, предложив читателям целую статью об истории и этнографии Малороссии. Собственно же работу Бантыш-Каменского Полевой оценил невысоко, уличая его в некритическом отношении к источникам и даже завершая словами: «Малороссия ждет еще своего Историка»[995].
Николай Полевой наблюдал жизнь малороссиян только на Слободской Украине («от Харькова до Сум») и в прилегающих великорусских губерниях – Курской и Воронежской[996], на русско-украинском этнографическом пограничье. Но даже эти наблюдения привели его к радикальным выводам: «…доныне малороссияне исповедуют греческую веру, говорят особенным диалектом русского языка и принадлежат к политическому составу России, но по народности они вовсе не русские»[997]. Здесь речь не о происхождении, происхождение у русских и малороссиян общее, а о нескольких веках раздельной жизни. За пятьсот лет произошли изменения кардинальные. Даже «вера и язык» были «изменены временем», – писал Полевой: «Всё остальное не наше: физиономия, нравы, жилища, быт, поэзия, одежда»[998]. Малороссияне, или козаки (Полевой использует это слово и как синоним малоросса), потеряли свою Гетманщину, или «политическое бытие», как пишет Полевой, но сохранили «бытие народное»[999].
У Погодина, Полевого, Левшина и Долгорукого были свои единомышленники и в государственном аппарате, точнее – в политической полиции. Жандармы знали реальное положение дел и не нуждались в красивой и утешительной идее триединого русского народа. Граф Орлов в своем отношении к фельдмаршалу Паскевичу сообщает о настроениях студентов Киевского университета, причем делит их на три группы, в соответствии с национальной принадлежностью:
– русские,
– «польские уроженцы» (здесь – это однозначно поляки),
– малороссияне[1000].
Более того, при обыске у Пантелеймона Кулиша нашли карандашный рисунок, изображавший отрубленную голову козака, степного орла, выклевывающего ему глаза, под всем этим турецкую саблю, а на горизонте – курган («могилу»), над которой красовался восходящий месяц. Кулиш уверял, будто рисунок изображает борьбу христиан-козаков с басурманами. Но Орлов и Дубельт решили, что орел с головой козака символизируют Россию, которая истязает Украину[1001]. Может быть, жандармы и ошиблись. Однако оценим сам ход мысли: Орлов и Дубельт считали такой сюжет вполне возможным, достоверным, то есть признавали не только различие русских и украинцев, но и хорошо знали об украинской русофобии. А начальники III отделения были людьми, вне всякого сомнения, хорошо информированными. О положении дел в Малороссии, о настроениях народа они знали неплохо.
Москали
Напомним: в XVII веке предки украинцев называли себя «русскими» или «руськими», говорили «руськой мовой», но собственно русских из царства Московского своими не считали. Их называли «московитами», «московцами», «москвой», «москалями».
Положение не изменится и в первой половине XVIII века. Пилип (Филипп) Орлик в письме к запорожцам Олешковской Сечи ставит «москалей» в один ряд с другими чужеземными народами: «Москали, сербы, волохи и иные чужеземцы»[1002]. Для нерусифицированного украинского крестьянина москаль останется чужаком и в XIX веке.
Грає кобзар, виспівує,Вимовля словами,Як москалі, орда, ляхиБились з козаками…[1003]
Не надо быть филологом, чтобы понять этимологию слова «москаль». Русских из царства Московского очень часто называли именно по названию столицы – многолюдного, обширного, уже хорошо известного по всей Восточной Европе города. «Московитами», «московцами» называли русских и многие иностранцы, приезжавшие в царство Московское.
Автор «Летописи Самовидца», этот «малороссийский Нестор», называл русских просто «москвой». Это слово было в XVII веке вполне привычным, широко распространенным на Западной Руси, отличавшей себя от Восточной Руси – Московии. Киевский мещанин Божко Балык, в 1612 году вместе с поляками сидевший в осажденном ополчением Минина и Пожарского Кремле, тоже называл русских «москвой»[1004]. «Москвой» и «москалями» называли русских людей (великороссов) и поляки, а русское государство именовали государством «Московским»[1005].
Между тем образованные люди на землях Малой Руси, конечно же, знали, как на самом деле называется соседнее государство. Богдан Хмельницкий в январе 1654 года пожелал, чтобы Алексей Михайлович «на великих престолех Великого царства Российского долголетне царствовал»[1006].
В гоголевские времена русский читатель, прежде не бывавший в Малороссии, мог разве что из художественной литературы узнать, что он, оказывается, москаль или кацап. Хотя бы из «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Там можно найти просто оскорбительные эпизоды, но в глаза читателю «Вечеров» они никогда не бросались. Их немного, разбросаны они редко, а в роскошном, богатом яркими метафорами тексте Гоголя все эти кацапы-москали едва заметны. Но если их собрать вместе, как это сделал украинский литературовед Олег Кудрин[1007], то выяснится, что Гоголь, в общем, следовал распространенным в его времена украинским стереотипам о русских. Образ москаля в народном фольклоре и в гоголевских «Вечерах» практически один и тот же.
Москаля нередко изображали вором и лгуном. В. И. Даль в своем словаре великорусского языка зафиксировал малороссийский глагол «москалить – мошенничать, обманывать в торговле». Хивря в «Сорочинской ярмарке» говорит: «…дурень мой отправился на всю ночь с кумом под возы, чтоб москали на случай не подцепили чего»[1008]. «Дурень» – это Солопий Черевик, ее муж, «москали» – может быть, солдаты, а может быть, вездесущие тогда русские торговцы, коробейники-москали, которых полно бывало и на малороссийских ярмарках. Не забывает москалей и сам Черевик: «Да мне так теперь сделалось весело, как будто мою старуху москали увезли»[1009].
В предании о поездке Антона Головатого к царице Екатерине, записанной этнографами у Анания Ивановича Коломийца, русская императрица обещает запорожцам земли, леса, угодья. Но сопровождавший Головатого писарь Оноприй Шпак будто бы сказал своему товарищу: «…да не верь ты <…> москалю. Кто москалю поверит, тот сам – неверный!»[1010]
У слова «москаль» есть и еще одно значение – солдат, военный. Подразумевалось, что солдат русский, ведь других солдат после поражения Карла XII под Полтавой и сдачи в плен почти всей шведской армии под Переволочной, земли Гетманщины, Слобожанщины и Запорожья не знали. А русские солдаты-москали проходили украинские земли, когда отправлялись воевать с поляками, турками, венграми или становились на постой в мирное время.
Казарм на русскую армию не хватало. Со времен Петра Великого солдатам и офицерам нередко приходилось размещаться «по обывательским квартирам». Солдаты, квартировавшие в малороссийских городах и сёлах, внесли свой вклад в образа москаля. Даже в те, славные для русского оружия времена непобедимый русский солдат не был избалован заботой интендантов. Рассчитывать приходилось на себя, а победители Наполеона, покорители Кавказа и усмирители Польши нуждались не только в хорошем питании: «Я слуга царский! Я служу Богу и государю за весь мир христианский! Куры и гуси, молодицы и девки, нам принадлежат по праву воина и по приказу его благородия!»[1011]
Так изображает русских солдат автор «Истории русов». Образованный малороссийский дворянин, он пишет о русских со сдержанной неприязнью.
Вероятно, у него были некоторые основания. Осенью 1855 года, когда англо-французская армия воевала в Крыму, а флот союзников атаковал черноморские порты, на украинскую землю вступили ратники московского ополчения. Многие из них носили бороды, как Иван Аксаков, который служил в одной из дружин. Ополченцев встречали хорошо, «даже лучше, чем в России», замечает Аксаков, явно разделяя эти две страны. Однако постепенно чувства охладевали, и заботливые хозяева уже не могли дождаться, «когда оставит их рать бородатых москалей». Многие русские ратники вели себя в малороссийских селах грубо и развязно, «грубостью и цинизмом шуток» оскорбляли малороссиянок, смеялись «над хохлами, как жадные волки на овец», бросались на горилку. Причину этого Аксаков определил, по всей видимости, верно: русский «здесь как бы в стороне чужой, не в России и смотрит на жителей как на людей, совершенно ему чуждых»[1012].
