Дмитрий Шеппинг - Мифы славянского язычества
Кроме имени роли, засеянная земля называется и Нестором уже нивой. Это слово хотя и встречается во всех славянских наречиях, однако везде находится в совершенном одиночестве и филологическом сиротстве, если так можно выразиться, за исключением двух или трех прямых производных слов, как, например, ниварь, у Берынды — поселянин. Также нельзя и в прочих европейских языках отыскать никакого родства с словом нива. Большею частию на всех европейских языках перенесено на понятие нивы древнейшее выражение пастушьего периода, означающего, собственно, безлесное, травяное пространство, пастбище, поле.
Действительно, наше слово поле содержит в себе понятие обширного, открытого пространства, в противоположность леса, и только в переносном смысле означает ниву; доказательство тому выражения поляны, поле битвы, полевые цветы и эпитеты широкое или чистое, придаваемые полю нашими сказками и песнями. В грамотах же выражение — польские города в смысле степных городов. Наконец, решают дело пословицы: «Не поле кормит, а нива» и «Плуг кормит, а луг портит», где эти два понятия поставляются в явном противоречии друг к другу. Этому понятию поля соответствует не только филологически тождественное ему нем. Feld, но и латинск. campus и ager, франц. champ и acre, нем. Acker, Akker, наконец, нем. Todesacker, поле смерти, т. е. кладбище, явно указывает, что Acker в точном смысле своем нисколько не нива и нуждается, как и Feld, для точного определения пашни, прибавления древнего затерянного названия нивы art в сложных выражениях Artfeld, Artacker. Такой же смысл пастбища или поля имеют, по самому происхождению имен своих, литовско-латышские названия нив laukas-lauks, явно латинск. lucus, русский луг. Наконец, если принять в соображение, что по-сербски и малорусски паша означает пастбище, то и самое наше русское пашня и пахать не произошли ли от понятий пасти и пастбище, т. е. из эпохи быта пастушьего? Такое, при первом взгляде, странное предположение могло бы, однако же, найти отчасти свое подтверждение в том, что, как увидим дальше, самая мысль обрабатывания земли подана человеку скотом: в Египте, например, после посева пускался на поля, еще покрытые мягкою грязью от наводнения, всякий мелкий скот, для того чтобы ногами глубже втоптать в землю рассеянные по ней зерна.
Важнейшее из всех орудий земледельчества есть то, которое употребляет человек для подъема и распашки земли под хлебный засев, какова бы ни была его форма, устройство и название. Это орудие встречается у всех народов древнего и нового мира, и у нас на Руси название плуга упоминается уже в «Русской Правде»: «дал ему господин плуг и борону», имя же сохи не встречается прежде XIV века; также находим мы в древности слова: рола, орала и рогали в смысле плуга или сохи. Геродот рассказывает о скифах, что, по их преданию, золотой, еще горячий плуг упал с неба; младший из сыновей царских один в силах был поднять его, почему и наследовал всему скифскому царству, а плуг сделался принадлежностью царской власти. Точно так же и в египетских иероглифах в руках богов и царей встречается плуг, и в древнефранцузском романе представлен король Угон (Hugon) своеручно пашущим золотым плугом. Когда вождь призывается народом на диктаторство, послы находят его пашущим свое поле; так, например, римский Цинциннат, так чешский Премысл, и Марко Королевич в сербской песне вешает плуг на гвоздь, отправляясь на войну: «Узе Марко рало за крчало».[188]
В древнем немецком праве означалась граница владения бросанием плуга или топора; также испытывалась правда в Божиих судах хождением по раскаленным углям; у нас соответствует сему обычаю наше юридическое выражение для обозначения какого-нибудь владения: «Куда топор, коса и соха ходили по старине».[189] Замечательно также, что у нас, на Руси, встречается какое-то мифическое существо Плуги: кликали накануне Богоявления. «На вечери Рождества Христова и Богоявления Колед, Плуг и Усений (Овсен) не кликати»; а в другом месте: «На вечери Богоявления кликали Плугу».
Первую мысль о плуге подала человеку, по словам Плутарха, свинья, роющая землю рылом своим,[190] а быть может, и другие животные, копавшие землю то лапами, то рогами. Санскритское название волка vrka означает раздирателя, а плуг godarana — землераздиратель. Немецкие сказки упоминают о землероющем борове; сербские о пашущей свинье, во французских преданиях о лисице (ronian du renard) встречается пашущий волк; у латышей есть загадка про плуг: «Медведь сидит на поле в железных башмаках» (копытах); наконец, в Малороссии загадка о плуге, где представляется он с ногами: «Стоит на дорозе, розложив обе нозе». Латинское porca, борозда, явно совпадает с porcus, porca, боров, свинья; как и русское борозда, быть может, имеет отношение с боровом. В некоторых наречиях Германии называется легкий плуг (coxa) Schweinsnase, по-английски pigs-nose.
У нас существовало древле земледельческое орудие — рогалие: «аз же пристроих 7 дний рогалие, ими же копати землю» (говорит Нестор). В немецкой саге встречаем выражение: dem pfluoc begrifen bl dem horn; наконец, самое латинское слово arator было в первоначальном смысле своем не что иное, как taurus, бык.
Рог, а от него и всякий рогатый скот, был во всех космогониях древности постоянным символом света и его плодотворной силы, а позднее и земледелия; в особенности получила корова это мифическое олицетворение не только самого материка земли, но и ее произрастительной силы.
Санскр. go (сохранившееся в русском говяда) в то же время обозначает и корову, и землю; все богини земли и хлебопашества имеют в своих принадлежностях и корову; так, египетская Изида представляется нередко с коровьей головой. Бык или, точнее сказать, вол встречается так же, как аллегорическое изображение земледелия; так, например, Вакх представляется иногда с бычьей ногой, как изобретатель хлебопашества; Варрон называет вола верным спутником земледельца, и во всех иероглифических изображениях хлебопашества в Египте встречаются и волы возле изображения египетского плуга, houe. Наконец, нам нечего напоминать здесь о пользе волов и скота вообще в деле хлебопашества; но это объясняет отчасти, почему у нас на Руси бог скота, Волос, в периоде земледелия принял, по-видимому, и покровительство над хлебами, если судить по обычаю завивать Волотке бородку или оставлять в поле несколько несжатых колосьев Волотку на бородку. Замечательно, что древле человек нашел какое-то сродство в понятиях плуга и корабля; оба врезываются и пересекают они землю или воду, обоим присваиваются принадлежности носа, хвоста и прочих частей животных, и, вероятно, подобно норманским кораблям, и древние плуги украшались иногда изображениями животных. Поэты и доныне сравнивают нивы с морскими волнами, и самая стихия воды и влаги имеет в себе плодотворное влияние на земную произрастительность (например, наводнение Нила в Египте). Наши древние песни выразили эту мысль в эпическом названии «мать сыра земля», которое подтверждается не только малорусской поговоркой: «Де ма лугу, там росте», т. е. где мокронько, там и растет, но и многими нашими пословицами, как, например: «Овес говорит: сей в воду и в пору» или: «Сей меня в грязь, и я буду князь». Наконец, находим мы в некоторых местах Германии, вместо общеевропейского суеверного обряда опахивания полей и сел от заразы и засухи, обычай обвозить (вместо плуга) вокруг сел и городов корабли и лодки. То же сближение корабля с плугом замечает Гримм и в некоторых немецких податях и данях, платившихся серебряными корабликами и плужками.
Теперь нам отчасти и понятно будет, почему самое слово плуг, нем. Pflug, имеет свое начало от санскр. plava, корабль, и связывается таким образом происхождением своим, с глаголом плавать, плыть, подобно как по-латыни sulcus, борозда и sulcare, плавать.
Понятия семени и посева во всех языках Европы имеют общее однозвучное происхождение semen — saat — semer и проч. У краинцев называется время посева Сейвиной, т. е. именем языческой богини хлебопашества Sieva; в санскр. сития есть жито, откуда и Сита, индийская богиня хлебопашества, а в греч. жито в то же время и прозвище Деметры. Хлебное семя — зерно, нем. Korn (готск. kaurn), латинск. granum, в литовск. — латышск. наречиях zimis, sirns переходит в значение гороха, и точно так же, как латинское pisum (горох) сродственно с понятием pinso — piso — толочь, молоть, откуда и pinsor — хлебник, также и литовск. zirnis, славянск. зерно, нем. Korn и романск. grain переходит в понятие ручных мельниц (mola), в выражениях литовск. girna (множеств. girnos), славянск. жорна (жорнов), нем. gvorn и англо-сакс. grindan, молоть; в санскр. dzri значит молоть, откуда и слово dzirna, терка (tritus), которое, по-видимому, осталось не без влияния на образование славянск. жорна и литовск. girna. Как зерно в то же время и плод хлебного растения, то нем. Korn, франц. grain, итал. grano (в особенности во множественном числе) значение еще не молоченного, на поле стоящего, как и сжатого хлеба, словом, вообще хлеб или жито; подобно нем. Traide — Getraide (древненем. getragedi), от tragan, tragen, носить, т. е. принос, приплод; латинск. frumentum имеет свое начало от frux, плод, а итал. biada и франц. bled, ble, также не что иное, как плод (англо-сакс. bloed). He относится ли сюда и нем. Brod или Brotd, получившее понятие печеного хлеба, хотя Гримм производит его от brechen, ломать; но при постоянном переходе l в ч и ч в l легко также могло brod или prod образоваться из bloed, плод, подобно как санскр. vrkas переходит у нас в волк, или labor в работа.
