Марк Котлярский - Евреи и секс

В связи с этим у евреев всегда было принято различать три совершенно разных состояния души – «влюбленность», «страсть» и «любовь».

«Влюбленность» – это романтическое чувство, первый порыв души, в котором, безусловно, есть неосознанное духовное начало, но оно еще явно слабее физического. «Страсть» – с точки зрения еврейской традиции – не более, чем желание обладания. Страсть еще не есть любовь; нередко страсть – напротив – противостоит любви.

Щекотка губ и холодок зубов,Огонь, блуждающий в потемках тела,Пот меж грудей… и это есть – любовь?И это все, чего ты так хотела?

Да! Страсть такая, что в глазах темно.Но ночь минует, легкая, как птица…А я-то думал, что любовь – вино,Которым можно навсегда упиться!

Вот почему еврейские мудрецы говорят: люди часто заблуждаются, принимая вспыхнувшую страсть за состоявшуюся любовь. Ибо вызванная исключительно животным, физическим влечением, жажда обладания по самой своей природе эгоистична. Недаром после того, как цель достигнута, и заветный объект обладания пошел навстречу желанию «влюбленного», наступает охлаждение и чувство «любви» проходит. Собственно говоря, такая «любовь», как правило, и исчезает в браке, от такой любви до ненависти действительно всего один шаг. Это доказывает, скажем, знаменитая история любви, в которой по библейскому сюжету оказались замешаны жена вельможи Потифара и красавец Иосиф, сын Яакова.

Проданный своими братьями в рабство и оказавшись в Египте, Иосиф не позволил себе ответить на воспылавшее чувство замужней женщины, тем более – жены своего хозяина. Как известно, отвергнутая вельможная дама, испугавшись, что Иосиф расскажет о происшедшем ее мужу, жестоко оклеветала объект своей страсти и добилась того, чтобы молодого раба-еврея бросили в темницу.

«…И обратила взоры на Йосефа жена господина его и сказала: ляг со мною.

Но он отказался и сказал жене господина своего:ведь господин мой при мне не ведает ничем в доме, и все, что у него есть, отдал в руки мои. Нет выше меня в доме этом, и нет ничего, к чему бы он не допустил меня, кроме, разве, тебя, потому что ты жена его. Как же сделаю я такое великое зло и провинюсь перед Богом?

…И случилось в один день, что он вошел в дом делать дело свое, а никого из домашних тут в доме не было. Она схватила его за одежду и сказала: ложись со мною. Но он, оставив одежду свою в руках ее, побежал и выбежал вон…»

Комментаторы, анализируя эту сцену, отмечают, что Иосиф не был безгрешен – очевидно, он на какое-то мгновение потянулся к жене Потифара, оказался рядом с ней, и за этот грех оказался в тюрьме. Действительно, не окажись у женщины в руках одежды Иосифа, и обвинение было бы совершенно безосновательным. Но именно за то, что он в итоге сумел преодолеть греховный соблазн, решил следовать тем моральным нормам, которые были ему привиты с детства в доме отца, и оттолкнул жену своего хозяина, его и ожидала высшая награда в конце пути. Иосиф, как известно, стал правителем Египта, вторым после фараона человеком в стране.

Поступок Иосифа предстает в совершенно особом свете с учетом примечания о том, что он отличался необычайно сексуальной натурой и постоянно желал близости с женщиной.

Еврейские мудрецы говорят, что на том свете человека, совершившего при жизни грех прелюбодеяния, спросят, как он решился на такое. И если он в оправдание скажет, что не сумел обуздать свою чувственность, Свыше прозвучит сакраментальное: «Неужели ты был более похотлив, чем Иосиф?».

А вот, что говорит по поводу «любви-нелюбви» талмудический трактат «Пиркей авот» («Поучения отцов»):

«Всякая любовь, если она зависит от обстоятельств, преходяща: изменились обстоятельства – любовь исчезает. Но если любовь бескорыстна, она не исчезает никогда…».

Впрочем, об этом говорится не только в «Пиркей авот», но и в других трудах еврейских раввинов древности и наших дней: подлинная любовь основана на принципе не получения, а отдачи человеком своему партнеру и физических, и духовных сил. Она возникает тогда, когда один супруг в буквальном и переносном смысле этих слов «вкладывает» эти силы в своего спутника жизни. И так как сама природа человека эгоистична, – то есть больше всего он любит самого себя и плоды своих рук, – то в этом случае и возникают понятия «моя женщина» или «мой мужчина»: «мое» – потому, что столько вложено в этого человека, столько плохого и хорошего пережито вместе с ним, что он стал действительно частью меня самого. И вот это-то ощущение неотделимости своего спутника жизни от самого себя, стремление сделать его счастливым и является, с еврейской точки зрения, подлинной любовью.

Правда, повторим, духовный элемент значит в таких отношениях всегда больше, чем физический и материальный, а понятие духовности неотделимо у евреев от понятия Бога. Не случайно покойный Любавичский ребе, один из величайших духовных учителей еврейского народа ХХ века писал:

«То, что мы называем любовью, на самом деле является поисками Бога».

В связи с этим на всех еврейских свадьбах произносится традиционный тост, в котором жениху и невесте напоминают о потаенном смысле обряда бракосочетания. Дело в том, что в еврейских словах, обозначающих мужчину и женщину, мужа и жену – «иш» и «иша» – есть две общие буквы «алеф» и «шин». В слове «иш» – мужчина – есть дополнительная буква «י» (десятая буква ивритского алфавита, называемая «йуд», и приблизительно соответствующая русской букве «й»), а в слове «иша» – «женщина» – дополнительная буква «ה» (пятая буква ивритского алфавита, соответствующая фрикативному, «украинскому» «г», в транскрипции обычно обозначаемая латинской буквой «h» и звучащая на иврите как «hей»). Вместе эти две буквы образуют сочетание «йуд-hэй», обозначающее одно из самых сокровенных имен Бога. Если соединить эти два слова, а затем «убрать» из них имя Бога, то останутся только две общие буквы, образующие слово «эш» – «огонь». Это означает, что союз мужчины и женщины без Бога, без элемента духовности построен лишь на огне страсти, который пожирает их и, в конце концов, уничтожит их брак, после чего угаснет сам собой. Но тот же огонь страсти, озаренный именем Всевышнего, сделает их жизнь по-настоящему наполненной и счастливой.

Еще одно доказательство Божественной природы любви еврейская традиция видит в гиматрии слова אהבה («аhава» – «любовь»). Дело в том, что каждой букве ивритского алфавита соответствует определенное число (первой букве «алеф» – число 1, второй букве «бет» – число 2, третьей букве «гимел» – число 3 и т. д.). Сумма числовых значений букв, составляющих то или иное слово и называется гематрией, в которой, как правило, ищется некий мистический смысл. Гематрия слова «אהבה» равна 13 (числовое значение первой буквы этого слова «алеф» равно 1, второй – «hей» – равно 5, третьей «бет» – 2, четвертой – «hей» – 5, в сумме – 13). Но любовь всегда соединяет два любящих сердца, а сумма гематрий двух слова «аhава» составляет 26. Но 26 – это гематрия самого сокровенного четырехбуквенного имени Бога (греки называли его Тетраграммоном), состоящего из букв «йуд»–«hей»–«вав»–«hей», и отсюда, как пишет рав Бенджамин Блех в книге «Секреты еврейских слов», следует, что «когда двух людей объединяет любовь, Бог удостаивает их своим присутствием».

Из этих взглядов и берет свое начало воспринятый позднее и остальным человечеством постулат о вторичности интимной близости по отношению к духовной. И – как следствие – получение высшего наслаждения лишь при слиянии с человеком, без которого ты просто не мыслишь себе свою жизнь.

Любопытно, что неразрывность сексуального и духовного влечений была настолько укоренена в сознании каждого еврея, что отразилась даже в знаменитом «Кодексе половой морали пролетариата», составленного Залкиндом.

Впрочем, и в дальнейшем советские писатели – каждый на свой лад – проводили эту идею в своих произведениях.

Сошлемся в данном случае на следующие строчки Константина Симонова:

Я любил тебя всю.Твои руки и губы – отдельно,Удивляясь неважным,Но милым для нас мелочам.Мы умели дружитьИ о чем-то совсем непостельном,Лежа рядом, часамимогли говорить по ночам…

Правда, тут же на ум приходит афоризм язвительного Станислава Ежи Леца: «Вы можете представить себе женщину, которая рассказывает своему возлюбленному сказочки в течение тысяча и одной ночи?».

Мысль о том, что брак, рождение детей являются одним из главных, если не самым главным предназначением человека и что сексуальная жизнь возможна только в браке и никак не вне него, внушалась еврейским мальчикам и девочкам в самом раннем детстве.

«И познал Адам Хаву, жену свою», – читал нараспев меламед («учитель») в хедере мальчикам первую главу Торы. И тут же останавливался и пояснял: «Почему сказано „Хаву, жену свою“, а не просто „и познал Адам Хаву“? Потому что мужчина должен познавать только жену свою и, наоборот – мужчина имеет право познать женщину только после того, как она стала его женой. Так Святой, да будет благословен Он, говорит нам, что мужчина и женщина могут жить друг с другом только в освященном Им браке».