Семь светочей архитектуры. Камни Венеции. Лекции об искусстве. Прогулки по Флоренции - Джон Рескин

можем без нее сохранять память. Как холодна вся история, как безжизненны все ее образы по сравнению с тем, что пишет живой народ и хранит неподкупный мрамор! Сколько страниц сомнительных летописей оказались бы ненужными благодаря нескольким камням, поставленным друг на друга! Честолюбие древних строителей Вавилона не было беспочвенным: есть только два всесильных победителя забвения в этом мире – Поэзия и Архитектура; вторая в определенной степени включает в себя первую и является более могущественной в своей реальности; важно, чтобы с нами оставалось не только то, что люди думали и чувствовали, но и то, что они сделали своими руками, что произвел их труд и на протяжении всей их жизни видели их глаза. Эпоха Гомера окутана мраком, сама его личность вызывает сомнение. Другое дело эпоха Перикла; и придет день, когда мы согласимся, что больше узнали о Греции по уцелевшим обломкам ее скульптуры, чем от ее певцов или военных историков. И если действительно есть какая-то польза от нашего знания о прошлом или какая-то радость от мысли, что и о нас будут помнить, которая может придать нам силы в наших трудах или терпения в трудностях, то у нас есть две обязанности по отношению к нашей национальной архитектуре, важность которых невозможно переоценить: первая – наполнить современную архитектуру историческим смыслом, а вторая – сохранить как драгоценнейшее наследие архитектуру прошлого.

III. И, говоря о первом из этих двух направлений, поистине шестым Светочем Архитектуры можно назвать Память; ибо, именно становясь мемориальными и монументальными, общественные и жилые здания достигают подлинного совершенства; и это объясняется отчасти тем, что они при таком подходе строятся более прочными, а отчасти тем, что их украшения при этом одухотворяются метафорическим или историческим смыслом.

Что касается жилых зданий, то тут всегда присутствует определенное ограничение подобного подхода как в возможностях, так и в намерениях людей; и все же я уверен, что не к лицу уважающей себя нации строить дома с тем, чтобы они прослужили только одному поколению. Есть некая святость в старом обжитом доме, которая не может быть возобновлена в каждом новом жилище, которое возводится на его руинах; и я уверен, что хорошие хозяева обычно это чувствуют и что, прожив свою жизнь счастливо и достойно, они были бы опечалены в конце своего пути при мысли о том, что место их земного пребывания, которое являлось свидетелем и, казалось, почти сопереживало всему, что было в их жизни достойного, радостного и горького – со всей памятью о них самих и со всеми материальными предметами, которые они любили, которыми повелевали и на которых оставили отпечаток своего присутствия, – что все это должно быть сметено, как только для них будет готово место в могиле; что ко всему этому не надлежит проявлять уважение и испытывать привязанность и что ничего хорошего не должно быть извлечено из всего этого их детьми; и что хотя поставят им надгробие возле церкви, но не станет живым памятником им домашний очаг; что все, чем они когда-то дорожили, будет предано забвению, и кров, который давал им приют и утешение, сровняют с землей. Я утверждаю, что добрый человек не хотел бы этого и что, более того, хороший сын, благородный потомок побоялся бы сделать это с родным домом. Я утверждаю, что если бы люди жили действительно как люди, их дом был бы храмом – храмом, которому мы едва ли осмелились бы причинить ущерб и возможность жить в котором была бы для нас святыней; и странным отсутствием естественной привязанности, странной неблагодарностью ко всему, что дал родной дом и чему учили родители, странным сознанием того, что мы не верны чести наших отцов и что наша собственная жизнь не такова, чтобы сделать наше жилище святыней для наших детей, было бы стремление строить только для себя и только для улучшения своей собственной жизни. И я смотрю на жалкие ячейки из глины и известки, которые с самоуверенностью плесени всходят на полях вокруг нашей столицы, – на эти тонкие, шаткие будки без фундаментов, сделанные из щепок и поддельного камня, на эти унылые ряды невзрачных строений, равно лишенных различий и родства, столь же одиноких, сколь и одинаковых, – не просто с равнодушным отвращением оскорбленного вкуса, не просто жалея об оскверненном пейзаже, но с тяжелым чувством от того, что корни нашего национального величия, должно быть, глубоко подорваны, если они так слабо укоренены в родной почве; что эти убогие неуютные жилища являются признаком большой и повсеместно растущей неудовлетворенности; что они – свидетельство времени, когда цель каждого человека – оказаться в более высокой сфере, чем ему свойственно, и когда прошлое каждого человека для него – привычный объект презрения; когда люди строят в надежде покинуть то, что они построили, и живут в надежде забыть прожитые годы; когда покой, утешение и вера покинули дома, и переполненные жилища беспокойно мятущегося населения отличаются от кочевых шатров арабов или цыган только отсутствием здоровой открытости вольному воздуху небес и менее удачным выбором места на земле, а отказ от свободы не сопровождается обретением покоя, так же как отказ от постоянства не возмещается роскошью перемен.

IV. Не бывает зла незначительного, зла без последствий; оно опасно, заразительно и чревато другими проступками и бедами. Если человек не любит родной очаг, не почитает его – значит, он способен его опозорить, значит, он никогда не признавал непреложную истину того христианского закона, который вытеснил языческое идолопоклонство, но не почитание родителей. Бог – не только на небе, но и в доме; Его алтарь в каждом жилище; пусть люди не забывают об этом, когда они с легкостью разрушают этот алтарь, чтобы развеять его пепел. Не просто для услаждения взора, не для удовлетворения рассудочной гордости или развитой, разборчивой фантазии важно, насколько долговечными и совершенными будут возводимые нами жилые здания. Одна из тех нравственных обязанностей, которыми нельзя пренебрегать безнаказанно, ибо осознание их зависит от присутствия и тонкого настроя совестливости, состоит в том, чтобы возводить наши жилища заботливо и терпеливо, с любовью, тщанием и с расчетом на то, что, по крайней мере, при обычном ходе вещей в стране они смогут простоять вплоть до полного изменения направленности местных интересов. И это самое малое, что надо сделать, но было бы еще лучше, если бы, по возможности, люди строили свой собственный дом в масштабе, соизмеримом скорее со своим положением в начале, чем с достижениями