Александр Зиновьев - Живи
Наш комбинат можно рассматривать как миниатюрную модель всего нашего общества, причем — как модель, доведенную до степени карикатурной ясности. Это не моя идея — я до такого интеллектуального уровня не дорос. Это — идея Сергея Смирнова, сотрудника социологического отдела. В комбинате его прозвали Социолухом, так как он своей несдержанностью на язык отрезал себе всякую возможность сделать карьеру, хотя имел все данные для этого. Но я понимаю, что хотел сказать он. Если бы вдруг произошла мировая катастрофа и уцелел бы один наш комбинат, то из него через несколько поколений развилось бы все советское общество со всеми его частями, органами, свойствами.
Если бы вы попали на какое-нибудь собрание или совещание к нам, вас хватил бы удар либо от смеха, либо от ужаса. Когда наши руководители делают отчетные доклады, нам самим становится не по себе. В текущем году, — гремит, например, торжественный глас нашего директора Фрола Нилыча Дубова, — наш трижды орденоносный комбинат выпустил полных левоножных протезов двести тысяч штук, полных правоножных протезов — триста тысяч штук… (Оказывается, трудящиеся чаще теряют правую ногу, чем левую. Научного объяснения этому пока еще не найдено). Левоступных протезов выпущено… — продолжает греметь медью глас директора. — Леворучных долоктевых протезов… Левокистевых… Освоим выпуск праворучных протезов с автоматическим подъемом руки для приветствия… С автоматическим пожатием… И вот так глас Фрола Нилыча или другого ответственного лица гремит по два часа подряд, а то и того дольше.
Для посторонних и новичков наш комбинат дает материал для мрачных шуток. Новичков у нас, например, потчуют ужасным рассказом о том, как подрались два инвалида — испытателя у пивного ларька: один сбил другого на землю, тот же ухватил первого за ноги, появилась милиция, оба драчуна убежали, оставив у ларька один — свои ноги, другой — руки. Любимый анекдот у нас — о том, как молодой парень женился на пожилой женщине с квартирой и дачей (брак по расчету). Стали они после свадьбы спать ложиться. Жена отстегнула грудь и ногу, вынула челюсть и глаз. Молодой муж, однако, не смутился. Он отстегнул свой член, бросил его в кучу протезов и сказал: «А это мой вклад в нашу здоровую социалистическую семью!» Но люди очень скоро привыкают к особенностям нашего предприятия и начинают видеть в нем то, что обще ему с любым другим советским предприятием.
Комбинат недавно засекретили. Произошло это при следующих обстоятельствах. Один шутник вынес как-то номер стенной газеты из комбината и копию доклада секретаря партбюро и пустил это по рукам в городе. Весь город хохотал. Сначала решили, что это — «самиздат». Но КГБ разобралось, в чем дело, и комбинат на всякий случай засекретили. Теперь за вынос из комбината даже пустяковой бумажки могут засудить. Теперь с сотрудников комбината берут подписку о неразглашении и осматривают при выходе.
Лозунги
Наш комбинат, как и всякое любое советское учреждение, украшен портретами классиков марксизма, руководителей партии и правительства, признанных писателей и ученых, космонавтов и прочих важных лиц, а также лозунгами. Лозунги разделяются на такие категории: 1) эпохальные (вроде «Да здравствует коммунизм — светлое будущее всего человечества!»); 2) генеральные (вроде «Ускорение социально — экономического развития — закон нашей жизни»); 3) конъюнктурные (вроде «Все на выборы!»); 4) локальные (вроде «Повысим качество супинаторов!»). Какие лозунги рекомендуется вешать в учреждении, решают на уровне райкома партии, а для предприятий союзного значения — на уровне обкома партии. Затем партийное бюро учреждения решает, какие лозунги и где следует вывесить во исполнение решения вышестоящей инстанции. Наш комбинат находится на особом положении. Потому эпохальный лозунг на главном корпусе был отобран и одобрен в ЦК в Москве, генеральные лозунги на прочих корпусах и внутри цехов и отделов были рекомендованы обкомом партии, конъюнктурные — райкомом партии, а локальные — партийными бюро комбината в целом, цехов и отделов. Так что когда я движусь к своему рабочему месту, я первым делом зрю эпохальный призыв нашей партии вести за собою все прогрессивное человечество. На здании нашего отдела я с умилением читаю призыв догнать и перегнать передовые страны Запада в экономическом отношении. Стены моего кабинета украшены призывами шагать в ногу с требованиями перестройки. Причем это — не случайные совпадения и не измышления остряков. Это — продукт долгих раздумий идеологически грамотных руководителей.
Атом
Если охарактеризовать одним словом наш век, то это слово будет «Атом». Для нас, жителей Партграда, это слово обозначает атомное предприятие неподалеку от города, играющее в нашей жизни особую роль. А для таких инвалидов, как я, оно обозначает нашу личную судьбу.
Согласно нашей прессе, атомное предприятие около Партграда строилось как первое в мире предприятие такого рода для мирных целей. За строительством как-то само собой закрепилось название «Атомград» или короче — «Атом». Строился «Атом» главным образом силами заключенных. Их большими партиями пешим ходом пригоняли на стройку из исправительно-трудовых лагерей, которых было множество в области. По истечении некоторого срока их куда-то увозили в товарных вагонах с заколоченными окнами и с усиленной охраной.
С началом стройки вся область украсилась плакатами и лозунгами, из которых было видно, что у нас «атом поставлен на службу мира и прогресса», тогда как на Западе он «служит целям подготовки новой мировой войны и интересам империализма». На одном из плакатов был изображен советский мирный атом и американский военный. Советский был одет в комбинезон рабочего и держал в руке молот. Американский был вооружен до зубов, в руках держал бомбу. Советский бил американского по голове молотом. Американский корчился от бессильной злобы.
С первых же дней строительства весь район «Атома» стал секретным. Въезд и выезд из него разрешался только по особым пропускам. О районе ходили самые противоречивые слухи. По одним слухам там был рай земной, все было в изобилии и почти бесплатно, как при полном коммунизме. По другим слухам там поселили заключенных, осужденных на большие сроки или на смертную казнь, которую им заменили опасной для жизни работой в условиях повышенной радиации.
Прошли годы. «Атом» стал привычным элементом жизни области. Многих выпускников институтов и техникумов Партграда направляли на работу в «Атом». Они соглашались на это, соблазняясь выгодными условиями (квартира, повышенная зарплата, удвоенный отпуск, лучшее снабжение) и надеясь на то, что их минует участь, о которой ходили мрачные слухи. Вместе с тем в «Атом» высылали из города лиц, уклоняющихся от трудовой деятельности, пьяниц, хулиганов, спекулянтов и «внутренних эмигрантов», то есть тех, кто подпал под «тлетворное влияние Запада».
В питейных заведениях города стали появляться забулдыги с толстыми пачками денег, которые они проматывали за один вечер. Их вылавливала милиция и отправляла обратно в «Атом». Эти забулдыги рассказывали, что они порою за один час на каких-то «сверхсекретных работах» получали денег столько, сколько получали рабочие в городе за целый месяц. Правда, от такого часа их жизнь становилась короче по крайней мере на десять лет. Но зато они могли себе позволить хотя бы один день пожить «по — коммунистически», то есть промотать деньги с первыми встречными проходимцами, упиться до бесчувствия и оказаться в больнице, из которой они уже не возвращались.
Город уродов
С первых же дней существования «Атома» там что-то случилось непредвиденное. В результате там стали рождаться дети-уроды. С годами случаи рождения таких детей стали учащаться. Наиболее радикально мыслящие партийные руководители, составившие теперь опору горбачевского руководства в области, высказывались зато, чтобы вообще прекратить деторождение в «Атоме», превратив его в исправительно — трудовой лагерь, полностью изолированный от общества. Но их смелым и весьма прогрессивным идеям не суждено было осуществиться. Но не из-за консерваторов и бюрократов, совавших палки в колеса горбачевского прогресса, а по той простой причине, что дети — уроды стали рождаться и в других районах области, удаленных от «Атома», и даже в самом Партграде, причем в различных слоях населения, включая и высшие. Очевидно, к усиленной радиации присоединилось влияние химии, фармацевтики, алкоголизма и других фактов нашего образа жизни. Перед нашим руководством встала задача не столько бороться с этим явлением, сколько скрывать его. В связи с горбачевской установкой на гласность в наших газетах стали появляться статьи об инвалидах от рождения. Наконец-то официально признали факт их существования. Но при этом упор сделали на следующие обстоятельства: 1) на Западе таких детей — уродов рождается больше, чем у нас; 2) у нас инвалидов от рождения не уничтожают, как это имело место в Спарте, а сохраняют им жизнь; 3) у нас дети — инвалиды воспитываются в здоровой среде и принимают участие в жизни общества как полноценные граждане.
