Владимир Малявин - Китай управляемый. Старый добрый менеджмент
Мудрый правитель, по китайским представлениям, управляет миром посредством микропревращений — точнее, своего знания их как умения позволять свершаться благим тенденциям и пресекать зло ещё до того, как оно проявится. Самое понятие благого правления в Китае обозначалось термином хуа. Речь идёт об очень тонких и постепенных изменениях, непостижимых для тех, кто не имеет длительного опыта духовного просветления. Мудрец воздействует на мир, «как весеннее солнце растапливает лёд». Его воздействие ощущается всегда, всюду и всеми, но проявляется и опознаётся лишь время от времени, и это становится в мире подлинным событием. Именно в этом смысле китайские учителя, начиная с Конфуция, утверждали, что простой народ непременно пойдёт за мудрым государем, но не сможет понять его мудрости. А Лао-цзы утверждал даже, что люди вообще не замечают присутствия мудрого государя и считают его свершения собственной заслугой (что, разумеется, мудреца ничуть не огорчает).
Созерцание мира под знаком микропревращений предполагает одновременно способность некоего целостного, беспредельного или, как говорили в Китае, «великого» видения и видения точечного, обращённого к самой предельности опыта. В любом случае оно исключает фиксированность взгляда на отдельных привилегированных образах, «зрелищах» — возвышенных или, как в сегодняшней культуре, нарочито низменных. Китайская литература, как известно, не знает эпоса и, начиная с древнейших своих канонов, являет, в сущности, образы управленческой рутины, поток житейской trivia. В этом пункте конфуцианские каноны с их «срединностью в обыденном» сходятся с программой «Гуй Гу-цзы», требующей совершенно незаметно претворять стратегические планы. Следуя этой установке, китайцы, к частому удивлению европейцев, настаивают ещё и на неоспоримой нравственной значимости любой мелочи жизни. Мы знаем теперь почему.
Разлагая или, вернее, растягивая все видимые превращения на долгий — в сущности, бесконечный — ряд микро-превращений, мы вписываем событие в один вечнодлящийся процесс, в сокровенный континуум вечнопреем-ственности. Ещё одна классическая сентенция из «Книги Перемен» содержит максимально широкое определение связей между двумя разрядами превращений, постоянством и собственно событием:
«Отметить микропревращение — значит перейти к макропревращению. Длить его осуществление — значит всё проницать. А его явление миру называется событием».
Возможность взаимного преобразования единичного явления, или происшествия, и преемственности процесса есть, пожалуй, важнейшая отличительная черта категории события, внутренне ему присущая. Одно сводится к другому не диалектическим путём и не по аналогии, а именно по пределу своего существования: В Одном (то есть также сплошном, непрерывном) Превращении (и хуа) мира, где превращение одной пылинки равнозначно мировой катастрофе, всё подобно друг другу ровно в той мере, в какой уникально. И чем больше человек осознаёт своё ничтожество перед творческой мощью бытия, тем больше оснований он имеет считать себя великим благодаря своей сопричастности вселенскому танцу вещей. Таким он и предстаёт на старинных китайских пейзажах: песчинка мироздания, которая, однако, выступает внутренним фокусом композиции картины.
Способность проявить в своём восприятии всеобщую среду-событийность вещей, прояснить в своём опыте момент самоаффектации «животворения живого» как раз и даёт мудрому правителю-стратегу способность «опережающего знания» — непостижимое для обыкновенных людей умение предвосхищать события. В китайских канонах это протобытие систематически обозначается с помощью определённого ряда понятий, которые указывают на разные аспекты события. Это неудивительно, ведь последнее не имеет субстанциальной идентичности. Таково понятие «семени» (цзин) вещей, «утончённого» или «великого» единства (мяо и, тай и), превосходящего формально-логическое единство, а также понятие «неисчислимо-малого» (вэй), знакомого нам по военному канону Китая. В «Книге Перемен» последний термин определяется как «мельчайший признак движения».
Важное место в этом ряду занимает понятие «импульса» (цзи), выступающее в словосочетаниях «жизненный импульс», «небесный импульс», «сокровенный импульс», «глубинный импульс». В «Книге Перемен» мудростью называется, помимо прочего, «знание импульса, «сбережение постоянства». Этот термин обозначал также спусковой крючок арбалета и механические устройства вообще. Примечательное обстоятельство, поскольку речь идёт об импульсе, который действует в пространстве жизненного трепета и, следовательно, некоего сопряжения сил, в бесконечно малом зазоре между покоем и движением. Недаром в древних текстах он взаимозаменяем с близким ему по звучанию и написанию знаком, который обозначает близость. По Чжуан-цзы, постичь истину Пути — значит пребывать «вблизи» неё (или претворять в себя изначальный «импульс» бытия). Тот же Чжуан-цзы часто говорит об «импульсе жизненной» силы», но произносит гневную тираду против «механического сердца» (цзи синь) — сознания, порабощённого, как мы сказали бы сегодня, механическим и инженерным способом мышления.
В средневековом даосском трактате «Инь Фу-цзин» мы находим, наконец, осмысленное соединение в понятии «импульса» субъективного и объективного измерений мира. Импульсом названа здесь сама природа «человеческого сердца», то есть сознание (которое в Китае всегда мыслилось как укоренённое в телесном опыте) способно воспринять динамизм бытия и притом утвердить его как основу именно человеческого существования: в китайском тексте далее говорится, что нужно «установить путь Неба, дабы утвердить человека». Ниже сообщается, что импульс (устройство) сознания позволяет человеку «украсть», тайно перенять силу мировых перемен. Так человек соединяется с Небом, то есть с изначальной матрицей своего существования.
В китайской традиции способность следовать жизненному «импульсу» соответствовала постижению мельчайших «семян» явлений, истоков всех событий и, как следствие, умению входить в непосредственный контакт с действительностью, прозревая благодаря полному покою духа предельную деятельность мгновения. Значение «жизненного импульса» для стратегии хорошо описано в трактате Цзе Сюаня «Военный канон в ста главах» (XVII век):
«Импульс — это то, что находится прямо перед нами. Стоит нам отвернуться — и мы уже упустим его. Протяни руку — и ты схватишь импульс. Отвлекись хотя бы на мгновение — и ты упустишь его»[134].
Чтобы импульс почувствовать, надо вникать глубоко и скрываться тщательно.
Умение схватить импульс идёт от большого знания, а выгода от этого знания даётся быстрым решительным действием».
Вечнопреемственность события в её аффективном измерении обозначается в китайских текстах также термином и, который относится к первичному динамизму жизни-события и одухотворённой воле мудрого правителя. Этот динамизм проистекает из «движения сердца» и, согласно преобладающему взгляду, вторичен по отношению к пустотности «изначального сердца». Но речь идёт об абсолютной скорости духовного аффекта, «воздействия себя на себя» (смысл временности по Хайдеггеру), неизмеримо превосходящей все скорости физического мира. В приведённой выше притче о «флейте Небес» этот динамизм духа символизирует мировой Ветер, который «внезапно» возникает в первозданном покое и в конце концов в него возвращается. Тот же жизненный динамизм соответствует существу осмысленной речи, каковая есть, в понятиях современной феноменологии, «всеобъемлющая предвосхищающая истолкованность мира» (Г.Г. Гадамер). Согласно остроумной формуле Чжуан-цзы, тот, кто «постиг смысл (и), забывает слова». В позднейшей даосской литературе эта точка смыкания смысла и бытия относится к вечнопреемственности жизни, достигаемой духовным просветлением. Отсюда формула: «когда в воле нет воли — вот подлинная воля». Учёный-живописец Шэнь Чжоу (XV век) в надписи к одной из своих картин отмечал, что одухотворённая воля (Шэнь Чжоу употребляет здесь конфуцианский термин — чжи) рождается из ясного сознания различия между воздействием вещей и откликом на них, то есть в символическом, «междубытном» пространстве духовного трепета или «чудесного соответствия» различных моментов существования. Именно континуум воли-и составляет духовный субстрат чистой сообщительности, восприимчивость к которой делает возможным «упреждающее знание». О результатах его постижения сообщает уже знакомая нам старинная поговорка мастеров боевых искусств Китая: «Он не двигается, и я не двигаюсь. Он сдвинулся — а я сдвинулся прежде него».
Итак, между событием и смыслом существует глубинное родство, которое обусловлено всё тем же символическим круговоротом Пути. Смысл события как раз в том, что оно всегда предваряет, упреждает само себя и вместе с тем — себе на-следует. Мудрец потому и мудр, что никуда не торопится, но, по словам Лао-цзы, «изготавливается прежде других». В изречениях чань-буддийских учителей та же мысль выражена так:
