Виктор Бердинских - Русская деревня. Быт и нравы
А я смеялась, думаю, что за сыновья, я тогда еще и не замужем была. А она мне дальше говорит: “Будет жизнь чем дальше, тем хуже. Будет у тебя и у всех денег очень много, а купить много нечего на них будет. Карточки будут. Кино в каждом доме”. Я ей совсем не верила, а она ведь мне всю жизнь тогда рассказала. Имена всех правителей назвала. Я только Брежнева запомнила. Когда о нем услышала, то ее вспомнила. А говорила она еще, что когда жить плохо будем, то потом война вскоре будет, но не на нашей территории. Погибнет у меня один сын, который — не помню. Вот так я это вспомнила, то пошла ее искать. Хоть и много лет прошло, нашла. Она меня узнала, но ничего не сказала, теперь, говорит, не может ничего по мне сказать. В больнице она лежала, там и умерла. Страшно умирала, вся палата ушла. А под матрасом у нее колоду карт нашли. Вот теперь и подумаешь, надо ли не верить-то. А детей у нее не было. Никому она не передала своего уменья. Наперед только помню, что в войне победят наши, но другие, а что она этим хотела сказать, не знаю. А потом все закончится и мои правнуки будут последние. Не знаю, я уже не увижу этого, ну и слава Богу».
Гадания были тесно связаны с видениями. Человек, настроившись на гадание, видел своеобразный шифр, образный ключ, который надо было еще разгадать. Мария Макаровна Лузянина (1905) вспоминает из своей жизни: «Я ведь до двадцати годов все темноты боялась. Однажды, дай Бог память, семнадцать мне было, собрались мы у церкви гадать. Ну, на улице ни души, темнотища, тишина. И вдруг — шаги. Все во мне вздрогнуло сразу, душа в пятки ушла — стою не шевельнусь. Появляются три мужика, с лопатами. А на них глина сырая. Господь, за что же? Ведь это к покойнику, ясно сразу. Откуда ж зимой глина возьмется? Ну, я никому не сказала ничего. Сама жду каждый день, что кто-нибудь помрет. Ночью слушаю хожу, все ли дышат. Симу никуда не отпускаю — боюсь! И наконец свершило! Через четыре дня ровно бабушка семидесятилетняя померла, вот ведь как вышло. А я на похоронах в себя никак не приду — напророчила!
А еще мне, прости, Господи, любились поминки. Малая была, не понимала, что к чему. Люди придут, плачут, про покойничка хорошее все вспомнят. Песни грустные поют. А потом к концу и свои темы заведут. Я сижу, слушаю. Деревенские-то сплетни интересны!»
Перед крупными событиями в жизни человека или его семьи зачастую бывали вещие знамения. В основном они касались смерти близких людей А. М. Кузнецова (1919): «Про привидения говорили. Говорили: “Поманило” —показалось, мол, что-то. Как перед покойником казалось — доски брякают, гвозди заколачивают. Отец рассказывал: шел он как-то на овин мимо дома одной молодой женщины и такое услышал: будто все доски развалились. На следующее утро она померла».
Сам характер многих работ предрасполагал к видениям. «Старые люди недосыпали, поэтому им млело часто. Пряли, сидели с лучиной, то дверь откроется, кто-то ходит в стылых лаптях, то скажет чего-нибудь — это все казалось в сонном виде» (А. Е. Боброва, 1923).
А как часто в войну вдовам казались погибшие мужья! Мир народных сказаний о призраках обширен. То, что реальный мир густо населен всякого рода «чертовщиной», ни у кого сомнений не вызывало. Раз есть святость, то должна быть и нечисть, обратная, так сказать, сторона медали.
«И приметы, и колдовство разное — это все было Мама у меня верующая была, так она много такого знала. Вот, например, рассказывала она такой случай. В одной деревне в семье умерла мать, и осталось двое детей. И поселилось в их доме какое-то привидение невидимое. Когда дети спят, у них то кто-то подушку вытащит, то одеяло стащит, то вдруг ложка упадет, то стукнет кто-то. Однажды пришла в этот дом старая бабка, поглядела на все это и сказала: “Черт у вас, детки, поселился. Дайте ему работу, чтоб отстал. Забейте кол в реку, пусть заливает”. Дети так и сделали, и черт перестал ходить» (В. В. Ерок, 1922).
Очень большое значение в повседневной жизни человека играли сны. «В сны верили. Например, если видишь во сне кровь, будет встреча с родными. Рыба снится — к прибыли; яйца — значит, кто-то явится; собака — к другу. В общем, в сновидения люди верили, придавали им большое значение» (С. И. К-ов, 1909).
Умели толковать и необычные, редкие сюжеты в сновидениях. В каждом селе были свои знатоки по снам. К ним и обращались при затруднении. «Надысь сон видела. Иду это я по ввозу, а навстречу верховой почтальон, и, что интересно, сам в седле, а лошадь его под хомутом идет. К письму, говорят люди, а хомут — к сердечной тяжести или болезни» (B. A. Л-ова, 1904).
Большое значение придавали явлению в снах родителей. Пожилые люди в этом отношении более суеверны и чувствительны. Семен Андреевич Пыхтеев (1922) делится сокровенным: «Отца я очень любил и сейчас, по сей день, помню его. Часто он являлся ко мне во сне. Являлся таким, каким я его помню пацаном. Является и говорит, зовет, значит. Иногда сказки рассказывает: одни я знаю, другие нет. Зовет, сильно зовет, помру, наверное, скоро. Да и хватит, пожил я со свое. С малолетства я с отцом. Годков с пяти-семи таскался я за ним по соседям, в других деревнях, бывал в Вятке. Плотничали».
Кроме гадалок, с темными силами были связаны и многочисленные знахари и колдуны. Перед их ворожбой человек был беззащитен. Но они же могли и вылечить человека от болезни, снять насланную кем-то порчу.
Считалось, что «испортить» человека сглазом, наговором, колдовством нетрудно. В первую очередь от такого рода порчи и лечили имевшиеся в каждом селе знахари. «Раньше много было знахарок, и колдуньи были. Больниц было мало. Поэтому, если кто заболеет, приводили знахарку. Уроки (уроченье) признавали — вот их знахари и лечили. Женщины всегда обращались к знахаркам. Рожали в основном дома в бане или на печи. Роды принимали бабки, их еще звали повитухами» (А. Н. Скочилов, 1911).
«Верили в сглаз на детей и красивых девок. Черный глаз — злой. Кого сглазят — потом их ломало. Вроде бы ничего не болит и в то же время все болит. Ходили к бабкам, те их “мерили”. Лежит человек на животе, у него сводят левую руку и правую руку, потом наоборот. Потом умывают заговоренной водой. К старухе носили младенца с паховой грыжей. Матери сказали: “Поставь одну ногу на стул” —и через нее три раза перебросили младенца. Затем из голбеца достала бабка березовое помело. Вынула прутик, сначала помешала, потом побила вицей — ребенок заревел. Нашептала на бутылку с молоком. Грыжа была размером с яйцо, и ее не стало» (Г. Т. Гонина, 1923).
Нередко такие повитухи были умелыми массажистками, вправляли вывихи. При тяжелом сельском труде такие люди были незаменимы. Очевидно, что из поколения в поколение мог передаваться природный дар к такого рода занятиям. А. А. Лысов (1924, дер. Балчуг): «Тетушка у меня роды принимала. Мать тоже знала какие-то слова, говорила. Ребенка приносили — ревет, и день и ночь ревет, и че-то она нитку какую-то напрядет, потом замкнет без конца и без краю, и вот с головы к ножкам поводит, и че-то все говорит, говорит, говорит. Потом возьмет эту нитку, скомкает. Дунет на нее три раза, и унесет на улицу. И куда она ее утыкала, не знаю. Вот и ребенок не ревел. Потом на улице увидит мать: “Ой, Анна, ребенок ведь как полено спит”. Вот так вот. Взрослым пупы правила. Фельдшер не везде все умел. Вывихнут ногу или пальцы, приедут к Анне, маме моей. Она возьмет, мылом намылит, распарит ногу в горячей воде и начинает гладить. Че-то счикает, и все — иди, больше нечего делать. Пуп правили, вот и сейчас говорят врачи, что, дескать мол, живот надо растирать, если болит что-то. Вот навоз наметывают, ведь очень тяжелая работа была. Приедут, умирают все. Она положит, живот разглаживает, разглаживает, со спины погладит, пошепчет че-то, и все, пошел домой здоровый».
Лечили знахарки всё, в том числе и самые обычные болезни. Результат был разный, но считалось, что это уже зависело от авторитета семьи данной лекарки. «Слыхала я о том, что люди по злобе могут наслать на других порчу и болезни. Говорили, что и брата у меня испортили». Заболел он, увезли в больницу, признали дизентерию, не пускали к нему месяц. Выписали домой, ночку только и прожил. Потом папаша поехал к какому-то мужику, так он сказал, что кровь застыла. Бабушки у нас от испугу приговорами лечили. Раз Тася испугалась собаки, маленькая еще была. Мы молотили — она сидела на лавке. Упала, а собака-то к ней и подбежала. Заревела, вся почернела. А я-то как испугалась! Двенадцать раз к бабушке лутошкинской носила. Помогло. И Васю после того, как тонул, водила. В приметы верили, все соблюдали. Если хочешь быть всегда права, надо все делать с правой руки» (А. А. Пырегова, 1900).
Тайное знание передавалось в семьях по наследству, от матери к дочери. Если дочери не было, можно было передать свое искусство и постороннему человеку. Роль семейных традиций в народной медицине изучается явно недостаточно. Любая старая женщина, пусть в самой малой степени, врачевала свою семью. «Отношение к престарелой женщине было как к иконе, только на нее не молились, а почитали, уважали, несмотря ни на что». «Лечили раньше дедушки и бабушки. Если заболел ребенок или взрослый, к врачам не обращались — шли к знахаркам. Они что-то пошепчут да травушки дадут, так и боли отступают. Если заболеет девушка, даже в мыслях не допускали, чтобы обратиться к врачам, что люди скажут?» (С. И. К-ина, 1915).
