Монстры у порога. Дракула, Франкенштейн, Вий и другие литературные чудовища - Алексей Вдовин

Итак, в первой части Мефистофель предстает как машина исполнения желаний, а во второй – и это потрясающее перевоплощение – превращается сначала в астролога, потом в советника императора и, наконец, принимает облик Форкиады.

Кто это? Одна из трех уродливых богинь грай, которые, согласно греческой мифологии, жили в полной темноте и на троих у них был один-единственный глаз. Гёте называет их вампиршами. Для нас это мостик в следующие главы, где пойдет речь о вампирах. Когда Гёте работал над первой частью «Фауста», он параллельно создал балладу «Коринфская невеста», то есть этот вампирский образ уже витал в его воображении. И вот Мефистофель превращается в Форкиаду, потому что, по его словам, в Античности он не может предстать в своем истинном обличье, потому что в Античности не работают христианские законы. Как он говорит, это отдельный ад, в котором он чувствует себя некомфортно. Почему он принимает вид женщины? Для Гёте было принципиально, что «одомашненный» бес Мефистофель – гермафродит, импотент. Такая мужская и одновременно женская сущность может, видимо, только сама себя оплодотворять. С другим он этим заняться не может. Таким предстает Мефистофель во второй части, в финале которой он не в состоянии забрать душу Фауста в ад. Но это уже другая интересная тема.

Попробуем подвести итог, что же такое гётевский Мефистофель. Почему он появляется во время «революции в мире монстров», как я назвал наш разговор в начале главы? В 1816 году французская писательница Жермена де Сталь писала, что подлинный герой «Фауста» – это дьявол. Можно спорить с этим, но, в самом деле, протагониста Фауста невозможно отделить от Мефистофеля. Он – оборотная сторона личности Фауста, хотя сам по себе – импотент, гермафродит и слуга Господа – ничего собой не представляет, он ничто. Он лишь часть силы. Пришло время обратить внимание на это слово. Он не сила, а лишь ее часть. Он не является самостоятельной сущностью. Мефистофель оттеняет в Фаусте его сильные и слабые черты. И это то, что делает его нетрадиционным дьяволом и одновременно придает ему жизненность. Неслучайно уже около двухсот лет он живет в бесчисленных произведениях искусства.

Гомункулус. Иллюстрация Франца Ксавье Симма, 1899 г.

Goethes Faust. Mit Bildern von F. Simm. Stuttgart: Deutsche Verlagsanstalt, 1899

Нужно добавить еще кое-что. Мефистофель – издержка человеческого интеллекта. Это важный урок Гёте: Мефистофель, на самом деле, сопутствует любому гениальному прорыву. Как мы знаем из истории, великие умы могут творить великое зло. Это гениальное прозрение Гёте. Почему Фауст является символом человечества, если он на протяжении всей трагедии творит одни безобразия? Почему душа его в конце концов попадает в рай? В концепции Гёте человек и человечество освобождаются от жестких религиозных догматов и несут ответственность не перед Господом, а перед собой. Гёте показывает издержки гениальности Фауста: это и гениальный врач, ученый, и тот, кто творит зло в процессе познания. По Гёте, это неизбежно, если мы говорим обо всем человечестве. Оно в своем развитии совершает великие открытия и одновременно ужасные преступления, например осваивая Америку и истребляя миллионы аборигенов. В этом двуликий Янус Мефистофеля.

Мефистофель – это еще и акселератор. Мне нравится эта точная метафора. Мефистофель не только ковер-самолет, он и машина времени за сто лет до Герберта Уэллса. Это инструмент по перемещению в пространстве и времени. Мефистофель ускоряет время. Об этом знаменитый афоризм трагедии: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!». Фауст не может остановиться, потому что Мефистофель ускоряет все желания – они мультиплицируются. Мы это прекрасно чувствуем. Мы постоянно желаем все большего и большего, мы потребляем и не можем остановиться. Это тоже в каком-то смысле заложено в Фаусте и усилено Мефистофелем. Мы пользуемся его услугами, просто теперь Мефистофель – это, например, айфон или другой девайс, позволяющий исполнять и умножать наши желания, делая нас зависимыми от себя.

Гомункул – на десерт. В середине второй части «Фауста» Вагнер по заданию Фауста и Мефистофеля выращивает в пробирке существо, которое должно стать настоящим человеком. Из неорганических веществ должно возникнуть что-то органическое. Все думают, что гомункул отсылает к алхимикам, к Парацельсу, средневековому врачу, который этим занимался. Это не совсем так. Немецкие комментаторы «Фауста» перерыли все тексты Парацельса, и нашли краткое упоминание о том, как вырастить гомункула, только в сочинении «О природе вещей» 1572 года, которое лишь приписывается Парацельсу и было опубликовано уже после его смерти. То есть идея о выращивании человека не была широко распространена.

Алхимическая эмблема. Паулюс де Кемпенар, 1606 г.

Rijksmuseum, Amsterdam

У Гёте, напротив, мысль работает в сторону создания искусственного человека. Мефистофель, кстати, потрясающе ловко и остроумно издевается над Вагнером. Когда он заходит к нему в кабинет, где тот держит на огне пробирку, Вагнер говорит: «Тихо, тихо! Здесь человек творится». Мефистофель, озираясь по сторонам, шутит: «Что-то тут мало места для двоих», – намекая, что человек творится в результате встречи мужчины и женщины, а в кабинете Вагнера слишком тесно!

И все-таки: откуда Гёте взял идею выращивания человека? Источник – эксперименты основоположника органической химии Фридриха Вёлера, который в 1828 году, когда Гёте как раз работал над второй частью своей трагедии, синтезировал мочевину из неорганических элементов. Это было революционное открытие того времени, о котором Гёте точно знал (он сам был ученым и занимался физикой). В общем, гомункул – это не про Средневековье, а про авангард европейских естественных наук первой четверти XIX века.

Зачем понадобился гомункул во второй части «Фауста»? Фауст думает, что он сможет создать искусственного идеального человека. Эксперимент, однако, проваливается, потому что гомункул неспособен жить вне реторты. Он переносит Фауста в Античность сквозь пространство и время, но из реторты выйти не может. Это тоже в каком-то смысле пророческое видение Гёте: настоящую органическую жизнь пока невозможно создать и перенести в реальное физическое пространство. Возможно, в 1818 году Гёте прочитал только что вышедший роман «Франкенштейн» Мэри Шелли. Поразительным образом слова Мефистофеля «Зависим мы, в конце концов, // От тех, кто наши же творенья» напоминают нам о трагической истории доктора Виктора Франкенштейна, который создал монстра и стал зависим от него настолько, что потерял всю свою семью.

Глава 3. Франкенштейн: Мэри Шелли и ее существо

В этой главе речь пойдет об одном из самых страшных монстров XIX века. Он живее всех живых, до сих пор популярен в киновоплощениях, комиксах и других визуальных репрезентациях. Все о нем знают, хотя мало кто читал знаменитый роман Мэри Шелли. Именно поэтому важно поговорить о самом произведении, о том, как появилось это загадочное существо, как и при каких обстоятельствах доктор Виктор Франкенштейн его создал, как ему удалось оживить части трупов; наконец, что стоит за фигурой монстра? Прежде чем мы погрузимся в эти смысловые глубины, пару слов об историческом и культурном контексте.

Если, говоря о Гёте, мы находились на границе между XVIII и XIX веками, то в этой главе мы перемещаемся в самый настоящий XIX век, а именно в 1816 год. Если кто-то сомневался, можно ли называть монстрами Мефистофеля и гомункула, то по поводу Франкенштейна нет никаких сомнений. Хотя в Мефистофеле много трикстерских, плутовских черт, важную роль в его образе играет монструозная, дьявольская компонента. Мы говорили о том, что Гёте существенно переосмысливает привычный образ дьявола и делает его похожим на человека. Это было связано с тем, что, по мнению многих специалистов, образованные люди на рубеже XVIII–XIX веков стали более рациональными, особенно после революций конца столетия. Как считается ныне, волна романтических ужастиков, захлестнувших Европу и США в первой трети XIX века, видимо, была связана с тем, что люди, читавшие большое количество готических романов, романтических повестей, поэм, стихотворений, драм, постепенно переставали воспринимать мистических существ вроде призраков или ведьм как часть обыденного мира. Как только человек перестает здороваться с домовым на кухне или с водяным у речки, он теряет веру в этих существ. При очередной встрече с ними он начинает предлагать рациональные объяснения увиденному. Идеи научного прогресса, первые теории эволюции, поступательного природного и социального развития, исторические романы Вальтера Скотта – все это появилось