Марина Сербул - Дела давно минувших дней... Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII—XIX веков
Пожары бушевали в Петербурге практически каждый год, рождая среди населения панические слухи о поджогах, в которых обвинялась революционно настроенная молодежь, а также поляки, мстившие таким образом за подавление польского восстания 1863–1864 годов. Поляки занимали третье место по количеству «инородного» населения в Петербурге после немцев и финнов. По переписи 1869 года из 667 207 жителей столицы 11 157 было поляков. Для них даже издавалась газета на польском языке «Slowo», а в 1856 году было открыто специальное Римско-католическое кладбище на Выборгской стороне. Многие среди петербургских поляков были членами нелегальных революционных кружков и всячески способствовали активизации революционного движения в Польше. А с деятельностью революционного подполья многие связывали и печально знаменитые пожары весны 1862 года.
Как рассказывал впоследствии Чернышевский, Достоевский приезжал к нему в мае 1862 года с просьбой повлиять на молодое поколение, поскольку полиция повсеместно распространяла слухи, в которых обвиняла в поджогах молодых людей из революционной среды. В это же время Н. Лесков выступил в газете «Северная пчела» со статьей, посвященной бушевавшим в Петербурге пожарам. В ней он обратился к полиции и «петербургскому начальству» с требованием открыть народу «поджигателей». С возмущением отозвался Лесков в статье и о «политических демагогах» – составителях «мерзкого и возмутительного воззвания» (имелась в виду прокламация левых революционеров «Молодая Россия», предлагавшая «истребить» обитателей Зимнего дворца). Писал он и о народе, как о силе, готовой «употребить угрожающие меры против той среды, которую он подозревает в поджогах».
Но вернемся к роману Достоевского. Его действие разворачивается на небольшом пятачке Петербурга – Сенной площади и прилегающих к ней окрестностях. Несколько лет Достоевский жил рядом с Сенной и хорошо знал этот район и его обитателей. Это позволило ему воссоздать в романе почти документальную картину жизни петербургских трущоб. Писатель зашифровал названия улиц и площади: «С-й переулок», «К-н мост», «В-й проспект», «…ский мост», «Т-в мост», «бесконечный …ой проспект», «канава»… Подобные сокращения были не в традиции художественных произведений, но были характерны для фельетонов, очерков и других публицистических произведений, написанных на злобу дня, что привносило в роман черты репортажа, сообщало ему документальность.
Анна Григорьевна Достоевская, жена писателя, в 1907 году сделала на полях одного экземпляра романа «Преступление и наказание» примечания, в которых разъяснила некоторые из зашифрованных обозначений. Выяснилось, что «С-й переулок» – Столярный переулок (ул. Пржевальского), «К-н мост» – Кокушкин мост через Екатерининский канал, который петербуржцы в обиходе называли «канавой» (канал Грибоедова), «В-й проспект» – Вознесенский проспект (проспект Майорова), «…ский мост» – Вознесенский мост, «Т-в мост» – Тучков мост, а «бесконечный …ой проспект» – Большой проспект на Петроградской стороне и т. п.
Центр жизни петербургских трущоб – Сенная площадь. Здесь дан последний импульс готовому на преступление Раскольникову (проходя по Сенной, он «вдруг, внезапно, совершенно неожиданно узнал, что завтра <… > старуха, ровно в семь вечера, останется дома одна»), здесь он перед добровольным признанием в полицейской конторе будет принародно целовать землю.
Площадь получила свое название еще в 1730 году. Тогда она еще была глухой окраиной Петербурга, откуда начиналась дорога на Москву. В это время на ней был открыт рынок, где торговали дровами, скотом, овсом и преимущественно сеном. Была Сенная площадь долгое время и местом публичных наказаний крепостных. Одну из таких сцен запечатлел Некрасов в своем стихотворении «Вчерашний день, часу в шестом…» (1848).
В 1860-е годы на Сенной располагался главный рынок столицы. Торговля на площади шла с утра до позднего вечера, собирая массу самого разного народа. Продукты здесь обычно стоили дешевле, чем на других рынках. Предлагались на Сенной и всякого рода промышленные товары, а также старые подержанные вещи (Лизавета, сестра старухи процентщицы, брала всякую рухлядь «на комиссию», то есть торговала ею, оставляя себе небольшой процент). Торговали с лотков, возов, с земли и вразнос.
Площадь убиралась очень редко, а потому производила угнетающее впечатление своей грязью, гнилью и зловонием. Вот как писал о Сенной площади фельетонист «Петербургского листка» в 1865 году: «Сенная удобопроходима только для потерявших обоняние: бараки с преющими рогожами, с гниющей парусиной, грязными проходцами между балаганов, наваленных разными испортившимися продуктами… Жалок бывает иногда при бурной погоде петербургский дачник, но во сколько раз несчастнее его петербуржец, поставленный в необходимость провести лето в городе, где со всех сторон его охватывает пыль, духота, зловоние».
М. Салтыков-Щедрин в «Современной идиллии» писал, что Сенная – единственное место в центре Петербурга, где полиция не требует даже «внешней благопристойности». Вот почему любит район Сенной и все прилегающие к ней переулки Раскольников. Здесь его лохмотья не привлекают «ничьего высокомерного внимания, и можно было ходить в каком угодно виде, никого не скандализируя». В этой же части города разворачиваются события известного романа В. Крестовского «Петербургские трущобы», отдельные главы которого публиковались в журнале братьев Достоевских «Эпоха». Описанная Крестовским «Вяземская лавра», населенная ворами, проститутками, жуликами и бандитами, располагалась неподалеку от Сенной.
Рядом с Сенной площадью находится и Столярный переулок, пересекающийся с тремя Мещанскими улицами – Большой, Средней и Малой. Названия этих улиц указывают на социальный состав их жителей – жили здесь всякого рода ремесленники, белошвейки, мелкие чиновники и торговцы, нищие студенты. Многие из них не имели материальной возможности снимать целую квартиру, а потому довольствовались лишь одной или несколькими комнатами. Сам Раскольников снимает крохотную, «шагов шесть длиной» каморку «с обедом и прислугой», расположенную «под самою кровлею высокого пятиэтажного дома», то есть фактически на чердаке. И все-таки у него отдельное помещение.
Хозяева квартир в подобных районах – люди по преимуществу бедные, а потому вынуждены сдавать комнаты в своих квартирах сразу нескольким семействам и жильцам. «Многочисленнейшему» семейству Капернаумовых, у которых Соня снимает комнату, самим приходится ютиться в одной комнате. Мармеладовы живут в проходной, «шагов в десять длиной», комнате в квартире Амалии Федоровны Липпевехзель. Это первая комната в квартире, где помещения традиционно располагаются по анфиладному принципу. Таким образом, через комнату Мармеладовых проходят все жильцы квартиры, проживающие в других комнатах. «…Мармеладов помещался в особой комнате, а не в углу, но комната его была проходная. Дверь в дальнейшие помещения или клетки, на которые разбивалась квартира Амалии Липпевехзель, была приотворена. Там было шумно и крикливо. Хохотали. Кажется, играли в карты и пили чай».
Вся домашняя жизнь в подобных квартирах проходила «на миру». Так, на скандалы в семействе Мармеладовых обычно сбегается вся квартира, получая от этого несказанное удовольствие: «…внутренняя дверь отворилась настежь, из нее выглянуло несколько любопытных. Протягивались наглые смеющиеся головы с папиросками и трубками, в ермолках. Виднелись фигуры в халатах и совершенно нараспашку, в летних до неприличия костюмах, иные с картами в руках. Особенно потешно смеялись они, когда Мармеладов, таскаемый за волосы, кричал, что это ему в наслаждение. Стали даже входить в комнату…»
Нищетой и убожеством здесь никого не удивишь. От нескромных глаз кровать Мармеладовых скрывает только протянутая через угол дырявая простыня. Удушающая вонь с лестницы смешивается с волнами табачного дыма из внутренних помещений. Два стула, ободранный клеенчатый диван, старый кухонный некрашеный стол с сальным огарком в железном подсвечнике довершают впечатление общей безнадежности и страшной нищеты.
Но и среди квартир подобного рода существовала своего рода «иерархия». Квартиру Амалии Липпевехзель населяет «приличная публика» – отставной штабс-капитан, канцелярист, провиантский чиновник», «тонная» (то есть из «благородных») дама с дочерью… Среди особенно «почетных» жильцов – «где-то служивший» Лебезятников, непьющий и исправно вносящий квартирную плату, а также проживающий с ним солидный делец Петр Петрович Лужин, который, конечно, не собирается здесь надолго задерживаться. Даже нищий пьяница Мармеладов со своей женой Катериной Ивановной приемлемы в этой квартире в качестве жильцов – ведь он титулярный советник (IX класс, соответствующий капитану), а Катерина Ивановна, «урожденная штабс-капитанская дочь», «в благородном губернском дворянском институте воспитывалась». Здесь нет места только Соне, которая пошла «по желтому билету», то есть получила в полиции удостоверение проститутки. И даже «прогрессист» Лебезятников, придерживающийся чрезвычайно передовых взглядов на свободные отношения полов, не желает жить «с таковской» в одной квартире. Соня может снять угол «беднейших» Капернаумовых.
