Валерий Леонов - Пространство библиотеки: Библиотечная симфония
Предвзятость исключает другие возможные объяснения, они «отвергаются с порога». Получается, что автор как бы навязывает свой этический кругозор, зачастую, как подчёркивает Д.Е. Афиногенов, «… весьма недалёкий и примитивный, тем личностям, которых он, по своим вненаучным убеждениям, должен был бы считать более квалифицированными судьями в этом вопросе» (С. 201). Читать «между строк», заключает автор статьи, необходимо уже потому, что в текстах находится гораздо больше информации, чем представляется при поверхностном, просмотровом чтении. Мы никогда не сможем расшифровать всего, но это не значит, что не нужно и пытаться. «И чем меньше у исследователя будет априорных ограничений, тем плодотворнее будут такие попытки» (С. 203).
… Изучая библиотечные проблемы, мы любим полагаться на эмпирические наблюдения: на данные опроса, интервью, анкетирование и т.п. Исследователь уже заранее настраивается на возможности каждого метода, заимствованного из социологии, педагогики, истории, психологии, а сам метод становится основой изучения проблемы. «Опыт извлекается во времени» — означает прежде всего, что мы обладаем эмпирическим знанием о библиотеке. Мы избегаем думать о самом опыте, который постоянно накапливается как результат обобщения исследовательской работы. Можно бесконечно долго изучать библиотеку в некотором выбранном направлении и в соответствии с заранее сформулированными принципами. И дело не в том, как далеко мы продвинулись по намеченному пути, а в том, насколько нам удалось понять библиотеку. Чтобы так поставить задачу, надо дать больше «прав» самой библиотеке в процессе изучения. Вместо навязывания ей удобного нам описания, полезно прислушаться к библиотеке самой, вернуться как бы назад — к наблюдению и объяснению её поведения. Как это ни странно прозвучит, библиотеку надо сначала угадать, понять и только потом, быть может, применить технику экспериментального метода. А для того, чтобы угадать и понять, её нужно… полюбить.
Но разве так необходима любовь для познания социальных явлений, разве недостаточно здесь только познавательного интереса? Не нужно забывать о том, что интерес, создавая определённую установку и строя отношения диалога с библиотекой, выступает начальной формой любви. Без проявления интереса любви нет. Вообще, понятие «интерес» происходит от латинского «inter — esse», что буквально означает «быть между, в промежутке». Интересно то, что находится в промежутке двух крайностей, — между правилом и исключением из правил, между достоверностью и невероятностью. Нас интересует, например, не просто история БАН, а такие её страницы, из которых видно, как и почему она превращалась из первой национальной библиотеки нового типа в обычную универсальную научную библиотеку, почему власть на рубеже XXI века потеряла к ней интерес? Вероятность, что она возвратится к замыслу её создателя, достаточно мала, и веские доказательства в пользу её возрождения были бы исключительно интересны.
У каждой библиотеки своя жизнь и можно, в принципе, говорить о наличии разных моделей библиотечной жизни. Рассматривая жизнь библиотек как текст, надо помнить, что у них существует свой круг проблем и своя идеология. Библиотеки формировались обособленно, создавая свои ценности и традиции, и, вместе с тем, активно взаимодействовали между собой. Возникает вопрос: почему в условиях тесного взаимодействия культурные и научные традиции сохранились и не стираются? Чтобы в этом разобраться, нужно попытаться построить собственный текст библиотеки, основанный на опыте и знаниях познающей личности. Как же построить свой текст? Думаю, что посмотрев на библиотеку «чужими глазами», пытаясь проникнуть во внутренний её мир, и понять. Сопоставляя эти два текста, библиотеку возможно прочитать «изнутри» как отдельно существующий социальный институт со специфическими функциями.
И всё же: что означает угадать библиотеку, а, угадав её, понять и полюбить? Я бы ответил кратко. Во-первых, большая библиотека всегда есть некое таинство, неразгаданная тайна, спрятанная в недрах её текстов и судьбах людей. Многое нам неизвестно и содержится взаперти, многое из известного нуждается в уточнениях. К разгадке тайны надо подобрать ключи. Чем старше библиотека, тем сложнее её «открыть». Во-вторых, есть загадки, для разгадывания которых нужны время и веские причины, чтобы осуществить такую работу. Например, изучение записей на книгах, судьбы отдельных коллекций и др. Причины порой важнее самих загадок, поскольку результат разгадывания может в итоге учёного и разочаровать. Тем не менее, в процессе диалога библиотеки с исследователем происходит сближение позиций, а страстная личная самоотдача, по Полани, способствует росту интереса и более глубокому пониманию сущности.
До сих пор, рассуждая о пространстве библиотеки, я говорил о текстах, о том, как они создаются и как могут быть прочитаны. Но тексты — это только один из многих объектов, населяющих пространство. Сюда следует отнести ещё и библиотечные здания, и оборудование, и технические средства, и поисковые аппараты, и средства защиты и сохранности. В пространстве также находятся библиотекари, читатели, обслуживающий библиотеку персонал. Другими словами, разные субъекты и объекты занимают разные места. Они различны по форме, объёму, назначению, свойствам, характерам, но все создают то, что называется геометрией пространства. Геометрию пространства библиотеки, т.е. различие предметов друг от друга, можно увидеть сверху и изнутри, или, иначе: нужно различать геометрию внутреннего (рис. 1) и внешнего (рис. 2) пространств.
Рис. 1. Внутреннее пространство библиотеки. A — здания, B — фонды, C — читатели, D — справочный аппарат, E — библиотекари…
Внутри пространства (рис. 1) и между внешними пространствами (рис. 2) действуют свои силы притяжения (как у Ш. Фурье: «Притяжения пропорциональны судьбам»). Можно допустить, что во внешнем пространстве, взаимодействуя, каждая из библиотек, исходя из геометрии внутреннего пространства, движется по своей особой траектории.
Рис. 2. Пример внешнего пространства библиотек
Задержимся на фразе о внутреннем и внешнем пространствах, задумаемся над тем, какой в ней может скрываться смысл?
Как и мой старинный друг Игорь Степанович Добронравов — философ, библиограф, информатик и спортивный журналист, — я заметил за собой в зрелые годы любопытное пристрастие. Люблю рассматривать фотографии и иллюстрации разных библиотек[34].
Передо мной лежит книга, изданная в США в 1997 г. Название её необычное: «Библиотека. Внутренняя драматургия»[35]. Автор — профессиональный фотограф, собирала свою книгу в течение шести лет. Шестьдесят чёрно-белых снимков, отражающих самые разные эпизоды из жизни библиотек США, Италии, Хорватии, Франции, Англии, Израиля, Японии, Боснии и Герцеговины, Палестины. Своего рода «фотосимфония». На каждом снимке своё внутреннее пространство: особенности архитектуры зданий, читальные залы, хранилища, лица читателей и библиотекарей, книги, рукописи… За внутренним пространством библиотек можно рассмотреть их судьбу, настолько выразительны эти тщательно отобранные из сотен других фотографии. Что же побудило автора заняться такой работой? Не случайно предисловие к книге написал Даниэль Бурстин, директор Библиотеки конгресса в 1975–1987 гг.
«Люди, которые любят книги и хотят, чтобы другие их тоже любили, — пишет во введении автор Дайяна Гриличес, — должны быть добрыми людьми. В каждой области есть невоспетые герои. Я хочу воздать должное великодушным, ярким и замечательным библиотекарям, пригласившим меня в свой богатый мир и тем самым поделившись им со мной. Без них не существовало бы библиотек и не появилась бы эта книга» (P. VIII).
Вглядываясь в интерьеры читальных залов и лица библиотекарей, испытываешь желание представить их круг обязанностей и возможные действия в то время в библиотеке. Поражает удивительная опрятность в одежде, аккуратность причёсок, непринуждённая поза, как будто они заранее знают, что эти изображения передают эстафету другим поколениям (но будет ли она воспринята?). Чаще всего задаю себе один и тот же вопрос: что же заставляло этих симпатичных людей отдаваться любимому делу, что сплачивало их в коллектив? Ловишь себя на мысли, что хочется угадать, как же эти библиотекари смогли сформировать и сохранить своеобразие своей библиотеки, точно не определяемое, но определённо чувствуемое. Что ими двигало, почему и сейчас это своеобразие сохранилось? Почему так охватывает волнение при разговоре о вчерашнем, сегодняшнем или завтрашнем дне библиотеки? Почему так важно доказать, что десять, тридцать, пятьдесят, сто лет назад было хорошо, плохо, чудесно, невозможно? И вообще, стоит ли говорить о времени, что оно было хорошее или плохое?
