Александр Бенуа - Путеводитель по картинной галерее Императорского Эрмитажа
В Эрмитаже Я. ван Лоо представлен двумя очень значительными жанрами, из них “Концерт” носит определенно французский характер. Картины, подобные этой, должны были произвести большое впечатление на Ватто: пейзаж и гитарист в нашей картине являются даже как бы “источниками” великого француза. Но нужно сознаться, что последователь превзошел своего предшественника как в смысле психологическом, так и в смысле чисто живописной красоты. Приятнее, мягче в тоне забавная сценка “Снисходительная старушка”, изображающая двух развязных кавалеров, навестивших дом почтенной старушки — матери привлекательных девиц. Кроме грациозно рассказанного анекдота, картина замечательна по своему безукоризненному рисунку и тонкой светотени. Костюмы кавалеров принадлежат к 1650-м годам.
Семья Мирис
Четыре художника носят фамилию Мирис. Три из них представлены в Эрмитаже достоверными картинами, четвертый же — картиной сомнительного характера. Однако нас может интересовать лишь старший в этой семье, Франс Мирис, сверстник Метсю (1635 — 1681), тогда как трое других принадлежат к скучным, ремесленным эпигонам Доу. Впрочем, и Франс был учеником Герарда Доу и даже сохранил на всю жизнь особенность своего учителя — чересчур определенную краску и кукольность. Но к этому Мирис сумел прибавить черты, которые он высмотрел у более даровитых товарищей: яркий свет, известное понимание уюта, большое мастерство в передаче околичностей.
В Эрмитаже Франс Мирис представлен с самой выгодной стороны двумя картинами: “Устрицы”, помеченной 1659 годом, и “Утро голландской дамы”, писанной около того же времени.
Франс ван Мирис Старший. Угощение устрицами. 1659. Дерево, масло. 44,5х34,5. Инв. 917. Из собр. Брюля, Дрезден, 1769
Первая, несколько суховатая по общему эффекту, выигрывает при ближайшем рассмотрении; прелестно переданы ткани костюмов, прелестно скомбинированы “прециозные” краски: черного бархата, желтого атласа, золотистой парчи.
Франс ван Мирис Старший. Утро молодой дамы. Ок. 1659/60. Дерево, масло. 51,5х39,5. Инв. 915. Из собр. Брюля, Дрезден, 1769
Вторая картина хоть несколько заменяет нам отсутствие аналогичных, несравненно более поэтичных и живописных произведений Вермера и Гооха. Широким потоком вливается из окна белый утренний свет. В просторной, воздушной и чистенькой горнице происходит несложная сцена: молодая дама только что оделась и забавляется собачкой, которая на задних лапках старается заслужить протянутый к ней сахар; позади служанка перекладывает перины. Резкие краски не лишены приятности. Особенно запоминается зеленая бархатная кофточка дамы рядом с пятнышком голубой юбки служанки.
Кудейк, Исаак
В том же аккуратненьком характере, напоминающем несколько Г. Доу, исполнена мертвенная, тусклая по краскам и все же приятная своей точной передачей натуры картина Исаака (1617 — 1677?), лейденского уроженца, переселившегося в 1642 году в Амстердам. Кудейк был купцом и занимался живописью лишь между прочим, будучи отвлекаем торговыми делами. Однако успехи, которых он достиг в ней, заставляют жалеть, что этот дилетант не отдался всецело искусству.
Наша картина “Веселый кавалер” помечена довольно ранним годом — 1650. Кудейк был сверстником Терборха и вообще принадлежал к первому поколению светских жанристов, что также можно ему поставить в заслугу. [154]
Гоох, Питер де
Прекраснейшими иллюстраторами “светского быта”, наряду с Терборхом и Метсю, были Вермер Делфтский и Питер де Гоох. Первый, сформировавшийся на образцах Рембрандта и Фабрициуса, принадлежит вообще к величайшим мастерам живописи в тесном смысле слова и к величайшим иллюзионистам. Второй — один из самых тонких поэтов истории искусства, единственный среди всех голландцев, обратившихся к обыденности буржуазных и “дворянских” кругов, сумел с полной убедительностью передать различные настроения тихой уютности или нежной меланхолии. Величайший пробел в Эрмитаже — это, как мы указали, отсутствие картин Вермера. Однако и Питер де Гоох представлен не в полную свою величину. [155]
Питер де Хох(Гоох). Хозяйка и служанка. Ок. 1660. Холст, масло. 53х42. Инв. 943
Из трех картин, носящих его имя, лишь две вполне достоверны, но одна, “Дама и кухарка”, несколько суховата по живописи, другая, “Концерт” — прелестна по своей серой, вечерней, глубоко печальной гамме, но испорчена до странности уродливыми фигурами. Она принадлежит к последнему периоду жизни художника, который, как и многие другие, не был оценен своими современниками и должен был влачить невеселое существование. Третья картина, “Утро кавалера”, может быть приписана Гооху лишь с большими оговорками. Во всяком случае это прелестная вещь, переливающаяся восхитительными созвучиями оливковых, розовых, лимонных, кирпичных и огненно-бурых тонов. Забавно, что картина эта была поднесена Александру I кн. В. С. Трубецким как изображение Петра Великого в Голландии, тогда как она во всяком случае написана не позже 1650-х годов и скорее в 1640-х.
Стэн, Ян
Среднее положение между “табажистами” и “светскими художниками” занимает Ян Стэн, знаменитый лейденский пивовар, побывавший и в школе у Остаде в Гарлеме, видавший и жизнь высшего общества, особенно в бытность свою в Гааге, где он женился на дочери Яна ван Гойена (в 1649). В Эрмитаже Стэн представлен с двух сторон, и даже с трех, как “поэт кабаков”, как хроникер светской жизни и — что удивительнее всего — как исторический живописец. Однако всюду он остается верным самому себе — истинным наследником Питера Брейгеля и предшественником Трооста, Хогарта и всей анекдотической живописи XIX века с Вильки и Федотовым во главе: развеселым, остроумным, удивительно находчивым рассказчиком, нагромождающим с большой легкостью одни эпизоды на другие. Стэн точно хотел оставить по себе полную картину жизни и вкусов своих дней. Даже исторические композиции Стэна могут служить “иллюстрацией вкусов” своего времени, хотя он и остается в них (вероятно, помимо желания) тем же неисправимым насмешником, тем же буффонным комиком, каким он является в своих жанрах.
От своих раздушенных “приличных” товарищей Стэн отличается той же чертой сознания собственного значения и той же гениальной простотой, которые составляют силу очарования его “духовного деда” Халса. Но только Стэн — “Халс в малом” и “Халс в уютном”. Сам Халс не знал уютности. Его банкеты корпораций или заседания синдиков и те кажутся происходящими на широком просторе, на глазах у всех. Халс — король живописцев — должен был себя чувствовать везде как дома, беспечно и горделиво веселым. У Халса всегда чувствуется смех, но смех его откровенный, циничный смех гения. У Стэна психология иная. Он скорее точно подглядывает сквозь замочную скважину и затем, заливаясь до слез, рассказывает о подсмотренном приятелям. Много также в картинах Стэна и автобиографического элемента, воспоминаний о пирушках, о смешных похождениях. Вообще же в целом он представляется прелестным человеком, составляющим среди голландцев исключение своей задушевностью. Рассказы о его безобразном образе жизни опровергаются количеством его восхитительно написанных картин; прозаическая тень, которую бросает на него голое сведение о том, что он был трактирщиком, в достаточной мере рассеивается, когда мы узнаем, насколько этот лейденский патриций был неспособен к доставшемуся в наследство от отца занятию. Об его “кабацких” картинах мы будем говорить ниже, здесь же остановимся на его карикатурной парафразе лебрёновской “помпы”, на этой потешной “Эсфири, принадлежащей к последним годам жизни мастера, в особенности на четырех “светских” его картинах: на несколько потемневшем “Летнем празднике”, на картине “Игра в триктрак”, “Больном старике” и на картине “Больная”. Первая картина дает приблизительное представление о замечательном пленэре Стэна, нашедшем себе столь передовое выражение в знаменитой картине Берлинского музея.
Ян Стен. Игра в триктрак. 1667. Дерево, масло. 45,5х39. Инв. 873. Из собр. Троншена, Женева, 1770
В “Триктраке” восхитительна гамма серых, черных, коричневых и грязно-желтых тонов, а также достойная Питера де Гооха затея передать игру двух источников света — в первой парадной комнате и в соседней прихожей, в которой так аристократически сверкает рамка старинного золота. Еще замечательнее аккорд грязно-сиреневой, желтой, оранжевой и лиловой красок в забавной сценке “Больной старик”. Наконец, “Больная” характерна для Стэна своей до ломанности изощренной композицией и своими простыми сочными красками.
