ДЖОРДЖО ВАЗАРИ - ЖИЗНЕОПИСАНИЯ НАИБОЛЕЕ ЗНАМЕНИТЫХ ЖИВОПИСЦЕВ, ВАЯТЕЛЕЙ И ЗОДЧИХ
ДЖОВАННИ СТРАДАНО
Нашим академиком состоит также Джованни делла Страда, фламандец по происхождению, который отличается хорошим рисунком, отличнейшими находками, богатым вымыслом и хорошими приемами как колорист. Многому научившись за десять лет своей работы во дворце под руководством и по рисункам Джорджо Вазари, он не уступит никому из множества живописцев, услугами которых пользуется названный синьор герцог. Однако в настоящее время главная его забота – это картоны для разных ковров, заказываемых, опять-таки под руководством Вазари, герцогом и князем для украшения комнат и апартаментов, которые Вазари расписал во дворце, причем эти ковры, рассчитанные на нижнюю часть стен, должны будут соответствовать росписям верхней их части. Для комнат Сатурна, Опи, Цереры, Юпитера и Геркулеса он сделал прелестнейшие картоны чуть ли не к тридцати коврам, а для верхних четырех комнат, в которых обитает княгиня и росписи которых посвящены женским добродетелям с историями о римских, еврейских, греческих и тосканских женщинах, а именно: сабинянках, Эсфири, Пенелопе и Гаульдраде, он равным образом сделал великолепнейшие картоны к соответствующим коврам. То же самое сделал он и для пяти нижних комнат, в которых обитает князь и которые посвящены Давиду, Соломону, Киру и другим. А для двадцати комнат во дворце Поджо-а-Кайано, для которых изо дня в день продолжают изготовлять ковры, он, выполняя замыслы герцога, изобразил на картонах охоты на всех зверей, включая соколиную охоту и рыбную ловлю с самыми затейливыми и прекрасными выдумками, какие только бывают на свете. Действительно, в этом многообразии зверей, птиц, рыб, пейзажей, нарядов, пеших и конных охотников, по-разному одетых всадников с их соколами и обнаженных рыбаков он показал себя поистине стоящим мастером, Отлично усвоившим итальянскую манеру и твердо решившим жить и умереть во Флоренции на службе своих светлейших синьоров, сотрудничая с Вазари и другими академиками.
ЯКОПО ДЗУККИ
Воспитанником Вазари был точно так же и академик Якопо, сын мастера Пьеро Дзукки, флорентийский юноша, которому минуло не то двадцать пять, не то двадцать шесть лет. После того как он, помогая Вазари в большей части дворцовых росписей и, в частности, в росписи главной залы, настолько преуспел в рисунке и умении обращаться с красками, потратив на изучение своего искусства немало трудов и настойчивости, его смело можно причислить к первым из молодых живописцев нашей Академии. Произведения же его, которые он выполнил самостоятельно для похорон Микеланджело, для свадебных торжеств светлейшего синьора князя, а также для разных своих друзей и в которых он проявил ум, смелость, находчивость, грацию и хороший вкус, заставили всех признать в нем талантливого юношу и мастера своего дела, но еще большее признание обеспечат ему те произведения, которые мы вправе ожидать от него в будущем и которые прославят его родину так, как ни один другой живописец никогда ее не прославлял.
САНТИ ДИ ТИТО
Среди прочих молодых живописцев Академии даровитым и стоящим можно назвать также и Санти ди Тито, который, как уже говорилось в других местах, проработав в течение долгих лет в Риме, вернулся в конце концов во Флоренцию, чтобы насладиться своей второй родиной, ибо предки его родом из Борго Сан Сеполькро и принадлежат к весьма почтенной семье этого города. На похоронах Буонарроти и на свадебных торжествах в честь светлейшей княгини он показал себя в своей живописи, безусловно, с наилучшей стороны, но больше в тех историях, которые он с большим и поистине невероятным напряжением написал в театре, построенном по случаю этой же свадьбы синьором Паоло Джордано Орсини, герцогом Браччанским, на площади Сан Лоренцо. Истории эти, исполненные им светотенью на целом ряде огромнейших полотнищ, посвящены деяниям наиболее прославленных представителей дома Орсини. Однако истинную цену ему можно узнать по двум выпущенным им алтарным образам, один из которых находится во флорентийской церкви Оньисанти, ныне именуемой церковью Сан Сальвадоре и принадлежавшей в свое время отцам -умилиатам (ныне же цокколантам), и который изображает вознесенную Богоматерь со стоящими внизу св. Иоанном, св. Иеронимом и другими святыми, а на втором, находящемся в капелле семейства Гварди в церкви Сан Джузеппе, что позади монастыря Санта Кроче, изображено Рождество Христово, которое он написал весьма старательно, включив в него много портретов с натуры. Я не говорю о множестве картин с изображением Мадонны и портретах, написанных им в Риме и во Флоренции, а также о его работах в Ватикане, о которых уже говорилось.
В этой же Академии состоят и некоторые другие молодые живописцы, участвовавшие в вышеназванных церемониях. Часть из них флорентинцы, а часть уроженцы церковного государства.
АЛЕССАНДРО ДЕЛЬ БАРБЬЕРЕ
Алессандро дель Барбьере, флорентинец, двадцатипятилетний юноша, помимо многого другого расписал во дворце в честь названного бракосочетания и под руководством Вазари холсты, которыми были увешаны стены Большой залы и на которых он изобразил главные площади всех городов, подвластных синьору герцогу, с чем он, безусловно, отлично справился, показав себя юношей с большим вкусом и подающим надежды на всяческие свои будущие успехи. В этих и других работах Вазари пользовался помощью также и многих других своих питомцев и друзей, как то: Доменико Бенчи, Алессандро Фортори из Ареццо, Стефано Вельтрони, его двоюродного брата, и Орацио Порта, причем оба последних родом из Монте Сансовино, а также и Томмазо дель Верроккьо.
В той же Академии состоят и многие превосходные иногородние художники, о которых подробно уже говорилось выше во многих местах. Поэтому достаточно будет назвать их здесь по имени, с тем чтобы включить их в число других академиков, упоминаемых нами в настоящем разделе. Я имею в виду болонцев Федериго Дзуккеро, Просперо Фонтана и Лоренцо Сабатини, а также Марко из Фаэнцы, Тициана из Вечеллио, Паоло из Вероны, Джузеппе Сальвиати, Тинторетто, скульпторов Алессандро Витториа и Данезе, веронского живописца Баттисту Фаринато и архитектора Андреа Палладио.
БЕНВЕНУТО ЧЕЛЛИНИ
А теперь, дабы лишь вскользь коснуться скульпторов-академиков и их произведений, о которых я не намереваюсь особо распространяться, поскольку все они еще живы и по большей части весьма прославлены и имениты, я, начиная с самых старших и самых почтенных из них, скажу, что Бенвенуто Челлини, флорентийский гражданин, ныне скульптор, уже в юности, когда он посвятил себя ювелирному делу, не имел себе равных в этой профессии, как не имел он их и за те долгие годы, что он продолжал этим заниматься, создавая великолепнейшие круглые и барельефные фигуры и все прочее, относящееся к этому искусству. Он оправлял драгоценные камни, заключая их в дивные картуши, украшенные фигурками, которые были настолько хорошо сделаны, а иной раз настолько причудливы и смело задуманы, что ни большего, ни лучшего вообразить себе невозможно. Также и медали, которые он в своей юности делал из золота и серебра, были исполнены им с невероятной тщательностью, и никогда вдосталь на них не нахвалишься. В Риме для папы Климента VII он сделал красивейшую пуговицу для его облачения, удачнейшим образом подобрав для нее шлифованный алмаз в оправе из листового золота с несколькими путтами, окружающими на диво сработанную фигуру Бога Отца, за что он, кроме оплаты, получил в дар от этого папы должность жезлоносца. Когда же после этого тот же первосвященник заказал ему золотой потир, чашу которого должны были поддерживать фигуры, олицетворявшие богословские добродетели, он почти что довел ее до конца с поразительным искусством. В эти же годы не было человека, который выполнял бы лучше, чем он, медали этого папы, как это хорошо известно всем, кто видел или имеет эти медали. А так как ему за это и было поручено изготовление штампов римского Монетного двора, более красивых монет, чем те, которые в те годы чеканились в Риме, никогда еще видеть не приходилось. Недаром, когда после смерти Климента Бенвенуто вернулся во Флоренцию, он подобным же образом сделал и для флорентийского Монетного двора штампы с головой герцога Алессандро для монет, настолько прекрасных и тщательно исполненных, что некоторые из них многие хранят у себя наравне с самыми красивыми древними медалями, и по заслугам, ибо в них Бенвенуто превзошел самого себя.
Когда же он в конце концов посвятил себя скульптуре и литью, он создал во Франции много произведений из бронзы, серебра и золота, находясь в этом королевстве на службе у короля Франциска. Вернувшись на родину и поступив на службу к герцогу Козимо, он сначала был занят кое-какими ювелирными работами, но в конце концов получил и скульптурные заказы. Тогда-то он и отлил из металла статую Персея, отрубившего голову Медузы, который стоит на площади герцога, недалеко от входа в герцогский дворец на мраморном пьедестале, украшенном несколькими великолепнейшими бронзовыми фигурами, каждая высотой около локтя с третью. Вся эта работа, созданная на основе глубочайших знаний и величайшего усердия, была действительно доведена до совершенства и воздвигнута на означенном месте в достойном ее сопоставлении с Юдифью Донателло, столь прославленного и знаменитого скульптора. Да и в самом деле удивительно, что Бенвенуто, в течение стольких лет работавший над мелкими фигурами, с таким совершенством справился со статуей столь крупного размера. Он же изваял из мрамора в натуральную величину совсем круглое и большое Распятие, которое по своему правдоподобию – самая редкостная и прекрасная скульптура, какую только можно увидеть; недаром синьор герцог и хранит ее, как предмет особенно им ценимый, во дворце Питти, предполагая поместить его в капеллу или часовенку, которую он строит в этом дворце; впрочем, часовенка эта и не могла бы в наше время получить ничего другого более достойного ее и столь великого; словом, на такое произведение вдосталь и не нахвалишься. Однако, хотя я и мог бы гораздо пространнее остановиться на творениях Бенвенуто, художника во всех своих делах гордого, смелого, быстрого, крайне живого и неистового человека, даже слишком хорошо умевшего говорить правду в глаза сильным мира сего и с таким же успехом, с каким он умел в искусстве пользоваться своими руками и своим талантом, я ничего больше о нем не скажу, тем более что он сам написал о своей жизни и о своих произведениях, а также трактаты о ювелирном деле, о плавке и литье металла и о скульптуре, и притом гораздо более красноречиво и последовательно, чем это, пожалуй, сумел бы сделать я, и потому, говоря о нем, я ограничусь этим кратким перечнем его главных и наиболее выдающихся творений.
