Сергей Романовский - "Притащенная" наука
В 1937 г. вышла брошюра Я.А. Яковлева (теперь он заведовал сектором сельского хозяйства в ЦК ВКП(б)) «О дарвинизме и некоторых антидарвинистах». Этот, казалось бы, рядовой факт стал первой официальной поддержкой Лысенко на столь высоком уровне. Следующей подобной поддержки он ждал долгих 11 лет. Но все же дождался. Точнее – сам себе ее устроил.
Но об этом отдельный рассказ.
* * * * *В 1939 г. еще дозволялось критиковать Лысенко. В одном из номеров «Социалистического земледелия» за тот год на Лысенко наклеили ярлык «ламаркиста». 19 марта 1939 г. Вернадский отмечает в дневнике: «Это правда, но удивительно, что ламаркизм или дарвинизм могут являться мерилом политической благонадежности» [414]. Вернадский этого не понимал, зато Лысенко усвоил быстро и сам стал щедро развешивать подобные бирки на всех своих идейных противников. А чтобы им было неповадно подавать ответные реплики, он теперь ссылался на мнение ЦК, а то – и самого товарища Сталина. Этот аргумент убивал наповал, иногда и в прямом смысле слова.
В 1939 г. Лысенко решил (именно так!) стать академиком. Пора. Но он, видимо, запамятовал, что в Академию наук все еще избирают тайным голосованием, а не назначают, как в ВАСХНИЛ. Да еще могут быть конкуренты. Этого Лысенко вообще терпеть не мог. И, правда, нашлись. На ту же вакансию нацелились еще два члена-корреспондента – Н.К. Кольцов и Л.С. Берг. Пришлось спустить с цепи И.И. Презента. Нужные люди сказали нужные слова и руководству Академии наук.
11 января 1939 г. в «Правде» появилось письмо «Лжеученым не место в Академии наук». Его подписали А.Н. Бах, Б.А. Келлер, Н.И. Нуждин и др. В нем Берг проходил как «идеалист», а Кольцову навесили более понятную читателям этой газеты бирку: «контррево-люционер и фашист». В другом номере «Правды» панегирик в адрес Лысенко. Забегая вперед, скажем, что все Отделение биологических наук распахнуло объятия учению Лысенко. Уже с конца 30-х годов биология в Академии наук была представлена почти исключительно идейными последователями «народного академика».
Хорошо. Может хотя бы президент Академии поддержал Берга и Кольцова? Как же… Президент А.П. Карпинский за три года до того умер, а новый лидер Академии В.Л. Комаров был рекомендован на этот пост ЦК и он не мог огорчать своих покровителей. Комаров одобрил это письмо и, само собой, академиками стали более достойные ученые: Т.Д. Лысенко и Н.В. Цицин. К тому же в то время уже шел массированный «накат» на Вавилова. В 1938 г. Н.И. Вавилова, Б.М. Заводовского, П.Н. Константинова в открытую называли «врагами народа», ибо они смели усомниться в дееспособности «мичуринской биологии». Разумеется, советская Академия наук присоединилась к возмущенному хору. В 1938 г. она выступила с резкой критикой работ Н.И. Вавилова [415].
Из дневника Вернадского (23 февраля 1939г.): «Боязнь Лысенко… (нормален ли – озлобленный?)» [416].
Есть в истории с возвышением Лысенко один любопытный нюанс – насколько причастен ко всему этому Вавилов? В полном соответствии с традициями русской (да и советской) историографии науки считается, что столь светлая, рыцарски благородная, европейски образованная и высокоморальная личность, как Вавилов, не мог не разглядеть в обличье Лысенко типичного карьериста и проходимца от науки, а потому не может быть и речи о том, чтобы он как-то влиял на карьеру Лысенко. Именно так считают Э.Д. Маневич [417], Е.Л. Левина [418] и некоторые другие исследователи новейшего времени.
Но все дело в том, что ответ на данный вопрос лежит совсем в иной плоскости – в плоскости так называемого социально-полити-ческого контекста советской действительности 20 – 30-х годов. Никакой Вавилов, даже если бы он этого очень желал, никогда бы не смог возвысить своим авторитетом Лысенко, ибо авторитет этот был лишь у его коллег-генетиков, но не у партийных чиновников, а именно они раздавали путевки: кому в санаторий ЦК, а кому – в зону на Колыму. Так что подобная постановка вопроса просто смешна.
Скорее, верно другое.
Вавилов с самого начала 30-х годов не столько поддерживал Лысенко (он уже в этом не нуждался), сколько сам с трудом балансировал на философском острие материалистической диалектики.
Заглянем еще раз в дневник В.И. Вернадского 1932 г. Он многое прояснит.
29 февраля: «Акад[емическое] заседание. Доклад Вавилова интересный; режет ухо его подлаживание под мат[ериализм] диал[ектический] – количество переходит в качество и т.д. Это ясно не связано со всей работой. Производит трагикомич[еское] впеч[атление]: человек достиг результатов и затем их искажает, приноравливаясь к моде» [419].
Интереснее эволюция идейного противостояния Вавилова и Лысенко. Академик Н.П. Дубинин точно заметил, что Н.И. Вавилов с самого начала очень высоко оценил работы Лысенко. Когда в 1932 г. Вавилов вернулся с VI Международного генетического конгресса в США (Итака), то написал [420] в журнале «Звезда»: «Принци-пиально новых открытий… чего-либо равноценного работе Лысенко, мы ни в Канаде, ни в США не видели». В 1933 г. Вавилов выдвинул «агронома Лысенко» на соискание Сталинской премии (не дали), а на следующий год – в члены-корреспонденты Академии наук СССР.
Что же так подкупило Вавилова в работе Лысенко? То, о чем писал Вернадский, – «мода», а точнее – напор общественного мнения. Его давлению особенно в те годы противостоять было очень сложно. Помимо этого, Вавилов прекрасно знал, что генетика будет всегда отставать от нетерпеливых большевистских планов, а этот агроном гарантировал выведение новых сортов в сроки, указанные партией.
Вавилов не был конъюнктурщиком, но он был трезвым и умным человеком, и ему, как ученому-теоретику, весьма импонировали те ученые-практики, которые работают непосредственно на нужды сельского хозяйства. Таковым и был Лысенко. Вавилов готов был поддержать любые начинания этого авантюриста, а восставал лишь тогда, когда Лысенко свои липовые посулы сопровождал несправедливыми нападками на генетику. Этого Вавилову было не стерпеть. А так он прекрасно понимал, что русскому человеку свойственно ждать чуда. И он готов ради этого чуда простить любые промахи тому, кто его обещает. Ведь коли одно «чудо» не сбудется, Лысенко тут же предложит новое. И все будут ждать его.
Заметил Вавилов Лысенко еще в 1926 г., когда тот работал в Гяндже. Вавилов командировал к нему своего сотрудника Н.Р. Иванова. Вернувшись, тот рассказал Вавилову, что Лысенко не без способностей, но совсем не образован, безкультурен, хвастлив, болезненно самолюбив и абсолютно нетерпим к любой критике. В 1928 г. Вавилов сам отправился в Гянджу, где провел ряд опытов по яровизации зерновых злаковых культур. Он и раньше знал этот прием [421], а ухватился за него из-за полной невозможности с помощью методов классической генетики быстро повысить урожайность зерновых. Разруха была всеобщей и надо было хвататься за любую соломинку.
Именно работы Лысенко по яровизации выдвинул Вавилов в 1933 г. на Сталинскую премию. «И теоретическое, и практическое открытие Лысенко уже в настоящее время представляет исключительный интерес», – писал в свой «Записке» Вавилов [422]. И в другой «Записке»: «Исследования Лысенко в области яровизации представляют собой одно из крупнейших открытий в мировом растениеводстве».
Что-то не очень верится в искренность этих слов. Слишком глубоким и знающим ученым был Н.И. Вавилов, чтобы, не имея на руках достаточного числа убедительных фактов, писать подобное. Почему же тогда Вавилов не просто поддержал Лысенко, а, можно сказать, собственными руками выстелил для него ковровую дорожку почета и признания?
Мы отмечали уже, что в самом начале 30-х годов Вавилов ясно сознавал, что сложившийся в стране общественно-политичес-кий климат был абсолютно «несроден» его любимой генетике. Поэтому, поощряя агронома Лысенко, он давал возможность хотя бы в тени «великих побед социалистического земледелия» (их гарантировал Лысенко) относительно спокойно работать советским генети- кам [423]. К тому же он уже привык прикрывать диалектическим пустословием даже собственные реальные достижения. Знать бы только ему, к чему это приведет практически, возможно, занял бы другую, более принципиальную позицию [424].
Теперь, я думаю, понятна подоплека «интеллектуального контакта» академика Н.И. Вавилова и агронома-заочника Т.Д. Лысенко. Лысенко ведь не уставал повторять, что «советское сельское хозяйство не может ждать из-за какой-то академической привередливости». Ситуация, сложившаяся в сельском хозяйстве из-за ускоренной непродуманной коллективизации, оказалась критической, и «этот отчаянный момент предоставил ему исключительную возможность, с помощью широковещательных заявлений о решении сельскохозяйственных проблем, завладеть вниманием властей» [425].
