Владислав Пронин - «Стихи, достойные запрета...»: Судьба поэмы Г.Гейне «Германия. Зимняя сказка».
Похожую сказку, но уже про современную нечисть станет рассказывать и Гейне. Сам термин «сказка» — знак игры, которую Гейне ведет с читателем. «Сказка» оправдывает вторжение мифов и легенд в описание довольно обычной поездки.
Если Шекспир не назван прямо в числе учителей автора «Германии» (указания на него лишь косвенные), то Аристофану посвящено несколько строф. Аристофановская смелость в сочетании высокого и низкого («земли и облаков»), политической злободневности и поэтической игры вдохновляла Гейне в его новаторской поэме.
Поэма «Германия» состоит из отдельных глав, разновеликих и подчас нарочито между собой не связанных. На первый взгляд построение поэмы импровизационно. Сам Гейне делает вид, что поэма следует за реальным маршрутом поездки. Но это только на первый взгляд. Построение поэмы глубоко продумано, подчинено концепции, суть которой — портрет родины. Путевые картины должны слиться в портрет родины, и основное условие этого — цельная и глубокая авторская мысль.
Портрет родины четко очерчен во времени и пространстве. Пространство поэмы — это территория Германии, пересекаемая поэтом, каждая новая глава — обычно новое место, одновременно реальное и условное, как условно любое место действия в искусстве.
Время дано в поэме в трех естественных измерениях, постоянно сменяющих одно другое. В центре авторского внимания — время настоящее, как он сам подчеркивал, «современность». Но почти на равных выступает рядом недавнее прошлое — наполеоновская эпоха — и старина, уже оформившаяся в мифы и легенды. Гейне выдвигает свои проекты будущего, притом в разных формах в соответствии с различным уровнем сознания своих сограждан. Полемичность, обнаженная и скрытая, — примета всех созданий гейневского гения, — с особой силой проявилась в его главной книге. Времена сталкиваются между собой, спорят, опровергают друг друга. Внутренняя динамика пронизывает и изображение пространства. Гейне едет из новой Франции в старую Германию. Две страны постоянно соотносятся между собой, иногда контраст определяет самое построение глав. Наконец, столкновение противоположных чувств характерно для самоощущений поэта. «Германия» ведь не только эпическая поэма, исполненная сатирического пафоса, но и лирическая. Это своего рода лирический дневник, запечатлевший радость, гнев, боль автора, его «странную» любовь к отчизне.
Первая глава — своего рода пролог поэмы. Противоборство авторских чувств порождает подлинный драматизм. Встреча с родиной — радость:
И только к границе я стал подъезжать.Почувствовал я: встрепенулосьЧто-то в груди, а на глазаДаже слеза навернулась.
И сейчас же — впечатление иное, вызывающее протест. Поэт слышит девочку-арфистку, поющую с истинным чувством и страшной фальшью. Ее песня отречения — старая песня смирения и терпения:
И пела она о юдоли земной,О радостях преходящих,О мире ином, где тает душаВ блаженствах настоящих.
Религия и разум, прошлое и будущее, классическая и современная новейшая литература сталкиваются в этом эпизоде.
Почему Гейне вывел на авансцену именно малютку-арфистку, откуда этот образ? Гете в «Путешествии в Италию» в самом начале путевого дневника рассказывает о примечательной встрече 7 сентября 1786 года: «К Вальхенскому озеру я прибыл в половине пятого. В расстоянии часа от этого места случилось со мною премилое приключение. Ко мне подошел арфист со своей дочерью, девочкой лет одиннадцати, и просил меня взять ребенка с собою. Он понес далее свой ин- [42] струмент; ее же я посадил к себе, и она бережно поставила у ног своих большой и новый ящик. Это было милое, развитое существо, уже довольно много постранствовавшее в мире. Она ходила со своей матерью пешком на богомолье в пустынь Св. Марии, и обе хотели уже отправиться в более далекое путешествие в Сант-Яго-де-Компостелло, когда мать скончалась, не успевши исполнить своего обета. Девочка находила, что нельзя достаточно много сделать, чтобы почтить богоматерь. Она рассказывала, что видела сама после большого пожара целый дом, сгоревший дотла, и над дверью за стеклом образ Богородицы, совершенно неповрежденный, — что было очевидным чудом»{10}. Далее говорится о том, что девочка-арфистка с успехом выступала перед царственными особами, умела предсказывать погоду на завтра: если дискант арфы настраивается выше, это признак хорошей погоды. Высоко чтя Гете, Гейне тем не менее позволял себе вступать с ним в спор. У него не вызывает восторга богомольность юного существа. Истовая набожность, отрешенность от земного реального счастья — это прошлое, с которым должно быть покончено. Песня арфистки у Гейне по содержанию повторяет рассказ арфистки у Гете, но переиначивая его смысл. Для Гейне ее наивная вера враждебна разуму, она бездумно твердит то, чему научили ее ханжи и лицемеры, обманывающие народ. И в сердце поэта из боли и гнева рождается новая, лучшая песня. В ней нарисовано будущее, рожденное отрицанием настоящего:
Хотим мы счастливыми быть на земле,Довольно в бедности жили;Пусть не глотает лентяйская пастьЧто руки трудом добыли.
Настоящее же предстает в главе II под знаком прусской государственности — самой омерзительной на немецких землях. Первое проявление этой власти — таможенный контроль над ввозом контрабанды: «бриллиантов, кружев и запрещенных книжек». Поэт издевается над дотошными таможенниками:
Что вы тут ищете, дураки.Во всех углах, наудачу?Ту контрабанду, что я везу,Я в голове ее прячу.
Георг Брандес говорил, что Гейне, несомненно, самый остроумный из людей новой истории. Действительно, остроумие, а точнее, острота ума — характернейшая черта Гейне. На все привычные вещи Гейне глядит по-своему, в неожиданном ракурсе; он умеет видеть под внешней оболочкой внутреннюю суть, уловить подобие в предметах, вроде бы далеких. Особенно искусно Гейне возвращает привычным стертым образам их буквальный смысл. В главе XIX читаем:
Ты очень ошибся, о, Дантон,И был наказан за промах!Отечество можно унестиНа подошвах, на подъемах.
Почти полкняжества БюкенбургК моим сапогам прилепилось;По более вязким дорогам ходитьМне в жизни не приходилось.
Эта насмешка Гейне над «карманным» государством, которых в ту пору в Германии было немало, может соперничать с шуткой Гофмана в романе «Житейские воззрения кота Мурра»: «Князь Ириней когда-то действительно правил живописным владеньицем близ Зигхартсвейлера. С бельведера своего дворца он мог при помощи подзорной трубы обозревать все свое государство от края до края, а потому благоденствие и страдания страны, как и счастье возлюбленных подданных, не могли ускользнуть от его взора. В любую минуту ему легко было проверить, уродилась ли пшеница у Петера в отдаленнейшем уголке страны, и с таким же успехом посмотреть, сколь заботливо обработали свои виноградники Ганс и Кунц»{11}.
Поэт не видел родину 13 лет, но все так же скучна и однообразна эта страна, кажется, в ней ничего не изменилось за все эти годы:
Все то же дерево этот народ,Все тот же прямой уголВ каждом движении, а в глазахВысокомерие пугал.
На всем лежит печать отживших средневековых законов, верований и обычаев. Теме средневековья в идейном замысле поэмы предстоит сыграть очень важную роль. Создание образа немецкого обывателя тоже входило в замысел поэмы. Он — воплощение настоящего, объект сатирического осмеяния.
Идейная вершина главы III — изображение «скверной птицы» — герба, символа Пруссии и всех ее государств. Намалеванная на вывеске птица со злобой косится вниз, ощущая поэта как личного врага. Символический образ злобной птицы становится лейтмотивом повествования, воплощая в себе политическое существо настоящего времени.
Духовный удел средневековой Германии в бурный XIX век — «сладкий сон в немецкой пуховой постели».
Французам и русским досталась земля.Владеют морем бритты.Но мы владеем царством сна,Здесь мы пока не разбиты.
И в портрете родины, и a портрете немца грезы — средство характеристики прежде всего настоящего времени. Но в Германии настоящее — это во многом ее прошлое, так крепко страна приросла к средневековью. Изображение прошлого и спор с ним — содержание центральных глав поэмы.
Гейне избирает те эпизоды из прошлого Германии, которые стали опорными точками в миросозерцании рядового немца. Таковы: история Кельнского собора, сражение в Тевтобургском лесу, завоевательные походы Фридриха Барбароссы, наконец, недавняя борьба с Францией за Рейн. Каждая из национальных святынь осмысляется по-гейневски иронично, парадоксально, полемически. Автор создает исторический образ Германии, отличный от канонических сочинений официальных историков и литераторов. Естественно, что открытая и скрытая оппозиционность становится главной приметой повествования.
