Стать японцем - Александр Николаевич Мещеряков
При крайне ограниченном количестве пригодной для хозяйственного освоения земли сама цифра в 30 с лишним миллионов человек не может не вызывать уважения (население России в первую четверть XVIII в. составляло около 15 миллионов человек, население Франции — 16, Англии — 6). Тем более что весьма значительная часть населения не занималась производительным трудом. Это, прежде всего, самураи, которым, в теории, запрещались любые занятия, кроме военных и административных. Это не означает, что никто из самураев не крестьянствовал, не врачевал или не открывал частных школ, но все-таки подавляющее большинство из этих 350—400 тысяч воинов (вместе с семьями около двух миллионов человек, т. е. приблизительно 5—6 процентов от общей численности населения) жило исключительно за счет фиксированных рисовых пайков, которые платились им сюзеренами (князьями). Эти люди не платили налогов. Таким образом, непроизводительный слой в Японии был значительно больше, чем в Европе или России (накануне Великой французской революции дворянство и клирики составляли 0,5—0,6 процента численности населения). Такая высокая численность привилегированного сословия приводила к тому, что рисовые пайки далеко не всегда выплачивались полностью, а многие административные должности занимались несколькими людьми, которые сменяли друг друга каждый месяц.
Япония обладала большим населением, но это было результатом «естественных» процессов. Вряд ли можно сказать, что государство проводило активную демографическую политику. К концу XVIII в. рост населения почти прекратился, но мы не встречаем в правительственных документах сетований по этому поводу. Государство осуществляло достаточно жесткий контроль над перемещением населения (ограничивало переселение и отходничество), его гораздо больше интересовало его «качество» (моральные ценности и степень повиновения), а не количество, которое, судя по всему, вполне удовлетворяло власть. Другое дело, что сами князья выступали против ограничения численности подведомственного им населения, достигаемого с помощью абортов и инфантицида— широко распространенная практика того времени как в деревне, так и в городе. Однако к сколько-то значимым результатам это не приводило.
Японцы вступали в брак доста точно поздно, что сокращало репродуктивный период. Аборты на ранней стадии беременности практиковались шире в городах с их лучшим медицинским обслуживанием. Инфантицид (отлучение от груди, удушение, утопление и др.) имел большее распространение в деревнях. Он был обусловлен не только затруднительным материальным положением, но и стремлением иметь в семье детей желаемого пола. При этом определенный приоритет оказывался мальчикам, хотя фиксируются и противоположные случаи2. Рождение мальчика (особенно первенца) было огромной радостью, при рождении же девочки люди приносили свои поздравления, смысл которых сводился к надежде, что она вырастет здоровой и не принесет родителям слишком много хлопот3.
Согласно некоторым подсчетам, каждый год число случаев инфантицида достигало приблизительно 80 тысяч человек. Стремление обеспечить желаемую половую структуру находило отражение и в широко распространенной практике усыновления (при этом усыновленные не подвергались дискриминации и обладали всем комплексом прав и обязанностей). В общем и целом рождаемость (в данном случае имеется в виду не число появившихся, а число оставленных в живых младенцев) характеризуется как достаточно низкая — существенно ниже, чем в европейских странах этого периода4. В то же самое время бесплодная жена подлежала немедленному «возвращению» в родительский дом.
Японские крестьяне проживали в достаточно населенных деревнях (в среднем по 400—500 человек), этих деревень насчитывалось в стране 60—70 тысяч. Большинство семей были-нуклеарными, их численность составляла 4—5 человек. Японское крестьянство, составлявшее 85 процентов населения страны, вполне успешно кормило и одевало горожан и дворян-самураев, лишенных земли.
В то время два урожая были уже нормой во многих районах Японского архипелага. Первый составлял рис, второй — сажаемые на его месте после сбора урожая другие культуры (главным образом овощи). Основным видом налога был поземельный, взимавшийся рисом. Он определялся в зависимости от качества ^обрабатываемой земли (по всей стране она была ранжирована по признаку плодородия), погодных условий данного года, местных традиций и составлял около 30—40 процентов от урожая. Оставшаяся часть урожая была достаточной для поддержания жизни, но она, как правило, не оставляла возможностей для расширенного воспроизводства. Единицей налогообложения считалась деревня, в рамках которой налог разверстывался по пятидверкам. Несмотря на улучшение агротехники (ирригационных сооружений, семенного фонда, удобрений) и повышение урожайности, с начала XVIII в. рисовый налог практически не изменялся, что способствовало некоторому росту жизненного уровня крестьян.
В XVII—XVIII вв. слово «трудолюбие» начинает появляться в источниках, и оно позиционируется в качестве общепризнанной добродетели. В сельскохозяйственных трактатах часты утверждения, что следует вставать пораньше и, таким образом, увеличивать время, отдаваемое труду (в основном ручному). Работы, связанные с трудовой повинностью (строительство и ремонт ирригационных сооружений, дорог, административных зданий, храмов и т. п.), также выполнялись в основном без привлечения тягловой силы. Ввиду того, что земельные участки имели малую площадь (обычно около 1 гектара, хотя бывало и несколько больше), почва обрабатывалась с особым тщанием. Агротехника постоянно улучшалась, крестьяне активно писали сельскохозяйственные сочинения. Помимо землевладельцев, имелись и безземельные арендаторы. Их называли «детьми», а арендодателей — «родителями». Крестьян, которые добились особенно больших хозяйственных успехов, было принято отмечать особыми табличками, которые устанавливались перед их домами. Тем, кто отличился в деле освоения «целины» (освоил горный склон или болото), мог предоставляться статус «госи» (самурая-земледельца). Нищие не считались «божьими людьми», даже буддийские монахи были обязаны трудиться. И только «настоящие» самураи оставались в стороне: им не полагалось брать в руки орудия труда. Предметами, с которыми им надлежало обращаться, были только оружие и писчие принадлежности.
Призывая отказаться от своего «я», ортодоксальный буддизм объявлял тело (как, собственно говоря, и весь «посюсторонний» мир) «иллюзией», однако теперь положение меняется. Крестьянский труд как таковой признается эквивалентом буддийской практики. Дзэнский монах Судзуки Сёсан (1579—1655) писал: «Перепахивая землю и собирая урожай, всем сердцем следует отдаваться возделыванию полей. Как только вы даете себе отдых, страсти и желания нарастают, когда вы трудитесь в поте лица, ваше сердце спокойно. Таким образом, вы занимаетесь буддийской практикой круглый год. Зачем крестьянину
