Павел Кочемаров - Энергетика истории. Этнополитическое исследование. Теория этногенеза
Вебер, однако, отметил «парадокс» рациональности «западного типа». Рациональность, по Веберу, определяется соответствующей религиозной «картиной мира». Но по мере прогрессирования процесса рационализации происходит «расколдовывание» этого «мира», лишение его покрова «тайны». То есть религиозная «картина мира», служащая фундаментом «западной рациональности», разрушается. Получается, что «западный тип рациональности» подрывает собственные корни, уничтожает основу своего существования.
Теория этногенеза полностью снимает этот веберовский «парадокс». Интерпретация веберовской религиозной «картины мира» как этноса, а «западной рациональности» как антисистемы – рассеивает все недоумения. То, что антисистема питается за счёт этноса, – само собой разумеется: это принципиальный способ её существования, существовать иначе она не может. Вполне понятно, что такое паразитическое существование истощает источник его ресурсов, а с полным исчерпанием этих ресурсов оно прекратится. Так что существование антисистемы есть неизбежно не только процесс уничтожения, но и самоуничтожения. Никаких парадоксов здесь нет, – конечно, если принять, что Запад есть не продолжение европейской культуры, но её антипод.
Глава 22
Либеральная химера
Итак, мы обнаружили в западном обществе присутствие этнической антисистемы, которая до последнего времени развивается, крепнет, распространяется и всё более задаёт тон в мире. Такие главенствующие и наступающие явления наших дней, как «демократия», «открытое общество», «свободный рынок», не что иное, как атрибуты антисистемной общности.
Однако Запад как реальный феномен не есть только антисистема, – он неоднороден по содержанию. Если либерализм, капитализм, свободный рынок, «демократия» и занимают на Западе господствующие позиции, то всё же нельзя сказать, что, кроме этого, там ничего нет. Сколько бы ни проповедовали громогласно идеологи и политические лидеры Запада открытость экономики, но в самих западных странах функционирование свободного рынка стеснено существенными ограничениями, ограждающими материальные интересы граждан этих стран. Не вдаваясь в подробности, можно указать хотя бы на то, что ограничение передвижения рабочей силы через границы государств есть, с точки зрения либерализма, не меньшая помеха свободе экономических отношений, чем протекционистские барьеры в торговле. Сколько бы ни пропагандировали западные СМИ индивидуалистическую этику капитализма, но именно в странах Запада существуют наиболее мощные системы социальной защиты. Даже в суперлиберальных США значительная часть населения живёт преимущественно на государственные пособия.
Несмотря на борьбу за «демократию» во всём мире, на Западе при формальном равноправии общество на деле жёстко структурировано, иерархически организовано с чётким подразделением на правящую элиту и массу управляемых. Реальная политическая система Запада – это олигархия, а отнюдь не демократия, что вполне соответствует европейскому этнополитическому типу общества-прародителя. Да и в территориально-политическом плане Запад не является одним целым – он состоит из «стран Запада». В странах Запада антисистема заняла прочные, доминирующие позиции. И тем не менее всякая «страна» – принципиально феномен этнический. И будет оставаться этнической единицей, пока существует. Те ограничения, что накладывают отдельные страны Запада на функционирование институтов антисистемы, как раз и продиктованы интересами и потребностями их этнических общностей.
Таким образом, Запад, как реальный феномен современного исторического процесса, представляет собой не однородную структуру, но некое смешение элементов этнических и антисистемных. Запад есть определённый сложный симбиоз этноса и антисистемы.
На то, что в структуре Запада присутствует вполне определённая этнокультурная составляющая, указывает и национальный состав западного общества. Так называемые страны Запада – это, по преимуществу, западноевропейские страны, а также их переселенческие колонии (США, Канада, Австралия…). Правда, к сообществу западных стран причисляют и другие государства с развитой рыночной экономикой и формально утверждёнными институтами западной демократии (Япония, страны Юго-Восточной Азии). Но между ними существует серьёзное различие. При ближайшем рассмотрении восточные демократии оказываются внешней мимикрией, под оболочкой которой продолжают существовать традиционные общества Востока. Укажем хотя бы на то, что в Японии – самом продвинутом ученике Запада – при всей формальной «демократичности» у власти много лет находится всё одна и та же либерально-демократическая партия, чему нет аналогов в странах европейской культуры. Это показывает, что под внешней «западной» оболочкой в Японии сохраняется традиционная для страны кланово-олигархическая социальная структура (в главных чертах которой, впрочем, немало сходства с Европой, – что и послужило причиной столь лёгкой внешней трансформации и присоединения к западному блоку).
Что касается прочих азиатских «тигров», то у всех у них просматривается явная авторитарная тенденция, более или менее закреплённая во внутренней политике, также весьма непохожая на традиционную европейскую практику. Несмотря на многолетнюю западную дрессировку, восточноазиатские общества не усвоили того неформального, но органически присущего Европе уважения к человеческой личности. В рамках «демократии» критерий социальной эффективности абсолютно превалирует на Востоке над личностью. По-видимому, это объясняется различием культурно-цивилизационной школы. Европейские традиции уважения прав и свобод личности проистекают из христианской культуры и весьма непросто усваиваются представителями иных этнокультурных миров. Это ясно свидетельствует, что свобода личности и все общественные гарантии её осуществления – продукт христианской культуры, а не «демократической» антисистемной цивилизации.
Смешение последней с европейской традицией образовало феномен так называемой «подлинной демократии», т. е. «демократии как на Западе», – являющейся идеалом записных «демократов» (либералов) по всему свету. Выявление этнокультурных корней демократического общества Запада позволяет уверенно утверждать, что таковой вариант демократии существует, может существовать и будет существовать (недолго) только в странах европейского суперэтнического ареала. Попытки насильственной подгонки под этот образец иных этнических систем неизбежно будут носить внешнекосметический характер. Такие попытки нигде ещё не приводили к успеху, но, как правило, сопровождались последствиями разрушительными для подопытных стран. Латинская Америка, к примеру, за преждевременное стремление местных либералов натянуть на неё конституционно-демократический фрак заплатила двумя столетиями гражданских войн, переворотов и военных диктатур.
Демократическая форма правления может быть установлена в любой части света. И в связи с прогрессирующей этнической обскурацией она быстро распространяется по миру. Но конкретные варианты демократического устройства будут в каждом регионе мира особенными, согласными местной этнокультурной традиции. И нравится кому-то или не нравится европейский вариант демократии, но он останется оригинальным достоянием только Европы и европейцев.
Разумеется, по мере дальнейшего усиления в мире этнической обскурации и выхолащивания этнических культур демократические общества в различных регионах планеты будут становиться всё более сходными, – но не за счёт европейской культурной составляющей западной цивилизации, а за счёт негативно-антисистемной составляющей.
К какому же классу явлений мы можем отнести феномен Запада в рамках теории этногенеза, имея в виду, что это не этнос и не антисистема в чистом виде, но симбиоз того и другого?
У Льва Гумилёва имеется термин, как нельзя более подходящий к данному случаю, – «химера».
Химера – в греческой мифологии чудовище с головой и шеей льва, туловищем козы и хвостом дракона. В переносном смысле – сочетание разнородных, органически несовместимых элементов в одном целом.
Лев Гумилёв ввёл в свою теорию понятие «химера» для обозначения «сочетания в одной целостности двух разных несовместимых систем»[79] (этнических систем, двух этносов). В качестве примеров таких систем Гумилёв приводил немецкие рыцарские ордена в Прибалтике, тюркскую орду болгар на Балканах, спартанцев и илотов и т. д., – когда одна этническая общность властвует над другой, подавляя её посредством грубой силы. Очевидно, что такая этнополитическая система не отличается прочностью и долговечностью; она развалится при первом серьёзном ударе извне, либо с ослаблением правящего этноса подданные сами сбросят его власть.
