Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни
«К этой шапке да серую шинель». Достаточно прозрачный намек: полицейских — на фронт! (кар. из журн. «Будильник». 1916 г.)
Однако спустя пять месяцев, комментируя наконец-то принятое верховной властью решение о введении повышенных окладов, градоначальник заговорил по-другому:
«Материальное положение московской полиции улучшится. В связи с этим я представлю к ним целый ряд новых требований, так как требовать разумно только тогда, когда требования могут исполнить. До сих пор полиция была в тяжелых материальных условиях, на официальное жалованье едва сводя концы с концами. Раз мы дадим полиции возможность сносно существовать, мы многого от нее сможем потребовать».
Генерал Шебеко, вероятно, считал полицейских чем-то вроде сказочных богатырей, которым достаточно глотнуть живой воды (получить прибавку к жалованью), чтобы одолеть любого Змея Горыныча. Градоначальник, например, вдруг решил, что его подчиненным по силам наладить в городе движение трамваев и другого транспорта[81]. Вот текст подписанного им 18 октября 1916 г. суточного приказа:
«Мною замечено, что с течением времени распоряжения мои по полиции если не забываются, то, во всяком случае, исполняются с недостаточным усердием. Так, наблюдение за порядком на трамваях отсутствует почти везде; не только допускается невозбранно безобразное скопление пассажиров на подножках, но в последнее время почти на каждом вагоне ютится на заднем буфере по одному, а то и по два пассажира, преимущественно мальчики или нижние чины; по отношению к последним чинам полиции следует выяснять личности и части войск, в коих числятся нарушители постановлений, и участковым управлениям следует о нарушениях сообщать по телефону соответствующим войсковым начальникам, а относительно приезжих в комендантское управление для привлечения их ответственности; кроме того, доносить еженедельно мне, для соответствующего представления командующему войсками округа. На главнейших местах остановок трамвая должно быть установлено постоянное наблюдение, причем в часы наибольшего оживления необходимо присутствие пристава или его помощника, которые самыми энергичными мерами (конечно, с соблюдением требуемых мною правил вежливого обращения с публикой) препятствуют излишнему переполнению вагонов.
Также незаметно должного наблюдения за правильной ездой по улицам: ломовые извозчики часто держатся середины улицы вместо правой ее стороны, ездят в два ряда и неположенным аллюром; извозчики ездят без соблюдения правил, обрезывают на поворотах углы, вследствие чего происходят столкновения с автомобилями, и позволяют себе грубое обращение с публикой; автомобильное движение значительно упорядочилось, но шоферы недостаточно подают сигналы, в особенности при поворотах и по близости вагонов трамвая, отчего также учащаются несчастные случаи.
Наконец, пешеходы по-прежнему разгуливают по середине улицы и у остановок трамвая совершенно загораживают проезд экипажам. Словом, является, очевидно, необходимость усиления наружного наблюдения полиции и притом под руководством высших чинов.
Прошу помощника моего по наружной части представить на утверждение проект инструкции полицмейстерам, приставам и их помощникам, предъявляющей им определенные требования, включая и пребывание офицеров полиции в известные часы на известных местах, независимо от постоянного контролирования наружной службы городовых, так как в настоящее время я встречаю гг. приставов на улице лишь в редких случаях».
В том же октябре 1916 г. вступило в силу постановление Совета министров «Об усилении полиции в 50 губерниях Империи и об улучшении служебного и материального положения полицейских чинов». Его принятия добился министр внутренних дел А. Д. Протопопов, который прекрасно знал о царивших в Думе настроениях, поэтому и действовавший в обход народных избранников. В результате МВД наконец-то смогло значительно расширить штаты и повысить жалованье рядовым полицейским. Для них же открывалась возможность служебного роста — увеличивалось количество должностей старших городовых. В духе реалий военного времени разрешалось принимать на службу в полицию женщин, но они не могли претендовать на чины и получение орденов.
Вот только радоваться служащим полиции пришлось недолго — в феврале 1917 г. грянула новая революция. На этот раз полицейские оказались плохими защитниками государственного строя. Если в Петрограде они хоть как-то пытались наводить порядок, то московская полиция практически сдалась без боя, о чем свидетельствует краткая хроника событий.
Утром 28 февраля, когда разнеслась весть о событиях в Петрограде, к городской Думе стали сходиться толпы москвичей. В полдень, по описанию репортера газеты «Утро России», произошла такая сцена:
«Через Иверские ворота с Красной площади едет отряд конных жандармов с офицерами во главе. Толпа встречает их сдержанно, молча, и они молча проезжают через площадь на Тверскую улицу.
Вслед за жандармами едут конные городовые. Толпа встречает их криками и улюлюканием. Городовые молча проезжают.
Никаких инцидентов, никаких столкновений с полицией на площади не было».
Показателен эпизод из воспоминаний участника революции Я. И. Лебедева, в тот день вместе с товарищами прорвавшегося к Думе из Замоскворечья:
«В начале Моховой нам преградили дорогу полицейские. Пристав отчаянно кричал: «Разойдись!» Полицейские врезались в толпу. Людская масса расступилась, пропустив их, а потом опять сомкнулась. Маленькая группа полицейских утонула в людском море. А демонстранты, кучками и в одиночку, переулками просачивались в центр города. Бочком, мимо Александровского сада, через Охотный Ряд вышли мы к Московской городской Думе (где теперь помещается Музей В. И. Ленина). Тут уже толпился народ со всех концов города».
По другим свидетельствам, отряды конных городовых и жандармов пытались разгонять демонстрантов, если их количество было невелико. Когда же на улицах появлялись колонны в сотни и тысячи людей, защитники старого строя предпочитали скрываться в переулках. Точно так же поступали и казаки.
После победы революции А. Е. Грузинов признался, что до его назначения начальником революционных войск на Воскресенской площади распоряжался один-единственный прапорщик Г. Г. Ушаков. В силу своих скудных знаний военного дела юный офицер пытался организовать оборону здания городской Думы, но получалось это плохо. Если бы полиция двинулась со стороны Воскресенских ворот и Красной площади, то прямо бы ударила в никем не охраняемый тыл восставших.
Революционная толпа на улице.
Характерна и другая деталь, отмеченная корреспондентом газеты «Утро России» в сделанной на ходу «зарисовке с натуры»: «С перекрестков исчезли городовые. Точно их и не было никогда. Ни единого! Даже неловко. Радостные восклицания:
— Смотри-ка! Городовой!
В самом деле, — представитель старого строя, кирпично-красный, с тараканьими усами сдерживает напор толпы, стоя у дверей булочной. Хвост бушует:
— Надо чтоб в очередь! Эй ты, бляха!
Городовой отвечает:
— Не ерепеньтесь!..
Хвосты волнуются».
Впечатления об исходе дня 28 февраля записал в дневнике Н. П. Окунев:
«В 5 часов вечера я снова пошел на Воскресенскую площадь и видел такую же картину. Чтение телеграмм, толпа народа, в которой были даже офицеры и солдаты, и полное отсутствие полицейских. Но на Красной площади разъезжали конные — не то городовые, не то жандармы — и охраняли входы в Кремль, который был заперт, т. е. все ворота в него затворены. Тут, я думаю, преследовалась не борьба с народным движением, а сдерживание народа от хулиганских выходок. […] Были слухи: что там уже стреляют, тут громят и т. п., но к ним относились не очень доверчиво. Да и не похоже было, по уличной обстановке, что что-нибудь происходило кошмарное. Я был на улицах (Сретенка, Кузнецкий Мост, Тверская, Никитская) в 7 ч. вечера, в 11 ч. и в 1 ч. ночи, и было везде тихо, а ночью даже совершенно безлюдно, т. к. не было на улицах городовых, как, впрочем, и во весь день. Что это — распоряжение новой или старой власти или трусость самих полицейских?»
В тот момент москвичи не знали, что городовые были сняты с постов для того, чтобы сформировать из них ударные отряды. Сыграли роль и происходившие нападения на одиночных стражей порядка. В любом случае обнаружить, что на перекрестках не торчит привычно «статуй» с шашкой, револьвером и свистком — для горожан это было из ряда вон выходящим событием.
Недоумение и трепет, охватившее обывателей, можно понять, если вспомнить, что по сути для целого поколения постовые были неотъемлемой частью городского пейзажа. С 1892 г., когда обер-полицмейстером был назначен А. А. Власовский, московские городовые вместо праздного препровождения времени на тротуарах встали на перекрестках улиц. Проверяя днем и ночью, беспощадно наказывая за оставление постов, начальник московской полиции в конце концов добился, чтобы его подчиненные следили за порядком и регулировали уличное движение, не сходя с места. Стоявший посередине улицы городовой, все замечавший и готовый в любой момент употребить власть, превратился в символ непоколебимости устоев государственной жизни. Даже во время революции 1905 г., когда в открытую звучал призыв «Убивайте городовых!», стражи порядка не покидали своих постов. И вот в дни Февральской революции москвичи впервые увидели странно-тревожную картину.
