Алексей Глухов - Русь книжная
Существует и несколько оригинальных гипотез относительно Илариона. Предполагают, что именно он, вместе с Ярославом, стал инициатором сооружения Софии Киевской. И в этом храме — самом тогда величественном и роскошном — произнес свое «Слово». Можно думать, что Иларион был среди тех книжных людей, которых Ярослав Мудрый собрал вокруг себя. Считают даже, что он причастен к начальному русскому летописанию и к составлению «Изборника» 1076 года. А вот один из штрихов его биографии: упоминаемый Нестором в житии Феодосия Печерского «черноризец Ларион», который был «книгам хитр писати», может быть, и есть Иларион — в прошлом митрополит Киевский. После «разжалования» он, видимо, окончил свои дни простым монахом Киево-Печерского монастыря. Возможно, что далеко не все версии справедливы. Важно другое — становление и утверждение в русской литературе одного из первых писателей немыслимо в отрыве от первой на Руси библиотеки, без связи «с тесным кругом Ярославовых книжников», без активного участия в общественной жизни того времени.
Конечно, немаловажно было и то, что Иларион обладал ярким литературным дарованием. «Слово о законе и благодати» впитало в себя большое количество литературных источников, бесспорно имевшихся в княжеском собрании, — книговеды даже сделали их арифметический подсчет. С другой стороны, очень скоро само «Слово» стало источником для заимствований и подражаний. Его часто читали и неоднократно переписывали, включая в разного рода «Торжественники», «Требники», «Служебники»…
Столетие спустя развернулась деятельность другого писателя — Кирилла Туровского, замечательного проповедника. Его «Слова» и «Поучения» по поводу церковных праздников отличаются своеобразным лиризмом и проникновенностью. О Кирилле Туровском современники отзывались так: «Златоуст, паче всех воссиявший нам на Руси». Произведения этого монаха пользовались громкой известностью. Они вскоре вошли в сборники-антологии «Торжественник» и «Златоуст». Даже к лику святых Кирилл был причислен церковью «из соображений национального престижа» как писатель, в искусстве «витийства» равный своим прославленным греческим предшественникам.
Сам большой ценитель книг, Кирилл Туровский ратовал за их широкое внедрение среди населения, в том числе среди ремесленников. В его «Наставлении» утверждается: «Не говорите: жену имею и детей кормлю и дом устраиваю или князю служу, или власть держу, или ремесло, так поэтому не наше дело чтение книжное, но чернеческое». Таким образом, он хотел видеть в ремесленниках образованных людей.
В этом отношении он следовал за Климентом Смолятичем, который был, по летописи, «зело книжен и учителен, и философ великий». Сам о себе он говорил: «Люди, добивающиеся славы, приобретают дома, села, изгои, сябры, борти, пашни, ляды и старины, — от всего этого я свободен…» Этот древнерусский философ придавал огромное значение «книжным словесам». Он убеждал читателей в том, что книга — «источник разума и мудрости, от которых рождаются добродетели». Климент Смолятич, по свидетельству современников, оставил несколько творений, проникнутых идеями античной философии, — «от Омира, и от Аристотеля, и от Платона». Ортодоксальные церковники упрекали его за то, что он опирается на «язычников».
А вот произведение не монаха-книжника, а государственного деятеля. Это «Поучение Владимира Мономаха» — выдающийся литературный памятник.
Нельзя сказать лучше Евгения Осетрова, много сделавшего для пропаганды национальной культуры: «Драгоценным камнем, ограненным великим мастером — Временем, можно назвать древнерусскую литературу, богатства которой мы еще только начинаем в полной мере осознавать. Год от года глубже мы проникаем в смысл словесности, складывавшейся столетиями, перечитываем забытые или полузабытые литературные памятники и все более убеждаемся в их художественной силе».
Неизбывной художественной силой отличается и «Поучение Владимира Мономаха». С волнением воспринимаются, например, такие размышления философа, политика и воина: «Что такое человек, как подумаешь о нем? Как небо устроено, или как солнце, или как луна, или как звезды, и тьма и свет?» Мономах был, безусловно, настоящим художником слова и свободно пользовался образностью. Так, после описания выезда дружины князя с детьми и женами из Чернигова следует сравнение: «И облизывались на нас половцы, точно волки, стоя у перевоза на горах».
Через все произведение проходит призыв «печаловаться» о Русской земле, о ее тружениках, прекратить междоусобные распри и войны. Автор доказал идеальный образ князя и хотел, чтобы такими стали его сыновья. Он наказывал своим детям учиться, как учился их дед Всеволод, усвоивший пять языков (латинский, греческий, немецкий, венгерский, половецкий). Да и сам он легко ориентировался в современной литературе.
Любопытна судьба «Поучения», известного сейчас в единственном списке — в Лаврентьевской летописи, — пергаментном, написанном в 1377 году «Поучение» Мономаха поставлено не на место, врывается в связное повествование «Повести временных лет», между рассуждением о происхождении половцев и рассказом о беседе летописца с новгородцем Гюрятой Роговичем. В других летописях текст, раздвоенный «Поучением», читается сплошняком.
Памятник этот открыл в конце XVIII века А. Н. Мусин-Пушкин. С тех нор высказано множество догадок, объясняющих странное расположение «Поучения». Исследователь Приселков пришел к выводу, что раньше летопись начиналась с «Поучения», а потом «какой-то читатель этой ветхой книги, до того как Лаврентий приступил к ее копировке, заметив, что некоторые листы из оторвавшихся от книги листов уже утрачены, желая сберечь от дальнейшей утраты уцелевшие листы, вложил их в случайно открытое место книги. Лаврентий только копировал книгу: он так и переписал текст, как лежали в книге листы». Лаврентьевская летопись хранилась в библиотеке Владимирского монастыря…
Неизменно нравились в ту пору произведения о всевозможных путешествиях. О подобной литературе потомки впервые узнали по «Хождению Даниила», которое выделялось и своими художественными достоинствами. Иегумен Даниил провел два года в Иерусалиме и Палестине в самом начале XII века. Этот наблюдательный и способный человек запечатлел не только «святые места». Он четко и выпукло показывает быт жителей, хозяйство страны, отмечает плодородие земель, где «жито добро рождается», размышляет о скотоводстве и рыболовстве, не проходит мимо поразившей его природы.
Даниил хорошо образован, внимателен к культуре других народов, обладает чувством собственного достоинства, закален физически — он «борзо» поднимается в гору, плавает в быстрой реке, ныряет на глубину четыре сажени (8 метров).
Примечательно, что, находясь на чужбине, Даниил постоянно чувствовал себя представителем всей Русской земли, а не одного княжества.
Важно и то, что автор писал «не хитро, по просто», то есть языком, близким к разговорному. Все это привлекало внимание читателей на протяжении нескольких столетий.
«Хождение» послужило образцом для многих наших путешественников, в том числе и для знаменитого Афанасия Никитина…
Ну и, конечно же, вершиной культуры тех времен является «Слово о полку Игореве», которое В. Г. Белинский назвал «благоуханным цветком русской поэзии» и которое заключало в себе великую патриотическую идею — призыв к единению Руси перед монгольским нашествием.
…Всего два с половиной века отделяют «Слово о полку Игореве» от восьми букв на глиняном кувшине, найденном при раскопке гнездовского кургана. И за этот период была создана целая литература, приобретшая своих читателей и ценителей. Естественно, что лучшие образцы хранились в Киевской Софии; к сожалению, из ее фондов почти ничего не осталось.
И все же (это подлинное чудо!), преодолев девять с лишним столетий, до нас дошли две книги. Вот они.
«Изборник» Святослава 1073 года. Это вторая по древности точно датированная рукопись, оригиналом для которой, как говорилось выше, послужил перевод с греческого для болгарского царя Симеона. Огромная ее популярность на Руси объясняется энциклопедичностью. В «Изборнике» помещены статьи (а всего их более четырехсот) не только богословские и церковно-канонические, но и по астрономии и философии, математике и физике, зоологии и ботанике, грамматике и поэтике, истории и этике.
Это книга большого формата, богато иллюстрированная многокрасочными миниатюрами. В их числе и миниатюра, изображающая князя Святослава Ярославича в окружении семьи, — первый светский портрет, насколько мы можем судить.
Открывается «Изборник» предисловием «От составителя», как сказали бы сейчас. В нем, в частности, говорится: «Великий в князьях князь Святослав — державный владыка, желая объявить скрытый в глубине многотрудных этих книг смысл, повелел мне, несведущему в мудрости, перемену сделать речей, соблюдая тождество смысла». Что ж, существенное указание по практике перевода.
