Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 1 - Коллектив авторов
[14.] Театр Варьете естественно антиакадемичен, примитивен и непосредствен, следовательно, более значителен ввиду непредвиденности своих поисков и простоты своих средств. (Напр<имер>: певицы, которые при каждом куплете систематически обходят сцену, как дикие звери в клетке).
[15.] Театр Варьете уничтожает всё Торжественное, всё Священное, всё Серьёзное и всё Чистое в Искусстве с прописным И. Он содействует футуристскому уничтожению бессмертных шедевров посредством плагиатов, пародий и бесцеремонных представлений без всякой пышности и без всякого сокрушения, в качестве одного из номеров увеселительной программы. Вот почему мы во всеуслышание одобряем исполнение Парсифаля5 в 40 минут, [которое готовится в лондонском Мюзик-холле].
[16.] Театр Варьете уничтожает все наши традиционные представления о [перспективе,] пропорции, времени и пространстве. (Напр<имер>: крошечная решётка с воротами – 30 см высоты – помещённая посреди сцены, причём американские эксцентрики проходят несколько раз в эти ворота, тщательно затворяя их за собою, как будто не могут поступить иначе.)
[17.] Театр Варьете предлагает нам все разнообразные рекорды, достигнутые ныне: [максимум скорости и] максимум эквилибризма и акробатизма, максимум мускульного неистовства негров, максимум развития интеллекта животных (дрессированные лошади, слоны, тюлени, собаки, птицы), максимум мелодического вдохновения Неаполитанского залива и русских степей, максимум парижского остроумия, максимум сравнительной силы рас (борьба и бокс), максимум анатомического уродства, максимум женской красоты.
[18. В то время как нынешний Театр превозносит внутреннюю жизнь, учёное размышление, библиотеку, музей, монотонные битвы сознания, глупые анализы чувств, в общем (гнусное слово и дело) психологию, театр Варьете восхваляет действие, героизм, жизнь на открытом воздухе, ловкость, власть инстинкта и интуиции. Психологии противостоит то, что я называю физикофолией?.]
[19.] Театр Варьете предлагает всем странам, не имеющим единой большой столицы (как Италия), блестящее резюме Парижа, рассматриваемого как единственный и захватывающий очаг роскоши и ультракультурных удовольствий.
Футуризм желает усовершенствовать театр Варьете, превратив его в Театр ошеломления, рекорда [и физикофолии].
1. Нужно абсолютно уничтожить всякую логику в спектаклях театра Варьете, необычайно преувеличить роскошь, умножить контрасты и доставить полновластное господство на сцене неправдоподобному и нелепому (Напр<имер>: Заставлять певиц раскрашивать себе декольте, руки и особенно волосы всеми красками, которыми до сих пор пренебрегали в качестве соблазна. Зелёные волосы, фиолетовые руки, голубое декольте, оранжевый шиньон и проч. Прерывать шансонетку, продолжая её революционной или анархистской речью. Пересыпать романс пышными фразами и т. д.)
2. Не допускать водворения какой бы то ни было традиции в театре Варьете. Для этого бороться за уничтожение жанра парижских обозрений с их compère и commère8, сильно смахивающих на замену хора греческих трагедий, с их вереницами политических персонажей и событий, подчёркнутых каламбуром, с их скучными логикой и связностью. Долой логику и последовательность в идеях! Театр Варьете не должен смахивать на иллюстрированную газету [более или менее юмористическую, каковой сейчас он, к сожалению, часто является].
3. Ввести неожиданность и необходимость действовать среди зрителей в партере, ложах и галереях. Примеры наудачу: намазать клеем кресло, чтобы приклеившийся господин или дама возбудили общее веселье. За испорченный фрак или туалет, разумеется, будет заплачено при выходе. – Продать одно и то же место десяти лицам; в результате – столкновение, споры и азарт. – Предлагать даровые места господам и дамам, заведомо тронувшимся, раздражительным или эксцентрическим, способным вызвать страшный гвалт непристойными жестами, щипками женщин и другими чудачествами. Посыпать кресла порошком, вызывающим зуд, чихание и проч.
4. Систематически унижать классическое искусство на сцене, давая, например, в один вечер все греческие, французские, итальянские трагедии в сокращённом изложении. – Оживлять произведения Бетховена, Вагнера, Баха, Беллини, Шопена, прерывая их неаполитанскими шансонетками. – Выводить рядом на сцене Муне-Сюлли [Дзаккони, Дузе] и Майоля, Сару Бернар и Фреголи9. – Исполнять симфонию Бетховена с конца. – Стиснуть всего Шекспира в один акт. – Делать то же с наиболее почитаемыми авторами. – Поручить исполнение Сида негру10. – Поручить исполнение Эрнани11 актёрам, наполовину завязанным в мешки. – Натирать сцену мылом, чтобы вызвать забавные скольжения в самый трагический момент.
5. Поощрять всеми способами жанр американских эксцентриков, их эффекты курьёзной механики, пугающего динамизма, их дикие фантазии, их чудовищные грубости, их жилеты с сюрпризами и панталоны, глубокие как бухты, откуда выйдет с тысячью грузов великое футуристское веселье, которое должно обновить лицо мира.
Ибо – не забывайте этого – мы молодые артиллеристы в весёлом настроении духа, как уже заявляли в нашем манифесте Убьём лунный свет12.
Ф.Т. Маринетти
29 сентября 1913
45. Противоболь
Футуристский манифест
«У Бога нет ни тела, ни рук, ни ног, это бестелесный и чистый дух».
И все же тем, кто хотел явить людям образ творца Вселенной, приходилось пользоваться образом человека, показывать нам Его в человеческом обличье. Получался огромный человечище – или обнажённый, с телом и мускулами, как у циклопа, или облачённый в великолепный пеплум, в сандалиях, с пышными шевелюрой и бородой. Гигантский указательный палец грозно воздет: свет или тьма, жизнь или смерть.
Если вы, коли уж вашей голове так проще, предпочитаете изображать этот высший и бесконечный дух в виде человека, то почему именно человека «великого», раз вам, хочешь не хочешь, придётся обозначить границы этого величия? По части величия вам все равно не сравняться с Ним, так что представьте-ка лучше человека, похожего на вас, – и не лезьте из кожи вон. Отчего непременно пеплум, а не фрак? Отчего котурны, а не обыкновенные мокасины? Да оттого, что придумать серьёзный и, так сказать, великий образ куда проще, чем выдумать образ весёлый и относительно малый. Но ведь вам надлежит открыть Его дух, а не тело, которого и вовсе нет, – вот и представляйте Его себе как угодно.
Представь я его человеком, Он был бы не больше и не меньше меня. Человечек обыкновенного среднего роста, обыкновенного среднего возраста, обыкновенного среднего сложения, удивляет в котором одно – я смотрю на него нерешительно и испуганно, а Он глядит на меня и хохочет до упаду. Его круглая физиономия божественно смеётся, словно подожжённая бесконечным и вечным смехом. Его круглый животик трясётся, трясётся от радости. Отчего этот дух должен быть воплощением совершенной серьёзности, а не веселья? Я-то вижу в Его божественной глотке средоточие всей Вселенной – вечный смеховой двигатель. Поверьте, Он творил не ради какой-то трагической, или меланхолической, или ностальгической цели. Он творил, потому что это Его развлекало. Вы вот трудитесь, чтобы
