Виктор Бердинских - Русская деревня. Быт и нравы
В военные годы видения огненных снопов стали повсеместными. Они, как правило, являлись к вдовам, потерявшим своих мужей на фронте, и к женам, тоскующим по мужьям. «У женщины одной сын умер годовалый, а муж в это время в армии был. Вот она затосковала по сыну-то, и к ней стал огненный змей летать — бес. А ей-то казалось, что это Степан (муж). Он к ней приходил, она с ним разговаривала. Она свекору сказала, что к ней Степан придет. Ну вот, “пришел” он к ней. Она-то с ним разговаривает, а родные рядом стоят и никого не видят. Потом на окнах кресты осиные сделали — перестал ходить. А потом этот “Степан” за ней на “тройке” приехал. Она бросилась к нему во двор, ее свекор вовремя поймал — не пустил во двор-то. Псалтырь тогда прочитали, он и исчез, только по воротам что-то так стукнуло, так ворота и задрожали. Потом больше он не приходил. А скоро у нее муж вернулся из армии. Это все в самом деле было» (О. Е. Помелова, 1909).
И все же больше всего в деревне страшились и пугались колдовства. Это был ужас, смешанный с восхищением. Вот как безыскусно выразился об этом один старик: «В колдовство вроде бы и не верили. Просто доверяли чуду».
Правда, очень многие старожилы говорят о том, что в их деревнях колдунов вообще не было. Но страх перед мощью неведомых человеку сил был у всех. Поддерживали этот страх и различные необъяснимые происшествия, о которых долго толковали в округе. «Как отношусь к колдовству? Колдовство — не колдовство, а со мной случай был такой. Это было в 1929 году. Шли мы с вечерки и за деревней Малые Коряки. В Волчьем логу, метров за 150 до его конца, перед нами метров за 30 женщина выбежала нагая и через дорогу по воздуху перебежала. Красивая, волосы волной. Все видели» (А. Н. Мальшаков, 1914).
Немало слухов о тайной силе своих родных, знакомых распускали по деревне члены их семей, соседи. «У нас в деревне одна бабка жила, а рассказывал ее внук. Бывало, скажет: “А у меня бабка умеет в свинью оборачиваться”, — и мы станем к нему приставать, как да как. “А вот так, — говорит. — Пойдет она в баню в двенадцать часов ночи, перевернется через двенадцать ножей и вот станет свиньей”. И вот один раз вправду мы увидели своими глазами— бегает по деревне свинья. Мальчишки, которые постарше были, поймали эту свинью и обрезали уши. А потом сам Митька, внук этой бабки, говорил: “Ха-ха, бабка моя почему-то стала без ушей”. И с той поры больше никто в деревне свинью-оборотня не видел» (М. А. Ситников, 1906).
Колдунам была подвластна и природа. «Было колдовство. Был Антон — дак он ручьи останавливал. Придет, скажет: “Вода, не теки!” И не текет Кому надо — ходили лечились к знахаркам, кому не надо — не ходили» (А. Е. Рыкова, 1907).
Но чаще всего под колдовством люди понимали черное злое дело, вредное для окружающих. Поводы к нему находили в течение обычной жизни. «В нашей деревне был такой случай. Одна женщина из-за ревности “посадила” другой килу, от которой та и умерла. Но перед этим болела долго и мучительно. Виновница же смерти похвалялась и грозилась, что так поступит с каждым, кто станет у нее на дороге» (С. Н. Видякин, 1925).
Зависть, жадность, злоба, любовь, ревность — вот чувства, побуждавшие людей обращаться к колдунам. «У меня тетка была очень красивая. Так к ней соседка мужика приревновала — к колдунье пошла. А та тетушкин след заколдовала и верх-то с песку сняла. Так у тетушки ноги заболели. Знахари разные болезни лечили, а тетушке сразу сказали, что околдована и умрет. К знахарям хорошим со всех сторон приезжали. Жил у нас в деревне один, брал очень мало. Год или два всего назад умер. Лет ему 100 было. Лечил даже рак. Сначала его привлекали, а потом он начальника вылечил, и его больше не трогали. Он в бани водил» (Н. В. Метелева, 1927).
Всеобщий страх перед колдуном делал его авторитет в деревне непререкаемым, хотя и жил он, как правило, на отшибе и в дела деревни не вмешивался. «А колдуны разные были. Раньше по невесту ездили на лошадях, колокольца у каждой лошади вдевали, к дуге полотенца, скатерти вышитые с кружевом. А его, этого колдуна, на свадьбу не пригласили. Он вышел, обошел лошадей, они встали на задние ноги — передними машут в воздухе. А люди ползали по снегу на четвереньках, как волки, и выли. Он ушел домой, а они так и остались. Хозяин пошел к нему кланяться. Час, два. Кое-как укланял. Обошел, пошептал, похлопал — лошади встали, пошли. Взяли его с собой. Приехали к невесте. Хлопнул по плечу — невеста стала реветь, реветь, чуть не заревелась. Снова хлопнул по плечу, она перестала. У него толстая книга была, буквы черные. Он по книге все делал. Боялись его очень. Стол потрогает за уголки, так он плясал. Пил здорово! Умер, так язык был долгущий, высунулся, упихать некуда было — вот какой черти вытащили. У него дочь Наталья, она у него научилась. Прилечивала и отлечивала. С мужиком моим чего-то сделала, так он не на глаза меня и матерь. А раньше был не такой. Он уехал в Зуевку. Замуж не выходила, кого надо — того и прилечит к себе. Дом купила маленький, мужиков-то манила, вином поила. Бабы, видно, и убили ее» (М. Ф. Новоселова, 1911).
Отвести от человека злое колдовство, «уроченье», порчу мог другой, более сильный колдун или колдунья. О случае, происшедшем с ним, рассказывал Василий Константинович Шубин (1911): «Люди верили в колдовство. Думали, что один человек может приколдовать к другому. Знахарки лечили любую боль. Например, как лечили зубную боль: кору липы или соль ложили на зуб. А детский испуг — мерили ниточками голову, завязывали узелки. Костоед лечили травами. Но было такое: урочили людей. Зевнут на человека лихим глазом, и человек заболевает. Но другие снимали колдовство. В нашей деревне жили две колдуньи. Я про себя расскажу. Я был молодым, здоровым парнем, ничего у меня не болело. И вот однажды пришла ко мне одна эта колдунья и что-то сказала. Но я не понял ни одного ее слова. На следующий день мне стало нехорошо. Надо сказать, что в то время я шибко любил одну дивчину, и она меня любила. Видимо, кому-то было неугодно видеть нашу любовь. Ну так вот. Через несколько дней мне стало совсем плохо. Это было бы еще ничего, но было удивительно то, что девушка, которую я любил, вдруг перестала меня замечать, как будто мы никогда не знали друг друга. С каждым днем мне становилось все хуже и хуже, родные думали, что я помру. Тогда позвали вторую колдунью. Она пришла и что-то пошептала надо мной. Потом она сказала, что надо мной лежит заклятье и что я через несколько дней умру. Спасти меня может только смерть той колдуньи. Я еле понимал смысл ее слов, но слово “смерть” я понял, испугался. Но колдунья улыбнулась и сказала, что все будет хорошо. На следующий день произошло нечто страшное и странное. Пастух загнал стадо в стойло. И вдруг бык, который до этого стоял смирно, стал злиться. Глаза его налились кровью, он рассвирепел вырвался из ограды и понесся по деревне. Он прибежал к дому первой колдуньи и стал очень сильно реветь. А колдунья как раз была дома, она подошла к воротам. И тут бык рогами сорвал калитку с петель, ворвался в усадьбу и пригвоздил колдунью к стене избы. Потом постоял немного и пошел обратно. Пришел домой и тут же успокоился. Не знаю, чем это объяснить, но на следующий день я чувствовал себя лучше. А то ведь ходил, как слепой, света белого не видел, будто ночь. Потом пошел я на поправку. И девушка ко мне пришла, говорила, как во сне все было. Потом жили мы хорошо. А почему колдунья была? А не знаю почему. С ветром она зналась, с лесовым, разговаривала с ними. Вот потеряет человек что-нибудь, так она могла точно указать то место. Как-то на картах могла увидеть. Но люди верили и в колдовство и в приметы. Многие приметы веками сложены. Часто вспоминаю детство. Помню, в крестьянской избе спали на полатях. По вечерам на полатях рассказывали друг другу сказки. Очень много сказок рассказывали в сумерках, когда родители еще не пришли и не зажгли огня. Помню, топилась маленькая печка посреди избы, а от нее на стенах играли блики пламени. Жутко и страшно интересно. Рассказывали все больше страшные сказки».
Были сильные колдуны, слабые, были и колдуны поддельные, пользовавшиеся доверчивостью людей и умевшие делать некоторые трюки. А. А. Кожевников (1925) полагает: «Колдовства, конечно, боялись. Были люди хитрые, умели подстроить. Например, мою тетю сватали, намечалась уже и свадьба, всех пригласили, а была в деревне женщина, ее и забыли. Женщина эта считалась колдуньей. Ну, она и думает: “Ладно, я вам устрою!” Пришла к дому, машет руками, бормочет, ходит по двору и бегает по сенкам. Сваты должны ехать домой, сели в сани, возница понукает лошадь, а она не идет, а Марья наплясывает. Ведь пока не поклонились в пояс да не напоили и не извинились, она не “отпускала” лошадей. А потом пошла к воротам, взяла что-то из-за обшива, оказалось, кусок медвежьего сала, а лошади чуют, боятся и не едут. Хитрые были люди!»
Ночной мир, мир нечистой силы оживал вечером в сказках, рассказах, разговорах. В распорядке дня крестьянской семьи час такого рода рассказов занимал особое место. «Как начнет темнаться, так все ложились на полати. Света не было. А керосина мало и дорог. Сказки все рассказывали часа два-три, потом лучину зажигали, ужинали, потом в темноте день обсуждали. Сказок-то было много, да я уж не помню» (Н. В. Метелева, 1927).
