Русский серебряный век: запоздавший ренессанс - Вячеслав Павлович Шестаков
Находясь под влиянием дягилевских спектаклей, Дункан Грант расписывает в 1912–1913 году стены в частном доме на Брунсуик-сквер 38. На этой фреске он изображает теннисистов, сражающихся в теннисном матче. Но теннис для Гранта не спортивная игра, а скорее великолепный танец, сочетающий атлетизм и сексуальность. Кристофер Рид, написавший книгу о работах Гранта этого времени, пишет: «Если рассматривать их все вместе, эти декорации в жилом квартале на Брунсуик сквере представляют собой различные версии модернистской фантазии, порожденной Русским Балетом. Движения танца и тенниса являются метафорой эротики и поэтому эти изображения являются аллюзией секса».
В своих воспоминаниях Осберт Ситвелл так описывает предвоенный Лондон: «Каждый угол, каждый светильник, каждая подушечка отражали сюжеты Русского Балета». Художники из Блумсбери не были единственными англичанами, кто рисовали под влиянием русских спектаклей, но они принесли эстетику русских танцев к себе в дом. Тем самым они превратили свои дома в театральные подмостки для домашней жизни, и как и Русский балет возвели примитивную сексуальную свободу, которая ассоциировалась с Востоком, во что-то глубоко современное»[237].
И еще одно мнение, принадлежащее Леонарду Вулфу. Он говорил о русском балете: «Этот балет означал одновременно нечто варварское и цивилизованное, ультра-природное (дикое, чувственное, хаотическое, животное) и, одновременно, нечто анти-природное (фантастическое, андрогинное, декадентское)». Обе эти полярных начала присутствуют в живописи Блумсбери.
Экономист Джон Мейнард Кейнс был одним их тех, кто открыл для себя русскую музыку и Русский балет. Как пишет Линн Гарафола, «одним из приверженцев первых сезонов Русского балета был Джон Мейнард Кейнс. Летние дни 1911 года он проводил за работой над своим «Трактатом о вероятности», но когда статистика начинала его утомлять, знаменитый экономист ускользал из Кембриджа, чтобы «посмотреть на ноги Нижинского». Через два года Кейнс увидел Бориса Годунова и Весну священную»[238]. В последующем, начиная с 1918 по 1924 год, Кейнс продолжает посещать представление Русского балета.
С Дягилевым связано еще одно имя, которое волею судеб оказалось тесно интегрированным в английскую культуру – Лидия Лопухова. Лидия Лопухова родилась в Петербурге 21 октября 1892 года. Отец ее был капельдинером в театре, страстно влюбленным в театр. В раннем детстве девочка была отдана в императорскую балетную школу, которую окончила в 1909 году. Уже через год она поступает в дягилевскую балетную группу и совершает гастроли в Берлин, Париж и Брюссель. В 1910 году она уезжает в США, где в течение шести лет она выступает в мюзик-холле. В Америке она выходит замуж за итальянца Рандольфо Барокки, который был менеджером у Дягилева. Барокки был намного старше Лидии и, как выяснилось позднее, был женат до этого на итальянке и женился на Лопуховой, не получив развода. В дягилевскую группу Лопокова (под этим именем она была известна за границей) возвращается в 1916 году, когда группа «Русский балет» с Нижинским в качестве главного танцовщика приезжает в Нью-Йорк. Она танцует с Нижинским и вместе с группой совершает турне по Южной Америке и Испании.
В 1918 году она впервые приезжает в Лондон, где с большим успехом выступает в поставленных Мясиным балетах «Благовоспитанная леди» и «La Boutuque Fantastique”. Здесь она завоевала сердца лондонцев исполнением канкана. В мае 1921 года Лопокова приехала в Париж, где она танцует в “Жар-птице”, “Сильфиде” и “Петрушке”. В конце мая труппа приезжает в Лондон, где были представлены двенадцать балетов, и во всех них Лопокова принимала участие. В Лондоне Дягилев начинает готовить представление “Спящей красавицы”, в котором, наряду со Спессивцевой и Трефиловой, должна была танцевать и Лопокова.
Мейнард Кейнс познакомился с Лопоковой в 1918 году, но их отношения стали складываться в 1921 году. Кейнс присутствовал на всех представлениях «Спящей красавицы». Однако, постановка «Спящей красавицы» оказалась не слишком успешной, она подорвала финансовые возможности Дягилева. Поэтому труппа распалась, и Лидия Лопокова вынуждена была выйти из нее. Некоторое время она танцевала в Лондоне в театрах Ковент Гарденс и в Колизее.
В это время Кейнс познакомил ее с группой своих кембриджских приятелей, которые поселились в Лондоне в районе Блумсбcери, отчего этот кружок получил название «группа из Блумсбери». В нее входили поэт Томас Элиот, писатель Е. М. Форстер, художественный критик Клайв Белл и его жена, Ванесса – сестра Вирджинии Вульф, сама Вирджиния Вульф (до замужества – Стивен) и ее муж Леонард Вульф, издатель, владелец издательства «Хогарт-пресс», однокашник Кейнса по Кембриджу Литтон Стрейчи – автор биографических романов, художник и критик Роджер Фрай, художник Дункан Грант, интимный друг юности Кейнса – элита английского искусства 30-х годов. Конечно, на фоне этих личностей Лидия была аутсайдером.
Кейнс уговорил Лидию покинуть дорогой отель, в котором она жила, и поселиться на Гордон сквер в Блумсбери. Приятели Кейнса не без опасения приняли Лидию в свой элитарный кружок, они не без основания боялись, что женитьба Кейнса на русской балерине приведет к ослаблению их влияния на него. В особенной мере против женитьбы на Лопоковой была Ванесса Белл, которая была своего рода опекуншей Кейнса. Она привыкла считать Мейнарда своей домашней собственностью и не хотела ни с кем делиться. Члены кружка Блумсбери взяли Лидию «в штыки», они постоянно подвергали ее критике, их раздражала ее непосредственность, ошарашивающая способность Лидии говорить, что думаешь, ее английское произношение, ее манера держаться за столом, заходить к соседям в гости без приглашения и т. д. Они чувствовали ее чужой и не жалели язвительного остроумия по ее адресу.
В этом отношении представляют интерес знаменитые «Письма Вирджинии Вульф», составившие шесть томов. Можно привести несколько примеров из этого эпистолярного наследия. 24 мая 1923 года Вирджиния Вульф пишет своей сестре Ванессе Белл:
«Бедный маленький попугайчик – она сидит в ярком кимоно у окна, ожидая его, я полагаю. Мне кажется, она скоро начнет читать «Нэшн». Вот какая трагедия случается, когда попугайчики залетают к кому-то».
4 ноября она пишет художнику Жаку Реверату, мужу Гвэн Дарвин:
«Хочу сообщить вам маленькую сплетню о Мейнарде и Лидии. В сентябре мы вместе с ними гостили в графском доме, и это было не просто, так как манеры Лидии далеко не графские…Лидия, у которой отец был лакеем в петербургском отеле, очевидно, не знает всех правил поведения. У нее душа белочки, ничего лучшего про нее не скажешь. Она может часами гладить свой нос передней лапкой. Несчастное существо, попавшее в Блумсбери, она еще пытается заучить Шекспира наизусть. Нельзя без
