Коллектив авторов - Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей
В 1914 году, после знакомства с Тунисом, художник предпринимает путешествие по югу Испании, в пейзажах которого он видит сходство с оазисами Сахары. Он едет по тем же местам, что и Ционглинский в 1899 году, и пишет те же сюжеты. Уже тогда в его записях отмечено предпочтение южных пейзажей северным. «В моей памяти простая пальма Кревиленте, окрестности крошечного городка Эльче, была более выразительна, чем туманные пейзажи окрестностей огромного города, каков Санкт-Петербург, погруженный в туман, холод, снега, с переменчивым климатом»[519]. По мнению Патрика Дюбрека, основного сегодня французского специалиста по творчеству художника, с которым имеющиеся в настоящее время данные не дают оснований не соглашаться (поскольку неизвестно, что Рубцов представлял на выставках «Импрессионистов»), именно по приезде в Тунис Рубцов оставляет точный и скрупулезный стиль академических лет, отдавая предпочтение импрессионистической фиксации мимолетного впечатления.
Уже в пенсионерские годы (1913–1917) определилось предпочтение Рубцовым Востока Западу и в культурной сфере. Школьное освоение традиции русского ориентализма, в частности, творчества В. Верещагина, и увлечение Ционглинского Востоком, безусловно, подействовали на Рубцова. Первые ориенталистские работы были созданы художником уже в 1914–1915 годах. Эти работы в большинстве своем представляют сцены повседневной жизни, иконография которых взята у североафриканских художников начала XX столетия: прядение шерсти, ткачество, приготовление пищи. Художника интересуют прежде всего жесты и позы моделей в их повседневных домашних занятиях. Особым его вниманием пользуется одежда и экзотические элементы облика бедуинок – украшения, татуировки. Лица часто мало выразительны и кажутся иногда затерявшимися среди богатства декора.
В 1920-е годы происходит четкая эволюция, связанная с углублением познания Востока, принесшим более чувственное и человечное отношение к изображаемому. Сначала выбор сюжетов сосредотачивается на персонажах или на фигуре. Далее возникает интерес к передаче выражения лица, эмоций. Линн Торнтон в своей работе о женщине в ориенталистской живописи[520] отмечает (говоря о картине 1942 года «Зохра и Сальха», где молодая мать кажется испуганной оттого, что ее пишут), что Рубцов, в отличие от других художников, считался с чувствами людей, которых наблюдал. Подобный подход отразился, в частности, в работах художника, посвященных теме материнства, которой он много занимался в последние годы жизни.
Внимательный и пристальный наблюдатель, Рубцов придал ориентализму правдивость и искренность, черты, до него почти не свойственные этому направлению. У него нет ни томных египетских танцовщиц, ни невообразимых бань. «Этому фантазийному Востоку он предпочитает противопоставлять подлинные лица, встречавшиеся ему в ходе многочисленных странствий»[521].
В ходе путешествий (по Европе, Тунису и Алжиру), предпринятых художником в пенсионерские годы, проявилась его способность к восприятию новых для него культур и языков. Он владел французским как родным, говорил на испанском, итальянском, понимал английский. Уже в пенсионерские годы Рубцов часто использует в подписях к своим ориенталистским работам арабский язык и мусульманское летоисчисление.
Рубцов не смотрел на арабскую культуру сверху вниз, с позиции просвещенного европейца. Он был противником определения восточной живописи как «наивной», «примитивной», утверждая, что европейцам, неспособным воспринять иную, восточную ментальность, удобнее рассматривать арабскую культуру как примитивную. Знаток Корана и мусульманского искусства, он полагал, что его подлинно тунисские особенности следует искать не в архитектуре, испытавшей влияние итальянского барокко и андалузского мавританского стиля, но в рисунках татуировок, орнаментах гончарных изделий, тканей, ковров[522]. В своих бесчисленных этнографических зарисовках художник стремился передать отмеченные им черты мусульманского искусства Туниса. Его друг, француз Пьер Дюма, отмечал, как необыкновенно повезло Тунису, что человек, приехавший из далекой России, зафиксировал сохранявшиеся тысячелетиями одежды, дома, памятники в период их исчезновения под натиском европейской цивилизации[523]. Художника интересовало не столько создание собственного творческого мира, сколько воспроизведение мира внешнего – мира тунисской культуры, природы и быта. Африка Рубцова создавалась в традициях европейской живописи без нарочитой «ориентализации» сюжетов, которые были уже сами по себе увлекательны для художника, искренне полюбившего свою вторую родину. В Тунисе Рубцова чтут не только за художественные достоинства его работ, но и как хроникера и этнографа, запечатлевшего старинную архитектуру, виды, уличные сценки в период, когда фотография еще не получила там широкого распространения. 11 ноября 1915 года Рубцов поселился в квартире-мастерской в доме № 33 на улице Аль-Джазира. Этот единственный постоянный адрес художника находился на границе арабской и европейской частей города Туниса. В выборе подобного места можно увидеть символическое отражение взятой им на себя художественной роли: медиатора между европейской и арабской культурами.
Несмотря на колоссальную роль ориенталистских вещей в творчестве Рубцова, его искусство, разумеется, не может быть сведено исключительно к этому направлению. Значительное место в наследии художника занимают и вещи, связанные с жизнью французской колонии в Тунисе. Картина «Благотворительная рукодельня дам», написанная осенью 1914 года для «Красного Креста», соединила жанры интерьера (доминировавшего в его творчестве русского периода) и группового портрета. Это полотно, выставленное в витрине одного из крупных магазинов города Туниса, принесло Рубцову известность в тунисском светском обществе и художественной среде и открыло для него возможности карьеры салонного портретиста. В своих портретах Рубцов также стремился передать сходство с натурой, часто уделяя большое внимание декоративному окружению портретируемых. Арабские женщины часто изображаются художником на фоне знаменитых кайруанских ковров, которыми славится Тунис. Многочисленные ню Рубцова, выставка которых была организована в 1937 году в холле редакции ежедневной газеты тунисской столицы «Пти Матен», характеризуются теми же чертами – сходством с натурой и декоративностью фона.
Интерес к живописи Рубцова проявило не только французское общество в Тунисе, но и власти. Полномочный министр Французской резиденции Андре Добле был одним из первых ценителей творчества художника. Он достаточно быстро стал частым посетителем мастерской Рубцова и уже в 1918 году начал покупать его многочисленные этюды пейзажей Туниса.
После окончания Первой мировой войны Рубцов стал принимать активное участие в возобновившейся художественной жизни Туниса и Франции. В 1920 году Рубцов впервые участвовал в Тунисском Салоне и был награжден тунисским орденом Бея Нишама эль Ифтихара. К этому же году относится и его первая персональная выставка, прошедшая в лондонской галерее Goupil. Эта выставка была организована благодаря содействию друга Рубцова, английского консула в Тунисе, г-на Бурка, чей замок Бен-Негро в Бизерте художник часто посещал. Там он создал портреты дочерей консула, Ясмин и Миртль, в ренессансном стиле. В июне-июле 1921-го и в 1922 году в парижской галерее Manuel Freres также состоялись его персональные выставки. В 1924 году Рубцов участвует в выставке «Белый Тунис в пустыне», организованной в Париже Институтом Карфагена. В том же году художнику было предоставлено французское гражданство, и он был награжден орденом Французской Академии художеств. Неизвестно, какие заслуги Рубцова были отмечены этой наградой. Возможно, ее получение было связано не только с активной выставочной деятельностью художника в Тунисе и во Франции, но и с основанием в городе Тунисе Школы изящных искусств (1923), в организации которой Рубцов, вероятно, принимал участие.
Революционные события на родине тяжело подействовали на Рубцова. Известно, что он не стремился общаться с оказавшимися в Тунисе русскими эмигрантами и не посещал построенный ими православный храм в Бизерте. Есть информация, что русская колония в Тунисе, состоявшая из моряков Черноморской эскадры и их семей, прибывших в Тунис после эвакуации врангелевского флота из Крыма, его несколько игнорировала как представителя иной социальной среды[524]. По другим сведениям, сам художник избегал встреч с соотечественниками. После принятия французского гражданства Рубцов стал называть себя «французом, родившимся в Петербурге»[525].
В 1920-е годы Рубцов ежегодно участвует в Тунисском салоне, его работы были представлены на проходившем в Тунисе Салоне Французской Африки (1928). Бывая во Франции почти ежегодно, он принимает участие в различных парижских салонах (Осеннем, Национального общества изящных искусств, французских художников, юмористов) и в Салоне Северной Африки в Касабланке. В 1926 году художник устраивает персональную выставку в своей мастерской в Тунисе. В 1929 году выставляется в галерее Сильви в Париже. В 1920-е годы наряду с Францией художник посещает Италию, Марокко, Алжир, Югославию, Болгарию, Турцию. С 1930 года Рубцов – постоянный участник Салона Независимых в Париже. Он показывает свои работы также на различных экспозициях в Париже и других французских городах. В 1937 году художник участвовал во Всемирной выставке в Париже, где был награжден бронзовой медалью (в Тунисском павильоне была представлена работа «Спящая тунисская бедуинка», в павильоне синтеза – «Вид Сиди-бу-Саида», в павильоне пластических искусств и графики – «Арабская девочка Туниса»). Картина «Араб», выставленная в экспозиции Салона Независимых «Тунисская живопись», также получила бронзовую медаль. В этом же году художник участвует в выставке выпускников Петербургской Академии художеств в Белграде.
