Геннадий Забродин - Рок. Искусство или болезнь?
Реже всего в шлягере затрагивается то, что связано с семьей, родиной, историческими событиями. И совсем не встречается тема труда. Казалось бы странно: труд занимает огромное место в жизни человека. И вдруг — ни словечка. Почему? И почему так много о любви? К сожалению, отечественная литература не богата исследованиями по этому поводу. Единственная книга, где в какой-то степени поднимаются данные вопросы, вышла в 1987 году в издательстве «Музыка». Называется она «Кризис общества — кризис искусства» и посвящена месту музыкального «авангарда» в системе буржуазной идеологии. Автор Т. В. Чередниченко, привлекая большой материал, дает, на наш взгляд, интересную и достаточно убедительную версию «главенства» темы любви в шлягере. В чем ее суть?
При капиталистическом производстве личной инициативы, самобытности от рабочих не требуется. Начитанный читатель мог бы возразить, приведя в пример Японию. Там инициатива поощряется — на предприятиях даже созданы группы, в которых рабочие, рядовые рабочие, заняты тем, что думают, как бы усовершенствовать технологический процесс, ускорить, удешевить производство продукции. Но, если разобраться, и тут мы имеем дело не с личной инициативой, а с коллективной. Причем работа в таких группах носит обязательный характер. Хочешь или не хочешь, но, чтобы удержаться на предприятии, ты должен думать над технической модернизацией. Так что самобытность и индивидуальность человека подавляются, нивелируются. Единственная отдушина — свободное время. Тут есть возможность проявить себя. Но личная инициатива, если она не основана на классовом самосознании, заставляет изыскивать цели в самом простом и доступном: в частной жизни. Да и тут все, по сути, сводится к одному: к выбору партнера.
Пойдем дальше. Партнер выбран, создана семья, сложился жизненный уклад. Все — тупик. Дальше выбирать нечего. А потребность в определении цели сохраняется. И тогда остается путь, так сказать, имитации выбора. Человек идет в увеселительное заведение, например в дискотеку, и выбирает партнера. Пусть только для танца или для краткосрочного флирта. Иллюзия выбора цели и ее достижения сохраняется. Человек смотрит кино, листает иллюстрированный журнал — и там превалирует тема любви. А возьмите многочисленные издания, где публикуются объявления желающих познакомиться. Они пользуются большой популярностью, их читают и люди семейные. Обвинять их всех огульно, будто они ищут адрес для интрижки на стороне? Да избави бог, так они хотя бы иллюзорно удовлетворяют все ту же потребность в выборе любовной цели.
А что же музыка? Она словно специально создана для этого. Тут самый широкий простор для работы воображения, ситуация выбора партнера одухотворяется. Да, реально никакого выбора здесь нет и в помине. Но вот песня, текст плюс музыкальное обрамление, вызывающие массу ассоциаций. Слушая шлягер, человек проигрывает ситуацию, при этом не нарушая верности семейным и иным общественным устоям.
Итак, музыкально-коммерческая эксплуатация свободного времени предлагает шлягер — то есть товар, представляющий не более чем иллюзию удовлетворения потребности в свободном выборе. Эта «любовь» своеобразна: она танцевальна, легка и своей легкостью противопоставлена принудительному монотонному ритму работы. И в конечном счете треугольник «свободное время — любовь — танец» оказывается воплощением свободы. Но при такой свободе человек реализует лишь то, что в нем заложено как в биологическом виде. Проще сказать, его возвращают опять-таки в первобытное состояние. Собственно, в таком состоянии правящий класс всегда стремится держать рабочих, удовлетворяя лишь самые примитивные их потребности.
Так на стыке социологии и психологии мы выяснили, почему в популярной музыке, ориентирующейся на коммерческие ценности, преобладает тема любви. Это одна из немногих тем, заранее рассчитанных, мы бы даже сказали, обреченных на успех. Было бы странно, если бы торговцы музыкой не воспользовались ею. Поэтому и музыканты, стремящиеся пробиться «на Олимп», работают в том же направлении. Но тут еще никакой революционности нет. Все традиционно. Правда, было бы в корне неверным говорить, что рок вовсе не привнес ничего нового, а продолжал прежнюю линию. Как раз противопоставлений хоть отбавляй. Подключив вновь историю, социологию, психологию, нам надо кое в чем разобраться и на некоторые вопросы найти ответы. Вопросы такие. Как трактовалась тема любви в «дороко-вой» эпохе поп-музыки? Какую трактовку предложил рок? И наконец, есть ли в этой трактовке революционный элемент?
В своей книге Кайзер подсчитывает частоту употребления в текстах песен различных слов. Первые два места безоговорочно занимают местоимения «я» и «ты». «лы» встречается много реже, причем в четко ограниченном смысле: мы — это только мы двое — ты и я. Остальные слова от лидеров отчаянно отстают. К тому же надо обратить внимание на одну немаловажную деталь: все слова имеют как бы подчиненное положение и обслуживают все тех же «я» и «ты». Возьмем, к примеру, глаголы. Наиболее часто употребляются такие, как «идти», «мочь», «говорить» — для передачи каких-то отношений между «я» и «ты». Самое употребимое существительное — «любовь». Самое популярное наречие — «сегодня». Что особенно примечательно: шлягер не предлагает любви навсегда, счастья надолго. Все — на сейчас. Именно сегодня можно полюбить, но сегодня же эта любовь может и закончиться. Не стоит по этому поводу особенно расстраиваться, поскольку все еще не раз повторится.
Теперь посмотрим, какие прилагательные превалируют. Прилагательные — для поэзии основной «строительный» материал, они помогают передать оттенки чувств, впечатлений, переживаний. Однако разнообразия маловато.
На первом месте — «счастливый», далее — «довольный», «молодой», «нежный», «великолепный». И как ни странно — «плохой». Но без него просто не обойтись. Даже мимолетная любовь только выиграет, если будет немного осложнена. Пусть без особых на то оснований. Тут учитывается такой психологический нюанс, на который еще в свое время обращал внимание реформатор театра К. С. Станиславский. Пытаясь разобраться в природе актерского мастерства, он постепенно понял, что сыграть какое-то чувство, по сути дела, нельзя. Нельзя сыграть любовь, ненависть, горе, радость, потому что вызвать эти ощущения в своей душе почти что невозможно. Бьешься, бьешься, а не выходит. Но стоит пойти от обратного — совсем другая картина. Скажем, артисту надобно изобразить большую любовь. Он пытается погасить в себе это чувство, ищет в партнере какие-то непривлекательные черты, пытается вообще не думать о нем. Но чем большее сопротивление преодолевает, тем сильнее разгорается любовь. И тем больше верят в его искренность зрители. Вот такой парадокс. То же самое происходит и в нашем случае — с «музыкальной любовью». Дабы она прозвучала убедительно, перед ней надо поставить какие-то преграды. Напомним, любовь — легка, несерьезна. Поэтому и противодействие ей не очень серьезно. «Плохой» — в достаточной степени нейтральное прилагательное. Есть куда более сильные, эмоционально окрашенные. От них в шлягере стараются уйти. Зачем выставлять трагедийную сторону жизни? Любовная неудача решается как проблема, в которой хороший результат всегда будет найден, и без особых усилий.
«Копнем» теперь несколько глубже понятия «ты» и «я» — в их шлягерном, «дороковом» понимании. Они предельно абстрагированы, никакой информации не несут, а представляют собой лишь субъект и объект любви. Вне этой сферы они не существуют и существовать не могут. Весь временной диапазон ограничивается «сегодня». Из времен суток они наиболее жизненны «ночью». В конечном счете должно наступить «счастье». Другой жизни, за пределами этого ареала, просто нет.
И все же в полном вакууме жить нельзя, чем-то надо его заполнить. И шлягер заполняет, создавая до крайности условную картинку. Она отчасти напоминает детские рисунки. Знаете, как рисуют пятилетние дети: вот желтый кружок — солнце, а вокруг все синее — небо, а вот еще синее внизу — море… Точно так же и в шлягере. Словарный запас, отражающий мир природы, скуден до предела — море, солнце, звезды, роза, небо, земля, город. Постойте, скажете вы: город — это ведь главным образом люди. Стало быть, что-то о людях есть? Ну, во-первых, слово «город» по частоте употребления идет аж на пятьдесят пятом месте — далеко не ведущее понятие. А во-вторых, в шлягере город не только лишен каких-либо примет, но вообще устранены все социальные мотивы, без которых город немыслим.
Впрочем, было бы не совсем точно говорить, что в шлягере нет вовсе никаких примет окружения. Они есть. Их четыре. Всего четыре слова, обозначающие все тот же досуг: дом, песня, музыка, вино. То есть именно то, что удовлетворяет самые примитивные потребности. Животные, если угодно, потребности. Ведь, согласитесь, о том же мог мечтать первобытный человек: забраться в безопасную пещеру и в сытом состоянии мурлыкать незамысловатую мелодию.
