Мирон Петровский - Книги нашего детства
Он много говорил о литературе, о ее подразделении на собственно беллетристику и научно-популярную литературу, разбирал некоторые произведения…
С. Я. также дал подробную оценку моей сказке „Волшебник Изумрудного города“. Он сказал, что… сказка ему очень понравилась, он ее хотел предложить Ленинградскому отделению Детиздата, но по ряду причин ему этого не удалось сделать…
С. Я. спросил меня, люблю ли я стихи и писал ли сам стихи. Я сознался, что действительно писал. С. Я. сказал, что для прозаика обязательно чтение стихов (конечно, хороших!), так как они приучают к речи ясной, точной и образной.
С. Я. страшно любит читать стихи. Он прочел мне вслух целую поэму Жуковского „Суд в подземелье“, вещь страниц на 18. С. Я. считает ее лучшим произведением Жуковского. Потом прочел целый ряд отрывков из поэмы Твардовского „Страна Муравия“. Я эту вещь не читал, а, оказывается, она хорошая…
Трудно, конечно, припомнить все наши разговоры, т. к. я сидел у него без малого часа три, но приведу еще интересную деталь: он сказал, что Горький, безусловно, заинтересовался бы мною, будь он жив. Я в свою очередь рассказал ему, что однажды, когда А. М. был еще жив, я видел во сне, что он приглашал меня к себе секретарем. Я был вне себя от радости, а проснувшись, горько разочаровался.
Во время беседы с С. Я. выяснилось, что он меня рекомендовал не только в „Детский календарь“, а и в журналы „Молодая гвардия“ и Ивантеру — редактору журнала „Пионер“… Я, конечно, выразил С. Я. великую признательность за его заботы…»[351]
Книги у Волкова еще не было, до книги было еще далеко, но рукопись «Волшебника Изумрудного города» уже приобрела устойчивую литературную репутацию. В судьбе книги сыграл положительную роль и доброжелательный отзыв А. С. Макаренко:
«10 мая. Большой день! Было совещание в „Литературной газете“ по детской литературе. Я пропустил занятия в заочном институте и пошел. Раскаиваться не пришлось — масса впечатлений. Разговаривал с Маршаком, Макаренко. Когда сошлись все трое, С. Я. сказал обо мне, обращаясь к Макаренко: „Он будет делать хорошие вещи!“ — „Да, я его знаю“, — ответил Макаренко…
21 октября. Был у Макаренко. Взял рукопись „Волшебника Изумрудного города“, которая лежала у него около года. Сказка ему очень понравилась, он говорил о ней в Детгизе»[352].
29 мая в записную книжку заносится радостное событие: «День побед! Сразу три успеха: заключены договоры на „Волшебника Изумрудного города“, на „Барсака“ и с Детской Энциклопедией»[353]. В июне редакция запросила у автора экземпляр рукописи на иллюстрирование, и тут Волкову снова замечательно повезло: «31 июля… „Волшебник Изумрудного города“ сдан на иллюстрации художнику Радлову. Книга ему очень понравилась, он отнесся к ней с большим энтузиазмом и обещал сделать очень хорошие иллюстрации…»[354]
Николай Эрнестович Радлов — талантливый график, остроумный сатирик-карикатурист, тонкий теоретик искусства, знаток иностранных языков, несомненно, был одним из культурнейших людей своего времени. Сын профессора философии, он тоже был философом — в жанре иронической и гротескно-сатирической графики.
«…Разговаривая с Николаем Эрнестовичем, — вспоминал впоследствии К. Чуковский, — можно было подумать, что он по профессии литературный критик, такое огромное место в его жизни занимали книги, так тонко разбирался он в том, что читал. Именно оттого, что он был таким замечательным книжником, его так любили в литературных кругах: с Алексеем Толстым, Тыняновым, Михаилом Зощенко, Евгением Шварцем его соединяла многолетняя дружба. Писатели любили читать ему свои рукописи, ибо он обладал непогрешимым вкусом. Куда бы он ни шел, куда бы ни ехал, в кармане у него была книжка, английская, французская, русская. Он читал всегда — и в трамвае, и в очереди — с той немного иронической усталой улыбкой, которая так шла ко всему его изящному облику. Советскую литературу он знал досконально…»[355]
Радлов любил и умел рисовать для детей. Правда, не так уж много детских книг было на его счету к тому моменту, когда он взялся за «Волшебника Изумрудного города», но был многолетний опыт сотрудничества в детских журналах, обобщенный им немного позже (1940). Этот опыт уходил еще в дореволюционные времена: когда А. Радаков, задумав издавать детский журнал, стал присматривать себе сотрудников среди художников «Сатирикона», первым был выбран Радлов. «И я не ошибся, — писал А. Радаков. — Он стал одним из ценных, постоянных сотрудников „Галчонка“. Его мягкий юмор, юмор рассказчика, веселый, не шаржированный, динамичный рисунок были очень ценны…»[356] Обладающие всеми достоинствами, отмеченными А. Радаковым, рисунки Радлова к «Волшебнику Изумрудного города» наделены, кажется, только одним недостатком: в них слишком ощутим стиль журнальной юмористической графики.
«Юмор рассказчика» — автора знаменитых, многократно переиздававшихся «Рассказов в картинках» — сказался в том, что Константин Федин определил формулой: «Радлов никогда не останавливался на сюжете — он обладал фабулой». И пояснил свою мысль, анализируя рисунок Радлова к «Волшебнику Изумрудного города»: «Как будто простая вещь — надо нарисовать страшного людоеда, который готовится съесть бедную девочку. Сюжет дан. Радлов берет фабульно эту вещь. Оказывается, людоед точит нож. Это естественно. А какое точило? Посмотрите этот механизм — он внушает смех. От этого людоед перестает быть сказочно устрашающим гением, который пугал детей, он становится добрым людоедом из приятной сказки. Ребенок не будет видеть его во сне и с испугом просыпаться, он будет с ним жить, как с персонажем приятным. Фабула развертывается. Девочка, оказывается, лежит на кухонном столике. В кухне, конечно, есть полочка, на ней мясорубка — людоед хочет сделать себе котлеты. Там же, на полочке, он находит банки с солью и перцем. Это уже совсем смешно. Так, если вы разберете любой его рисунок, всегда увидите в нем огромное воображение художника, который никогда не ходил к автору и не спрашивал, — скажи, пожалуйста, что ты, собственно, думал, когда писал эту вещь? Он брал основную тематику и прекрасно все рассказывал в рисунке…»[357]
Радлов понял, что перед ним — чрезвычайно добрая сказка и никакие пугающие ужасы в ней невозможны. А интерпретационный азарт проникновенного читателя привел к тому, что его рисунки к сказке, обогащая и углубляя ее текст, становятся как бы самостоятельными графическими рассказами, «вставными новеллами» художника в сказочной повести.
Но и рассказ о рисунках Радлова к сказке тоже оказался вставной новеллой: ведь книги еще нет, рукопись только отдана на оформление художнику. Лишь через пять месяцев — 19 января 1939 года — появляется запись Волкова: «Видел рисунки Радлова… Конечно, после рисунков американского издания к этим надо привыкнуть, но все же они мне нравятся… Редакция уже фамильярничает с моими героями. Льва они дружески зовут „Лёва“, Страшилу — Чучелой…»[358] 19 марта 1939 года редактор сдал рукопись в производство[359]. Еще через два месяца — 15 мая — Волков записал: «Виделся с Н. А. Максимовой, она просила завтра зайти посмотреть корректуру… Наконец-то мое писательство начинает становиться реальностью!» На следующий день, 16 мая: «О „Волшебнике“ Пискунов говорит: „Это для нас находка. Сказка будет любимой детской книгой“… Вечером работал над корректурой…»[360]
Между тем Маршак не прекращал своей доброжелательной опеки: по его ходатайству Волков (автор неизданной книги) был приглашен на совещание по детской литературе, которое было проведено президиумом Союза советских писателей 21 мая. Вечером того же дня Волков записывал:
«Сегодня представлен корифеям детской литературы. Познакомился с К. Чуковским, М. Ильиным, Агнией Барто, С. Михалковым, Перовской, Благининой и с самим председателем ССП А. А. Фадеевым.
Перед заседанием С. Я. Маршак говорил о том, что мне „нужно себя найти“ (все та же лирическая тема Баума! — М. П.), и выражал сожаление, что не познакомился со мной раньше…
Я говорил после Барто. Рассказывал о своих мытарствах в Детиздате, хотя отметил, что все же считаю себя удачником. Перовская это мнение подтвердила, назвав счастливцем…
Маршак во вступительной речи, которой он открыл собрание, говорил о том, что начинающих писателей слишком долго маринуют. В пример он привел меня:
— Вот писатель, т. Волков, он пришел в детскую литературу по собственному влечению, пришел с огромным научным багажом, с большим житейским опытом. У него большие задатки к беллетристике, он пишет очень хорошие сказки, написал историческую повесть… И до сих пор его „держат в инкубаторе“…
