Общие места. Мифология повседневной жизни - Светлана Юрьевна Бойм
В XIX веке ностальгия из физического недомогания превращается в экзистенциальную метафору. Тоска по утраченному коллективному дому, по языку детства, по потерянному и вновь придуманному народному фольклору характерна для романтиков XIX века. Она сыграла важную роль в возрождении национального самосознания. Менее очевидно то, что ностальгическое сознание лежит в основе многих наук о современности. Тённиес, основатель социологии, противопоставил современное «общество» традиционной «общине». Его теория основана на идеализации прошлого – прошлого, которое мы потеряли. Георг Лукач говорит о «трансцендентальной бездомности» современного человека, тоскующего по «интегрированным цивилизациям». Даже сверхчеловек Ницше предается ностальгии, но не по детству человечества, а по животному царству, не обремененному цивилизацией271. Таким образом, мы видим, что ностальгия, как вирус, проникает во все попытки понимания истории и описания прошлого. Ностальгия – не враг современности, а ее составная часть. В XX веке ностальгия идет рука об руку с китчем. Ностальгия коммерциализируется и приватизируется, превращается в ассортимент сувениров, персонализированных на любой вкус. Даже виртуальное пространство не лишено ностальгического воображения; обитатель Интернета мнит себя не просто бездомным номадом, а гордым обладателем виртуального дома – homepage. В 2000 году пионеры Интернета и даже киберпанки с грустью говорят о потерянном пространстве «киберсвободы», колонизированном коммерцией («cyber» становится ностальгическим префиксом, противопоставленным короткому коммерческому «е» – e-world). Реклама прививает своего рода эрзац-ностальгию, предлагая продукт до того, как возникнет спрос, создавая искусственную инфляцию ностальгии. Не случайно многие движения в Европе, критикующие глобализацию, имеют в названии слово «медленный». В Италии существует движение за медленную еду. Как будто в начале третьего тысячелетия принято тосковать не по прошлому, а по утекающему настоящему.
К сожалению, я не могу предложить лекарство от ностальгии, хотя опиум, пиявки и поездка в Альпы могут помочь на первых порах. Я могу только описать историю болезни и предложить ее условную классификацию. Тоскование – человечно и потому неизлечимо. «Алгиа», тоскование как таковое, сближает нас друг с другом. Проблема в «ностосе» – понятии дома, которое делит нас на своих и чужих. Как соседи на коммунальной кухне, мы спорим о том, кто не погасил свет в местах общего пользования и кто первым заварил кашу. Мы создаем разные сюжеты о потерянном доме и ищем виноватых. Можно условно выделить два ностальгических сюжета – реставрационный и иронический (рефлектированный)272. Реставрационная ностальгия ставит акцент на «ностос» – дом и пытается восстановить мифический коллективный дом. Рефлектированная ностальгия размышляет об «алгии», тосковании как таковом. Два типа ностальгии могут использовать одни и те же детали и элементы памяти, но создают из них резко отличающиеся истории. Например, красный флаг может быть символом советского прошлого или просто личным воспоминанием о школьных демонстрациях и прогулянных уроках. Реставрационная ностальгия обычно коллективна, символична и связана с внеисторичной «перестройкой» действительности. Сам процесс реставрации как бы вырезан из истории, как будто речь идет вовсе не о ностальгии, а о традиции, наследии и правде жизни. Такое повествование знает два сюжета: возвращение блудного сына и мировой заговор. Возвращение в пространстве, постройка точной копии дома, идеальный новодел считается возможным. Препятствуют ему только мифические заговорщики. Вся мировая история превращается в параноидальную борьбу добра и зла, которая превращается в борьбу своих и чужих. Теория заговора, как известно, была ответом на все проблемы Нового времени, от французской до русской революции. «Протоколы сионских мудрецов» – это тщательно документированная подделка конца XIX – начала XX века, сделанная при помощи известного авантюриста и гениального агента охранки Рачковского. Истории известно, что мифические обвинения в заговоре, саботаже и конспирации часто приводили к большему насилию, чем конкретные конспираторы.
В менее зловещем варианте реставрационная ностальгия говорит о возврате традиций и национальной памяти. На самом деле неотрадиционность всегда более догматична, чем историческая традиция, которая остается живой и, следовательно, видоизменяющейся. Наиболее фундаменталистские религии и радикальные формы национализма всегда более новые. Их чрезмерность – знак страха, потеря ориентации в повседневности, эскапизм в прошлое. Известно, что памятники ставятся тогда, когда память под угрозой, или, по выражению Пьера Нора, «памятные места» расцветают тогда, когда исчезает живая среда памяти273.
Ироническая ностальгия говорит о невозможности возвращения домой и осознает свою собственную тленность и историчность. Собиратель культурных мифологий всегда немного страдает от иронической ностальгии, в которой выражается его одновременная причастность и дистанция от домашних мифов. Ироническая ностальгия связана с аффективным и этическим осмыслением прошлого, а не с маскировкой новодела под старину. В ее основе – двойное зрение, подобное фотографическому наложению прошлого и настоящего, повседневного и идеального. Виртуальная реальность в данном случае термин не Билла Гейтса, а Анри Бергсона, и характерна она для человеческой, а не компьютерной памяти. Подобное тоскование, по определению Набокова, – это эпикурейское отношение к времени, индивидуальное любование временем как таковым, которое развивает иммунитет к коллективной реставрационной ностальгии.
Во время работы над своим американским романом «Лолита» в 1950-е годы Набоков пишет ностальгическое стихотворение «Кн. Качурину», в котором русский поэт едет в Россию по подложному паспорту, переодетый американским священником. С берегов Невы замаскированный эмигрант пишет письмо другу в Америку, в котором он просит о возвращении домой:
Мне хочется домой. Довольно. Качурин, можно мне домой? В пампасы молодости вольной, В техасы, найденные мной.Где же дом изгнанника? На бывшей или на новой
