Петр Радечко - Реабилитированный Есенин
В одной из предыдущих глав много внимания было уделено неблаговидной, если не сказать подлой, роли Мариенгофа в разрыве семейных отношений Есенина и Райх. Однако нередко в книгах, газетных и журнальных публикациях, в телепередачах недобросовестными авторами приводится эпизод из «Романа без вранья», где утверждается, что во время случайной встречи этих трех человек на вокзале в Ростове в 1920 году Есенин якобы не хотел сразу видеть Зинаиду, а тем более заходить в вагон, чтобы посмотреть на сына Константина. Потом согласился, но сказал, увидев малыша, что «Есенины черные не бывают».
Глава 33 книги потомка барона Мюнхгаузена начинается словами: «забыл рассказать». Но, учитывая все его «правдивые» россказни, так и хочется перефразировать это выражение в «забыл соврать». А теперь продолжим цитирование:
«Случайно на платформе ростовского вокзала я столкнулся с Зинаидой Николаевной Райх. Она ехала в Кисловодск (курсив мой. – П. Р.). <…>
Заметив на ростовской платформе меня, разговаривающего с Райх, Есенин описал полукруг на каблуках и, вскочив на рельсу, пошел в обратную сторону, ловя равновесие плавающими в воздухе руками.
Зинаида Николаевна попросила:
– Скажите Сереже, что я еду с Костей. Он его не видал. (курсив мой. – П. Р.). Пусть зайдет, взглянет. Если не хочет со мной встречаться, могу выйти из купе.
Я направился к Есенину. Передал просьбу.
Сначала он заупрямился:
– Не пойду. Не желаю. Нечего и незачем мне смотреть.
– Пойди – скоро второй звонок. Сын ведь».
Как видим, Мюнхгаузен любезно беседует с оставленной по его же наущению Зинаидой Райх, а потом с трудом уговаривает непутевого отца впервые взглянуть на сына, которому уже более полугода.
Мариенгоф в данном случае, как неоднократно и в других случаях, использует излюбленный прием патологических лгунов – «обставить» картину описываемых событий мельчайшими подробностями какого-нибудь действия, чтобы придать факту наибольшую убедительность. Мол, в таком случае читатель не будет анализировать правдивость основных доводов. Ведь автор живо видит перед собой Есенина, манипулирующего на одном рельсе.
Но мы отбросим эту уловку мнимого барона и обратимся к воспоминаниям давнего друга Есенина Владимира Чернявского, с которым он познакомился еще в 1915 году в Петрограде. В книге «С. А. Есенин в воспоминаниях современников» (т. 1. С. 221) читаем:
«Некоторую кровную связь с Белым он хотел закрепить, пригласив его в крестные отцы своего первого, тогда ожидаемого ребенка. Но впоследствии крестным его дочки Тани, родившейся после отъезда Есениных из Петрограда, записан был я. Белый крестил второго «есененка – Котика».
А теперь давайте проанализируем: мог ли Андрей Белый, в некотором роде учитель Есенина, крестить его сына без участия отца? Ведь Райх без Есенина была в то время для этого крупного поэта практически никем.
И еще одна мысль: из чьих уст и, видимо, неоднократно слышал В. Чернявский «домашнее» ласковое имя второго «есененка – Котика» (Кости)? Ведь Чернявский остался в Питере, и Райх с ним общаться не могла. Вряд ли она любезничала с мнимым бароном в Ростове, если вспомнить свидетельства обоих ее детей, что их мать «терпеть не могла Мариенгофа».
И, наконец, как могла Райх выйти из купе в случае прихода Есенина, если самый «правдивый автор» «столкнулся с ней на платформе»?
Как видим, безоглядно верить сто раз совравшему «романисту» при всех его болезненно-надуманных подробностях нельзя. Есть на то и еще некоторые основания.
Первое из них – письмо Есенина своему другу Александру Сахарову из Ростова-на-Дону, отправленное в том же июле 1920 года, когда произошла, по свидетельству Мариенгофа, эта встреча. В нем говорится:
«Да, еще есть к тебе особливая просьба. Ежели на горизонте появится моя жена Зинаида Николаевна, то устрой ей как-нибудь через себя или Кожебаткина тыс<яч> 30 или 40. Она, вероятно, очень нуждается, а я не знаю ее адреса. С Кавказа она, кажется, уже уехала (курсив мой. – П. Р.), и встретить я ее уже не смогу…» (Есенин, С. А. ПСС. т. 6. С. 114).
Получается, что в присутствии Мариенгофа Есенин не хотел встречаться с женой, а в письме сожалеет о том, что не может встретиться с ней и дать денег.
Второе основание для того, чтобы не доверять Мариенгофу в данном случае то, что Есенин всегда до своего последнего дня носил у себя в кармане фотокарточку сына Константина, который по свидетельству других современников в детстве черным не был. А Матвей Ройзман считал его светлым.
И, наконец, есть немало свидетельств того, что Есенин нередко приезжал в квартиру Всеволода Мейерхольда и Зинаиды Райх, чтобы посмотреть на своих детей. Привозил туда даже Айседору Дункан. Сам же иногда тайно встречался с Зинаидой Николаевной у ее подруги Зинаиды Гейман. Приехал проститься с детьми и перед своей последней поездкой в Ленинград.
Однако пора разъяснить читателям, зачем мы заостряли их внимание при рассмотрении этого вопроса на слова Мариенгофа: «Она ехала в Кисловодск» и Есенина: «С Кавказа она, кажется, уже уехала».
В воспоминаниях Надежды Вольпин «Свидание с другом» есть отдельная глава «Письмо из Кисловодска». В ней рассказывается о том, как летом 1920 года еще до поездки Есенина на юг, он был у Надежды в комнате в Хлебном, показывал распечатанное письмо Зинаиды Райх из Кисловодска и собирался послать ей туда деньги (Как жил Есенин. С. 256).
Вот почему Есенин в письме Сахарову предполагает, что Райх с Кавказа уже уехала, а лживый Мариенгоф, с опозданием вспомнивший все мельчайшие подробности его, скорее всего выдуманной встречи с Зинаидой на ростовском вокзале, отправляет ее во второй раз в Кисловодск, заодно присочинив о полном отсутствии у Есенина отцовских чувств.
Незадолго до своей смерти, когда надо было уже, как говорят, готовиться к встрече с Богом, «вздыбленным им в чрезвычайке», Мариенгоф, как и в молодые годы, продолжал все так же втирать очки людям, но уже прикидываясь не самым умным на свете, а дурачком.
Вот как, например, он «пытается понять», что имел в виду Ленин, когда после прочтения его поэмы «Магдалина» сделал свое резюме об авторе: «Больной мальчик».
«Надо признаться, – пишет потомок барона Мюнхгаузена, – я очень обиделся на Ленина и за “больного”, и за “мальчика”.
Черт побери, больной! да у меня и насморка никогда не бывает!.. Мальчик!.. Ха!.. Мальчик!..
Друзья знали, что я даже год тому назад бледнел от злости, когда в статьях или на диспутах меня называли молодым поэтом» (Мариенгоф, А. Роман без вранья. Циники. Мой век, моя молодость. С. 304–305).
Думается, что комментировать эти два слова Ленина не надо. Даже школьник из «плебейской семьи», не в пример барону Мюнхгаузену, поймет, что здесь имеется в виду мальчик, больной на голову, а не простудившийся.
А вот о «бледности от злости» Мариенгофа сказать несколько слов надо. Вернее, уточнить, что поэма «Магдалина» появилась в газете «Советская страна» 10 февраля 1919 года и была первой публикацией Мариенгофа в московской печати. По его же свидетельству, незадолго до этого в Пензе вышли альманах «Исход» с его стихами и сборник «Витрина сердца», но рецензий на них не было. Так о каких статьях о Мариенгофе и диспутах «год тому назад», где его называли «молодым поэтом», могла идти речь? Бледней и злись, Анатолий, сколько хочешь, но зачем лгать? Ведь книги пишутся и издаются затем, чтобы им верить. Но в книгах Мариенгофа повсеместно разбросана ложь.
Прикинулся мнимый барон не понимающим и того, по какой причине Айседора Дункан после выхода «Романа без вранья» разорвала с ним «добрые отношения».
Только случилось это не с появлением пресловутого «Вранья». В 1927 году, когда книжонка впервые вышла в свет, Айседора погибла. Находясь за границей, она не могла ее прочесть. А тем более разорвать отношения.
Ненавистник Есенина Мариенгоф был ей абсолютно безразличен. Терпела она мнимого барона только до поездки с Есениным за границу, поскольку тогда он считался другом поэта. Как только по возвращении Есенин перестал с ним встречаться, не стала знаться с ним и Айседора. Ведь кроме всего прочего ей тогда стали известны эпиграммы Мариенгофа, еще больше, чем предыдущая, шершеневичская, оскорбляющие ее достоинство:
Я вчера немного пьян,Был у бабушки Дункан.Был со мною Старцев – другИ Есенин – ейный внук.
Напомним читателям, что именно с другом Ванечкой Старцевым Мариенгоф, по его же свидетельству, в пензенской гимназии влюбился в «имажи» и в Есенина.
А вот еще один «баронский реверанс» в сторону Айседоры:
Есенина куда вознес аэроплан?В Афины древние, к развалинам Дункан.
Ни один мужчина в мире ни патрициевской, ни плебейской крови не позволял себе ничего подобного в адрес гениальной Айседоры, которую и сейчас помнят не только по фамилии, но и по одному лишь имени.
