Константин Коровин - Константин Коровин вспоминает…
Литературное наследие Коровина дает такое неожиданно новое освещение его личности, что подвергает сомнению многие, казалось бы, бесспорные утверждения современников, а некоторые из них лишает какой-либо достоверности. Коровину преимущественно приходилось слышать слово «декадент», которым его заклеймили в самые ранние годы. Людское непонимание, которое сопровождало его друга Врубеля, пришлось испытать в полной мере и ему самому. Даже те, кто считал себя его другом, близким знакомым или выдавал себя за такового, знали его поверхностно, а потому судили о нем большей частью превратно. «Легко и жизнерадостно проходил Костя школьный, а потом житейский путь свой. Везло Косте, и он, беззаботно порхая, срывал „цветы удовольствия“», — писал Нестеров[43]. Приятель Коровина художник С. А. Виноградов замечал: «Это какой-то феномен, которого совсем не треплет жизнь»[44]. Другим знакомым он просто не импонировал как человек, и они не задумываясь утверждали, что он «богема с ног до головы»[45], «вихлястый»[46] и т. д. и т. п. Потом только оказывалось, что «у Мамонтова, когда все думали, что он там как сыр в масле катается, получал гроши»[47], что и далее жизнь Коровина не была сплошь усеяна розами. В Товарищество передвижников он не попал, как его друзья Серов и Левитан, да и академиком он стал позднее их на восемь лет. Коровин так и не увидел ни одной монографии о своем творческом пути, хотя о его сверстниках, даже менее талантливых, они были.
При жизни художника распространялось немало ложных суждений о нем. Он и «шлепает кистью»[48], и рисовать-то он не умеет, и «никакой способностью к педагогическому труду не обладает»[49]. О нелепости подобных высказываний говорить ныне особенно не приходится. В последние годы все решительнее завоевывают себе место весьма положительные оценки как творческого пути, так и личности Коровина[50]. О преподавательском таланте Коровина достаточно красноречиво свидетельствует перечень имен его учеников — Сапунов, Судейкин, Сарьян, С. Герасимов, П. Кузнецов, Петров-Водкин и другие.
Даже беглое ознакомление с его литературным наследием очищает облик этого многогранного мастера от наносных, поверхностных отзывов и мнений о нем, показывая, что он был человеком не только выдающихся дарований, но и большой чуткой души, отличавшимся к тому же редким и удивительным постоянством в своих чувствах, мыслях и свершениях. Нельзя не согласиться с глубоко справедливыми словами С. А. Щербатова: «Трем предметам глубокой искренней своей любви Коровин оставался верен всю свою жизнь… а именно — России, искусству и природе»[51]. Это и являлось сутью личности Коровина, питало его творческую натуру, давало неиссякаемые силы не только переносить многие превратности жизни, но и доставлять радость почитателям его таланта.
IVМинули десятилетия со дня смерти Коровина, но его богатое литературное наследие оставалось не только не изученным и не собранным, но даже не выявленным, по существу пребывая почти не известным. Ни за рубежом, ни у нас не было ни одного отдельного издания литературных произведений Коровина. Советский читатель мог судить о них всего лишь по шести мемуарным очеркам Константина Алексеевича, появившимся в различных сборниках, а также по отдельным главам из его книги «Шаляпин. Встречи и совместная жизнь»[52]. Кроме этой книги, во Франции, как мы упоминали, появилось свыше 360 очерков и рассказов Коровина, но у нас они оставались неизвестными из-за того, что в настоящее время полных комплектов газет и журналов, где печатался Коровин, не существует, видимо, нигде. К тому же издания, в которых появлялись очерки и рассказы Коровина, имели весьма ограниченный тираж, а читатели, за редким исключением, не сохраняли газетные и журнальные вырезки с текстами его воспоминаний. Сам автор тоже систематически не собирал свои опубликованные работы; так, в пачке газетных вырезок, приобретенной у наследников Коровина, отсутствует около 200 его очерков и рассказов. Несмотря на многолетние поиски, до сих пор не удалось обнаружить некоторые напечатанные тексты, хотя известно, где и когда они появились.
Конечно, если бы существовал зарубежный архив художника, изучение его литературного наследия не представляло бы таких трудностей, какие сейчас встают перед нами. Но архива в собственном смысле слова у Коровина никогда не было. Не оставлял он у себя копий отправляемых писем, не хранил писем, им полученных. Из его переписки, относящейся к тому периоду жизни, их уцелело всего лишь несколько. Рукописи же опубликованных произведений Коровина пропали, так как архивы редакций тех изданий, где они печатались, не сохранились.
Да и вообще вся жизнь и творчество Коровина за рубежом, продолжавшиеся шестнадцать лет, очень мало известны. Воспоминания современников о Коровине этого времени почти отсутствуют, имеются лишь сведения об отдельных встречах с ним, и то они ограничиваются описанием внешнего вида художника и домашней обстановки, в которой он жил. Даже в работах, специально посвященных Коровину, чрезвычайно скупо говорится о зарубежном периоде. Более того, в них встречаются диаметрально противоположные утверждения, в частности, о его творчестве[53].
Как бы ни была прискорбна судьба литературного и эпистолярного наследия Коровина, все же кое-что удалось отыскать. И здесь прежде всего хочется назвать полученные нами при любезном содействии Н. Д. Лобанова (живущего за рубежом энергичного собирателя театральных работ русских художников) фотографии рукописи Коровина «Моя жизнь». Эти впервые публикуемые здесь воспоминания художника открывают первый раздел книги.
История создания «Моей жизни» весьма необычна. В начале декабря 1934 года живший во Франции С. Ф. Дорожинский, обладавший некоторым достатком, предложил Коровину написать воспоминания о детстве, встречах с известными художниками и артистами, о своем творчестве. Согласно выдвинутому Дорожинским условию, рукопись поступала в его полную собственность, а мемуарист получал денежное вознаграждение[54]. Коровин согласился и спустя семь месяцев, в июле 1935 года, уже завершил работу. Это было первое и последнее литературное произведение, написанное по заказу почитателя его писательского дарования, а не по собственной инициативе или настоянию какого-либо периодического издания, как это случалось ранее. Многое, о чем просил написать Дорожинский, получило отражение в «Моей жизни»: давно минувшее детство с его радостями и обидами; промелькнувшие годы учения в Училище живописи, ваяния и зодчества, преподаватели Е. С. Сорокин и А. К. Саврасов, которых очень ценил; знаменательные встречи с С. И. Мамонтовым, определившие многолетнюю деятельность Коровина в театре; работа в императорских театрах, протекавшая в атмосфере недоброжелательства и скрытого противодействия; М. А. Врубель, которого «травили и поносили». Все, о чем Коровин со свойственной ему исключительной образностью рассказал в «Моей жизни», является неоценимым вкладом в нашу мемуарную литературу по своей новизне и содержательности. Можно лишь пожалеть, что некоторые темы, как, например, о встречах с интересными художниками, мемуарист в этой рукописи не раскрыл в таком объеме, как он мог бы сделать, а других тем, в частности о знакомстве с артистами, почти не коснулся. Однако в какой-то мере эти проблемы он восполнил в дальнейшем, так как к воспоминаниям об особенно дорогих ему людях Коровин возвращался неоднократно, приводя каждый раз все интересные подробности. Вот почему его мемуарные свидетельства о Врубеле, Мамонтове, Саврасове и Сорокине встречаются в нескольких местах настоящего издания.
Вслед за воспоминаниями «Моя жизнь» печатаются в полном виде до сих пор не изданные «Записи о ранних годах жизни, учителях и об искусстве», над которыми Коровин работал в первые годы революции (их автограф хранится в Отделе рукописей Третьяковской галереи). В этих «Записях» он говорит о своеобразии преподавательской манеры и художественных воззрений своих учителей — Прянишникова, Перова и Поленова. Большой интерес представляют имеющиеся здесь высказывания об искусстве, а также о творчестве самого Коровина, его друзей — Врубеля, Левитана, Серова и других мастеров живописи. В Отделе рукописей Третьяковской галереи находится оригинал и мемуарного очерка «М. А. Врубель», написанного Коровиным в те послереволюционные годы, — этот очерк публикуется в качестве первой части собранных нами воспоминаний Константина Алексеевича о его друге, замечательном художнике.
Во втором разделе книги собраны воспоминания Коровина о современниках. Уже одно простое перечисление имен художников, писателей и актеров о которых он счел нужным рассказать, придает этим воспоминаниям необычайный интерес — Чехов, Репин, Поленов, Врубель, Левитан, Серов, Головин, Каменев, Садовский. То, что сообщает мемуарист о выдающихся современниках, нигде более не встречается, так как его общение с ними происходило в тесном дружеском кругу и большей частью в то время, когда жизнь их еще не была на виду.
