Алексей Никишенков - История британской социальной антропологии
Первым местом полевой работы стало побережье новогвинейского залива Папуа, населенное меланезийцами маилу. Здесь исследователь пробыл до февраля 1915 г., специально изучая хозяйство этой группы по разработанной совместно с Ч. Селигменом программе. После небольшого перерыва, проведенного в Мельбурне, Малиновский в мае 1915 г. отправляется на Тробрианские острова, лежащие к востоку от Новой Гвинеи.
На Тробрианах Малиновский прожил в общей сложности более двух лет (до октября 1918) и за это время лишь шесть недель провел в обществе европейцев. Эти два года имеют исключительное значение для его теоретических исканий и всей научной судьбы. Недаром в современном британском науковедении бытует афоризм – «социальная антропология началась на Тробрианских островах в 1915 году»[538]. Опыт работы на Тробрианах привел Ма линовского к убеждению о необходимости целостного изучения культуры, о невозможности понять природу ни одного из ее элементов без соотнесения его со всем культурным контекстом. Здесь ученый пришел к выводу о методическом несовершенстве программы изолированного изучения хозяйства, составленной Селигменом, и выработал стратегию тотального включенного наблюдения «калейдоскопа племенной жизни».
Решающее значение в этой переориентации имел сам образ жизни Малиновского среди островитян. Поселившись в палатке среди хижин меланезийцев, он пережил довольно длительный период недоверия и враждебности с их стороны. Когда к нему привыкли и перестали бояться, наступило время насмешек и бесцеремонного обращения. В довершение ко всему Малиновский, не отличаясь крепким здоровьем, перенес множество тропических болезней, в полной мере испытав на себе их тяжесть. Его личный дневник, опубликованный через много лет после смерти, пестрит пометками о приступах лихорадки, о всевозможных нарывах и т. п.[539]. Кардинальное несовпадение меланезийского образа жизни, которого Малиновский старался придерживаться, со всем тем, к чему он привык с детства, приводило к психологическому дискомфорту. Иногда после целого дня общения с меланезийцами, смертельно усталый, осаждаемый полчищами насекомых, заполняя при свете карбидной лампы личный дневник, он, по выражению А. Купера, давал волю «излияниям славянской души»: «Я вижу жизнь туземцев, как абсолютно лишенную какого-либо интереса или важности для меня, как нечто так же чуждое для меня, как и жизнь собак… Что я вообще здесь делаю?»[540]. Подобные высказывания были следствием лишь минутной слабости. Установка на максимальное растворение в среде тробрианцев, стремление понять их культуру изнутри, увидеть глазами ее носителей оставались главным для ученого.
Малиновский много внимания уделял изучению местного языка. Знакомый с его основами еще по поездке к маилу, он на третий месяц уже мог довольно легко объясняться с тробрианцами, а к концу пребывания на архипелаге бегло вел на меланезийском запись разговоров и даже иногда ловил себя на том, что думает по-тробриански.
Говоря о психологической атмосфере, в которой жил ученый, необходимо отметить, что напряженность существовала не только по линии «личность этнографа – меланезийская культура», но и по линии «личность этнографа – местная европейская колония». Немногочисленные европейцы, проживающие на Тробрианах (чиновники, торговцы, миссионеры), враждебно относились к исследователю – их шокировало его тесное общение с «черными», не говоря уже о том, что он попросту жил среди них. Б. Балдуин, миссионер и этнограф-любитель, работавший на Тробрианах после отъезда Малиновского, вспоминал: «Я предпочитал не упоминать его имени вообще, разговаривая с теми белыми, которые его знали. Он настроил их резко против себя, и они выражали презрительное свое отношение, именуя его не иначе как “anthrofoologist” (игра слов: «anthropologist» – «антрополог» и «fool» – «дурак». – А. Н.), а его науку – “anthrofoology”»[541].
В британской антропологической традиции сложилось представление, что Малиновский так долго прожил на островах лишь потому, что был интернирован как подданный враждебной Австро-Венгрии (его родина Краков входила в то время в австрийскую часть Польши) и не имел свободы передвижения вплоть до конца войны[542]. Это расхожее мнение оказалось в значительной степени романтической выдумкой самого Малиновского. Р. Маррет, близко знавший его и работавший с ним уже после возвращения антрополога из Меланезии в Лондон, рассказывал, что Малиновский не только не был интернирован, но, получая субсидии из фондов Англии и Австралии, имел возможность ездить куда вздумается по островам Меланезии и за ее пределы[543].
Покинув окончательно Тробрианы в 1918 г., Малиновский вынужден был по состоянию здоровья провести около года на Канарских островах. В 1920 г. он приезжает в Лондон, где обрабатывает полевые материалы и в качестве внештатного преподавателя ЛШЭПН читает курс лекций «Социология и экономика нескольких островных общин» (по материалам Тробриан). В 1922 г. выходит в свет книга «Аргонавты Западной части Тихого океана», ставшая первой частью опубликованного им монументального «тробрианского корпуса» – серии монографий, посвященных различным сторонам жизни островитян[544]. Этот свод трудов, на считывающий в общей сложности более 2500 страниц, до сих пор представляет уникальное по своей полноте собрание этнографического материала, заслужившее высокую оценку у нас в стране и за рубежом.
Значение «Аргонавтов…» в истории британской социальной антропологии не сводится, однако, только к вкладу в копилку этнографических фактов. Книга эта с объемным предисловием, в котором автор изложил свои мысли о необходимости превращения социальной антропологии из умозрительной, гипотетической науки о прошлом в дисциплину, обладающую экспериментальными методами изучения настоящего, была воспринята современниками как программа «революционных» преобразований этой науки.
Малиновский был зачислен постоянно в штат ЛШЭПН преподавателем социальной антропологии. В 1923–1924 гг. он читал курсы лекций «Ранние верования и социальная дифференциация»», «Социальная организация аборигенов Австралии», «Экономика первобытных народов» и совместно с М. Гинсбергом вел семинар «Первобытное сознание». Но главную роль в последующем развитии британской антропологии сыграли не столько эти курсы, сколько семинар Малиновского для аспирантов, готовящихся к полевой работе в колониях либо вернувшихся из экспедиций для защиты диссертаций по полевым материалам. За 15 лет работы этого семинара несколько десятков молодых исследователей восприняли идеи Малиновского, его методы полевой работы и способы интерпретации фактов.
В первые годы работы в ЛШЭПН Малиновский много раз публично выступал со страстной критикой диффузионизма и эволюционизма. Эта критика, как вспоминают современники, была основана не столько на логических и фактических аргументах, сколько на абсолютной уверенности Малиновского в своей правоте. В настоящее время несправедливость критических выпадов Малиновского против самой сути изучения эволюционных изменений и взаимовлияния культур кажется очевидной даже для самых ортодоксально настроенных его последователей. Однако в 20 – 30-х годах пророческий характер выступлений Малиновского, его страстная убежденность в том, что он «борется с реакционерами эволюционистами и сумасшедшими диффузионистами»[545] за торжество прогрессивной научной методики, казались привлекательными, и не только для молодежи. Малиновский сумел убедить руководство университета открыть в ЛШЭПН, наряду с уже существующей кафедрой этнологии, кафедру социальной антропологии, а в 1927 г. стал ее профессором.
В отличие от Рэдклифф-Брауна, продуктивная научная деятельность Малиновского была связана, главным образом, с одним центром – ЛШЭПН, хотя обычно во время летних каникул он выезжал с лекциями в Женеву, Вену, Рим, Осло, а также совершал кратковременные поездки с научными целями. В 1934 г. антрополог отправился в Южную Африку для участия в конференции по организации системы просвещения коренного населения этой страны. По окончании конференции Малиновский с июля по октябрь навещал своих учеников, работавших в поле среди народностей свази, бемба, масаи, кикуйю, мараголи. В 1926 г. он во время творческого отпуска поехал в США и побывал у сапотеков, где столкнулся с языком, вызвавшим затруднения в изучении даже у него, с его редкими способностями к языкам.
В 1936 г. Малиновский в качестве делегата Лондонского университета был на юбилее старейшего в США Гарвардского университета и удостоился звания его почетного доктора. Через два года он опять приехал в Америку, на этот раз для лечения, и больше в Англию не вернулся. По-видимому, это объясняется не только болезнью Малиновского и теми трудностями, которые были связаны с начавшейся Второй мировой войной. Не последнюю роль сыграли изменения отношения к нему учеников.
