Андрей Фесенко - Русский язык при Советах
Несколько выпадают из плана орфографических и грамматических изменений языка моменты, связанные с усилением полисемии слов, идущей разнообразными и часто противоречивыми путями; по сути это есть широкая метафоризация целого ряда слов. Однако если метафоризация в литературе является случайной образностью, т. е. образ употребляется единовременно – казуально, то при полисемии образность распространяется за пределы какого-либо случайного речения или литературного произведения – полисемия утверждает постоянное, повсеместное употребление слова в новом его значении, делает его узуальным.
В отличие от морфо-лексических новообразований, в которых наблюдается эпохальное явление – массовая интенсифицированная аббревиация, – в области полисемии мы находим семантические изменения. Они происходят в пределах формально старых слов, когда эти слова до- или переосмысляются. В старые меха вливается новое вино.
Проф. В. Виноградов следующим образом определяет положение со смысловой нагрузкой русских слов:
«…для современного русского языка характерно увеличение смыслового объема… имени существительного и прилагательного. Т. к. литературный язык всё шире захватывает и всё сильнее притягивает к себе сферы разных профессионально-технических диалектов, всё теснее смыкается с языком науки и техники, а также с разными профессиональными говорами и бытовыми жаргонами, то, естественно, значения многих имен обогащаются, усложняются. Смысловая емкость имен существительных возрастает (ср., напр., рост значений слов: база, квалификация, линия, лицо и т. п.). («Русский язык», стр. 56).
Разновидности этого процесса, так же как и его суть, не новы, но в послереволюционный период, по сравнению с другими эпохами, такой процесс действительно протекает более интенсивно, давая иногда внутрисемантические расширения (т. е. внутри одной и той же лексемы) на очень коротких отрезках времени. В этом можно убедиться по ряду нижеследующих примеров (после тире дается новое доосмысление):
Перемещение плана
дворник – стекловытиратель автомобиля, трамвая и т. д.
сектант – политический, партийный сектант;
тяжеловес – 1) грузовой поезд, вес которого превышает нормальный; 2) неоф. заключенный концлагеря с многолетним сроком;
вредитель – народно-хозяйственный вредитель;
треугольник – партийное, административное и профсоюзное руководство в их совмещении;
ячейка – партийная, комсомольская или какого-либо добровольного общества;
техника – оснащение; чаще военное:
Техника, техника… она шла отовсюду, двигалась по снежным полям, изрыгала огонь, сметала самые сложные, самые изощренные сооружения… (Лидин, Изгнание, 168),
Затем пришли в болотистые Потиевские леса, куда не могли бы проникнуть немцы со своей техникой… А без техники они не посмели бы наступать на нас… (Вершигора, Люди с чистой совестью, 11, 29)
и, наконец, ряд глаголов, получивших особое военное осмысление, потом обогатившее синонимические ряды общего языка:
просачиваться (о жидкости) – во враждебный лагерь;
прочесывать (о волосах) – пулеметами лес, огнем с воздуха;
обтекать (о воде или воздухе) – узлы сопротивления;
перемалывать (зерно) – технику или живую силу врага.
Переход конкретного в абстрактное
а) Использование общих слов
ножницы – расхождение между ценами на промышленные и сельскохозяйственные товары;
выкачать (воду) – хлеб, золото у населения;
вскрыть (письмо) – сущность, идейное содержание;
пронизать (взглядом) – материал идейным содержанием;
растить (детей) – новые победы.
Особо, пожалуй, следует отметить глагол «развязать». Его эволюция от конкретного, физического понятия «развязать узел» началась, надо полагать, давно, так, например, в русскую фразеологию задолго до Революции вошло выражение «развязать руки» (имеем в виду, конечно, его переносный смысл), но только недавно, очевидно, в военный период, и возможно под влиянием украинского языка (розв’язати питання) слово «развязать» приобрело широкое распространение в разновариантном переносном смысле, но уже без идиоматической специфики. Это слово стало множиться в пределах абстрактных значений (развязать войну, ненависть и т. д.):
…они хотят… развязать третью мировую войну. (Правда, 14 июня 1950).
– Попытайтесь беспристрастно решить, кто развязал эту эпопею горя и ужаса… (Г. Климов, В Берлинском Кремле, Посев, № 29, 1949).
– Они развязывали ненависть, а родилось сочувствие. (Гроссман, Годы войны, 158),
иногда перекликаясь со старым идиоматическим понятием «развязать руки» – освободить от чего-либо:
Близость смерти развязывала былые клятвы… (Эренбург, Буря, 589).
б) Использование технической терминологии
смычка – города с селом, пролетариата с крестьянством;
блокироваться – с классовым врагом и т. п.;
перестройка – идеологическая;
перековка – идейно-политическая, профессиональная;
подкованный – обладающий политическими, профессиональными знаниями.
Переход частного в общее
работник (человек, занимающийся физическим трудом) – трудящийся (преимущественно интеллигентных профессий): работник просвещения, искусства и т. д.;
пятисотница (член бригады Марии Демченко, снявшей 500 центнеров свеклы с гектара) – любая колхозница, снимающая не меньший урожай;
стахановец (последователь А. Стаханова, шахтер, повышающий добычу угля путем введения новых методов организации производства) – любой рабочий или колхозник, перевыполняющий производственные нормы при помощи стахановских методов;
кадры (военные) – партийные, комсомольские, профессиональные и т. д.
Переход общего в частное
партия – ВКП(б), позже КПСС;
актив – партийный, комсомольский, профсоюзный;
чистка – партии, профсоюза, государственного аппарата;
машина – автомобиль; реже: мотоцикл или велосипед;
район, край – районный, краевой центр:
– Поеду в край…
– А если в крае откажут? – в упор спросил Кондратьев.
– Если откажут, поеду в Москву… (Бабаевский, Кавалер Золотой Звезды, 149).
В переходе общего в частное можно предусмотреть определенный вид эллипсиса, своеобразного сокращения, о котором речь была выше. Иногда к тому же, за тем или иным словом как бы монополизируется новое значение, фактически единственно возникающее у нас в сознании при его произношении. Так, некоторые слова и до сих пор полисемантичные, т. е. сохраняющие и свое старое значение, всё же вызывают совершенно определенную, обусловленную современностью, ассоциацию, будучи взяты без поясняющего словесного окружения. Так, например, «они зарегистрировались» вызовет конкретное представление о регистрации брака в ЗАГС'е. Услышанное внезапно, слово «тревога» может вызвать теперь только одно сомнение: боевая это или учебная воздушная тревога, но никто не подумает о тревоге душевной. «Буза» ни в коем случае не будет воспринята как напиток, а только как полумеждометие, обозначающее нечто недоброкачественное или просто ерунду.
* * * * *Заканчивая краткий обзор орфографических, грамматических и лексико-семантических особенностей русского языка советского периода, нельзя не остановиться, хотя бы вскользь, на некоторых сдвигах в области русского литературного произношения.
В подтверждение важности этого момента находим справедливое замечание у крупнейшего советского фонетиста проф. Р. Аванесова:
«Орфоэпия является такой же необходимой стороной литературного языка в сфере устной речи, какой в сфере письменной речи является орфография». («Вопросы современного русского литературного произношения», стр. 9).
Всё же подобный экскурс, к сожалению, может быть скорее информативным, чем инструктивным. Объясняется это рядом причин, в частности тем, что фонетические сдвиги в языке, тем более на таком коротком отрезке времени, как послереволюционный период в России, мало приметны и к тому же изучаются малым количеством ученых, среди которых, вне сомнения, виднейшим является упомянутый выше проф. Р. Аванесов, но и он обычно ограничивается констатацией тех или иных фонетических явлений. Упоминая книгу последнего «Русское литературное произношение», В. Фаворин в своей статье «К вопросу о современной произносительной норме» (Известия АН СССР, Отд-ие лит. и яз., 1953, № 1, стр. 84) пишет:
«…Он (Аванесов – Ф.) редко отдает предпочтение тому или другому варианту, опасаясь возможной «субъективности» своих суждений. В связи с этим не всегда четко разграничиваются недопустимые, случайные отклонения от норм и новые, нарождающиеся или уже упрочившиеся нормы».
Надо полагать, что отсутствие четкой нормативности у Аванесова объясняется не только тяготением к беспристрастной объективности, но и отсутствием еще полной стабилизации орфоэпии русского литературного языка, что, очевидно, проистекает из неокончившейся борьбы отдельных элементов разных диалектов, в частности московского и ленинградского говоров.
