Роман Белоусов - О чём умолчали книги
С тех пор все усилия его последующей жизни были направлены лишь на то, чтобы завоевать доверие, замолить перед царем «великий грех».
Но ни успешная служба в Устюге, куда его назначили воеводой, ни заслуги во время Азовского похода не поколебали недоверчивости царя Петра. Толстой был терпелив, он умел выжидать, надеялся, что случай доказать свою преданность представится.
И когда Петр кликнул клич — стал набирать молодых дворян в заграничное учение, пятидесятилетний, женатый и многодетный Петр Андреевич Толстой сам вызвался ехать «в Европейские христианские государства для науки воинских дел».
Два года провел Толстой на чужбине, изучал математику, фортификацию, кораблестроение и прочие науки. Побывал в Италии, посетил Венецию и остров Мальту. Постиг премудрость итальянского языка. Аккуратно и тщательно вел дневник своих двухлетних странствий, который потом будет издан под названием: «Путешествие стольника Петра Андреевича Толстого».
Не успел Толстой вернуться в Москву, как ему вышло важное и трудное назначение быть послом «при дворе султановом». Событие по тому времени неслыханное. «Мой приезд, — писал Толстой, — учинил туркам великое сумнение; рассуждают так: никогда от веку не бывало, чтоб московскому послу у Порты жить».
При назначении Толстого послом «на Туретчину» сыграл роль не только его прирожденный талант дипломата, но и знание итальянского языка — в то время официального дипломатического языка Османской империи. Здесь‑то и произошли те события, которые имеют непосредственное отношение к истории печати.
В начале 1702 года первый постоянный русский посол в Турции Петр Андреевич Толстой прибыл в Адринополь — местопребывание султана. Тут и определили ему жить. «В Константинополь не отпускают за подозрением», — сообщает Толстой в своих первых донесениях на родину.
Задача посла была далеко не из легких: султан поддерживал врагов России. Отношения между двумя странами были мало сказать натянутыми. При открыто враждебной обстановке посол России должен был суметь повлиять через султана на крымских татар, унять их набеги на русские земли и добиться того, чтобы Турция не вмешивалась в польские дела.
Главное — во что бы то ни стало, любыми средствами удержать Турцию от выступления против России, дабы не отвлекать ее от дел на западных границах. То лестью и подкупом, то угрозами и устрашением добивается посол своих целей.
Но вскоре он взмолился, просит сменить его на столь тягостном посту. Петр Первый, сумевший уже оценить старания опального стольника, отказывается удовлетворить его просьбу. Большая «нужда вам там побыть», — пишет царь своему послу. И заверяет, что не забудет его трудов.
В награду за труды Толстой получает от Петра Первого «персону царскую диамантами обложенную» — портрет царя, украшенный алмазами.
Все труднее становится положение посла. Король Карл XII, разбитый под Полтавой, укрылся во владениях султана. Посол, следуя инструкциям, настаивает на изгнании незадачливого шведского монарха, помышлявшего «сочинить с турками любовь», а также требует выдачи изменника гетмана Мазепы.
Вместо удовлетворения этих требований султан избирает иной путь. В конце ноября 1710 года в торжественном заседании дивана решена война с Россией.
И тотчас же чрезвычайный и полномочный посол России подвергается неслыханному оскорблению и насилию: его заключают в стамбульскую тюрьму Едикюле.
Некогда, во времена процветания Византии, на месте Едикюле находилась крепость Циклобион, имевшая тогда пять башен и именовавшаяся поэтому еще Пентапиргоном. Здесь же были и знаменитые «Золотые ворота», те самые «врата Царьграда», к которым пригвоздил свой щит русский князь Олег.
После завоевания Константинополя Мехмедом Вторым к крепости пристроили еще две башни и она получила название Едикюле — то есть «Семибашенный замок». Немало повидали на своем веку камни этой турецкой Бастилии. На зубцах башен выставлялись головы казненных визирей. А в казематах, без воздуха и света нередко томились захваченные взбунтовавшимися янычарами султаны. Здесь был задушен восемнадцатилетний Осман Второй. Здесь же находился и «колодезь крови» — в него бросали головы янычар, после того как эта гвардия была упразднена. Сюда же заключали и иностранных послов. Наперекор всяким правилам, их сажали в казематы всякий раз, когда султан выступал войной против какой‑либо из стран. Этот нелепый и варварский обычай, свидетельствующий о довольно своеобразном толковании турками международного права, просуществовал вплоть до XIX века.
Здесь в одном из мрачных казематов «преисподнего тартара», как называли эту тюрьму, оказался и русский посол Петр Андреевич Толстой. «Когда турки посадили меня в заключение, — писал он, — тогда дом мой, конечно, разграбили… а меня, приведши в Семибашенную фортецию, посадили прежде под башню в глубокую земляную темницу, зело мрачную и смрадную…»
Неудивительно, что из 17 месяцев во время первого заключения Толстой 7 месяцев проболел, «и не мог упросить, чтоб хотя единожды прислали ко мне доктора». Не раз ему угрожали пытками, хотя само пребывание в этой тюрьме было подобно мучительной пытке. Ненадолго освобожденный из‑под стражи Толстой вновь очутился в каземате, когда в декабре 1712 года султан вновь стал угрожать России войной.
И только в начале следующего года посла освободили. Наконец, после тринадцатилетнего пребывания в Турции, из коих более двух лет ему пришлось провести в заключении, он смог вернуться домой, на родину.
Недоверие к нему Петра Первого теперь было окончательно сломлено. Бывший мятежник доказал свою преданность верной службой. Ради интересов родины не жалел живота своего. Отныне Петр Первый не отпускает его от себя, оказывает ему всякие почести. И только иногда, во время пиров, намекая на прошлое своего сенатора, президента комерц–коллегии Петра Андреевича Толстого, в шутку сдергивал с его головы модный в ту пору парик и, ударяя любимца по лысине, приговаривал: «Головушка, головушка, если бы ты не была так умна, то давно бы с телом разлучена была».
Воспоминания о страшных месяцах, проведенных в турецкой тюрьме, Толстой сохранит до конца своих дней. Об этом будет напоминать ему и та часть фамильного герба, который он обретет вместе с графским титулом в 1724 году, где изображены семь башен с полумесяцами — обозначающими, что он был «Чрезвычайным и Полномочным послом при Порте Оттоманской тринадцать лет… от турок был двоекратно в заточении в крепости, именуемой Едикуле, то есть семибашенной, содержан», и что здесь «за интересы отечества своего страдал».
Умер Толстой в Соловецком монастыре, куда его сослал всесильный Меншиков после смерти Петра Первого. Среди его вещей печати не оказалось. Ни к чему было брать с собой в ссылку эту теперь для него бесполезную вещь. Ее хранили родственники, как реликвию, напоминавшую о заслугах перед Россией их знаменитого предка. Потом печать досталась внуку петровского дипломата — прадеду писателя Андрею Ивановичу, а от него по наследству перешла Льву Николаевичу Толстому.
Тайна «Мебели розового дерева»
Профессор римской литературы господин Бержере, герой романа Анатоля Франса «Современная история», ненавидел фальсификаторов. Однако снисходительно считал, что подобный грех позволителен филологу. Видимо, потому, что и сам любил удивлять своих друзей «случайно» обнаруженными древними греческими текстами или выписками из редких книг, название которых почему‑то отсутствовало в библиографических справочниках.
В руках профессора каким‑то странным образом оказывался то греческий текст, якобы найденный в одной из гробниц города Филы, который он переводил на французский, то редкое уникальное издание XVI столетия, откуда он будто бы списывал одну из «весьма любопытных глав». Друзья ученого, ученики знали об этой особенности профессора. Прослушав очередной перевод «неизвестного» текста, они лишь понимающе улыбались.
Франсовский любитель литературных мистификаций — образ в известной мере собирательный, и писатель не случайно наделил его особой страстью. Перелистайте страницы истории мировой литературы и вы обнаружите немало анонимных изданий и загадочных псевдонимов, талантливые мистификации и ловкие литературные подделки. Современники часто и не подозревают о литературном обмане. Только много лет спустя, благодаря неожиданной находке или случайному открытию, выясняется поражающая всех истина. Так было с опубликованными в XVI веке гуманистом Сигониусом неизвестными отрывками из Цицерона. Двести лет верили, что это действительно принадлежащие знаменитому римлянину произведения. Обман был раскрыт два века спустя благодаря найденному в архиве письму Сигониуса, в котором он признавался в мистификации. А разве творчество легендарного барда Оссиана не оказалось плодом воображения английского поэта Джона Макферсона и испанку Клару Гасуль не «породил» Проспер Мериме? А история со знаменитой Краледворской рукописью, оказавшейся созданием чешского филолога Вячеслава Ганки?
