Человек читающий. Значение книги для нашего существования - Хисген Рюд
Глава 5. От книжной культуры к культуре экранной
Так давайте же закроем все школы… Для большинства людей было бы настоящим благом, если бы они не умели ни читать, ни писать. Д. Х. Лоуренс{50}
Неужели вы <…> не видите, что это мы, мы умираем, что у нас под землей в полном смысле слова живет только Машина? Мы создали ее для того, чтобы она нам служила, но мы уже не в силах заставить ее служить нам. Она лишила нас способности осязать вещи и ощущать пространство, она притупила все наши чувства, свела любовь к половому акту, парализовала нашу плоть и нашу волю, а теперь принуждает нас боготворить ее. Машина совершенствуется, но не в том направлении, в каком нам нужно. Машина движется вперед, но не к нашей цели. Мы только кровяные шарики в ее кровеносной системе, и, если бы она могла функционировать без нас, она давно предоставила бы нам умереть. Э. М. Фостер{51}
Всеобщая грамотность в Северо-Западной Европе была достигнута не так уж давно — более века назад, около 1900 года. Процесс, длившийся тысячелетия, ускорился во второй половине девятнадцатого столетия до такой степени, что читать и писать научилось почти все население. При этом чтение было не просто необходимым условием существования — оно благоприятствовало саморазвитию, эмансипации, повышению социального статуса и приносило удовольствие.
В XIX веке книги и печатные издания превратились в главное средство массовой коммуникации. Читатели пользовались разветвленной инфраструктурой издательств, библиотек и книжных магазинов, способствовавших продвижению роли книги в обществе.
К концу столетия число книжных магазинов побило все рекорды, равно как и бюджетный сегмент книжного рынка в виде табачных лавок и киосков. Городские улицы изобиловали ларьками с невообразимо широким ассортиментом газет, иллюстрированных журналов и дешевых серийных изданий. Открывались читальные залы и библиотеки, как правило организованные в соответствии с социальным положением и религиозными убеждениями посетителей. Приблизительно в 1900 году получила развитие идея публичной библиотеки. Наряду с церквями, кафе, клубами, книжными магазина-ми или парками, библиотеки предлагали людям «третье место»{52}: возможность почитать, отдохнуть или набраться знаний в тишине и спокойствии, вдали от домашней суеты. Общественная жизнь пестрела рекламой, афишами, прейскурантами, расписаниями, объявлениями, счетами и бланками. Иными словами, жизнедеятельность общества попала в полную зависимость от типографий. Все — богатые и бедные — тем или иным образом принимали участие в чтении. В большинстве случаев просто-напросто не существовало никакой альтернативы: радио и телевидение еще не изобрели, а кино только-только зарождалось — преимущественно как ярмарочное развлечение[131].
Заманчиво было бы экстраполировать процветающую в девятнадцатом столетии книжную культуру на сегодняшний день, когда затрачиваемое на чтение время, по всей вероятности, увеличилось во много раз. Сегодня мы проводим свой день за экраном, а следовательно, за чтением: на веб-форумах, всевозможных авторских платформах, в социальных сетях, электронной почте и тому подобном. Преемственность, казалось бы, налицо. Но не стоит обольщаться несметным количеством слов, ежедневно нами проглатываемым. Скорее всего (точных данных нет), оно действительно превышает объем чтения более чем вековой давности. Вот только читаем мы, увы, не книги, и в этом заключается принципиальное отличие.
В начале прошлого века чтение несло в себе обещание, поскольку открывало доступ к новым знаниям, помогало совершенствовать разум и нравственный облик человека. Подобный энтузиазм, само собой, имел отношение прежде всего к чтению книг, но в некоторой степени и к печатной продукции в целом. Ныне же чтение утратило лоск девятнадцатого столетия. Чтение по-прежнему насущно — возможно, насущнее, чем когда-либо, но больше не связано с грандиозными ожиданиями, превратившись скорее в вынужденную необходимость. В Главе 6 «Кризис чтения» мы увидим, как резко упала эффективность чтения, не говоря уже об интересе и желании читать.
Как это произошло? Почему чтение потеряло былое значение? Окунувшись с головой в цифровой формат, мы забросили книги. Их статус в современном обществе заметно понизился. Проще всего обвинить в этом цифровые медиа с их соблазнами: социальными сетями, веб-серфингом и играми. Однако дело обстоит несколько сложнее.
Проблемы начались задолго до появления компьютеров и интернета, и речь шла не только о борьбе за время. Взять хотя бы амбивалентное отношение к ценности чтения. Оно вне времени, однако именно в период, когда чтение и грамотность достигли своего апогея, сомнения в их пользе возобладали. Кино, радио и телевидение также способствовали оттеснению книги на второй план. На фоне богатства новых выразительных средств (изображения и звука) текст как таковой поблек. Все эти факторы привели к тому, что положение книги в обществе XX века заметно пошатнулось. Культуру чтения нынешнего, XXI века едва ли еще можно назвать книжной культурой.
Статус чтения оспаривается
Моральная паника
В зените книжной и читательской культуры преобладало мнение, что чтение и грамотность вносят благотворный вклад в общество. Проводились реформы образования, охват грамотностью населения неуемно расширялся, а такие инициативы по одухотворению народа, как Общество всеобщей пользы{53}, усиленно разжигали страсть к чтению. Деятельность по продвижению чтения была направлена в первую очередь на рабочих и женщин. И все-таки было бы наивно представлять себе взлет чтения как результат длительного и неизбежного триумфального шествия.
Отнюдь не все расценивали повсеместный рост грамотности как благо. Многие взирали на неуклонное увеличение печатной продукции в нижнем сегменте рынка с тревогой. В таком классовом государстве, коим в ту пору были Нидерланды, идея массового общества звучала довольно угрожающе. Ведь пролетариат в этой высокоурбанизированной стране представлял собой весьма многочисленный социальный слой. А что, если он вдруг начнет свободно мыслить? Какие бы благородные цели ни ставились образованием, чтение было, по сути, троянским конем. Кое-кто втайне считал чтение бесполезным или даже угрожающим общественному порядку занятием. Неискушенный читатель, листая все подряд без разбора, мог набраться вредных идей. Широкое участие в социальной, культурной и особенно политической жизни простого народа мыслилось если не нежелательным, то как минимум чреватым опасностями. Такие интеллектуалы, как Ницше или Флобер в XIX веке, Д. Г. Лоуренс и Олдос Хаксли в XX, сразу подвергли сомнению последствия массовой грамотности[132]. Общество должно было защитить себя от неопытного читателя, а неопытного читателя — от самого себя[133].
Подобный скептицизм в отношении полезности и необходимости массового чтения кульминировал в модернизме. «К XX веку чтение было возведено в ранг искусства, доступного лишь интеллектуалам»[134].
В Нидерландах моральная паника по поводу предполагаемого отсутствия интеллектуального багажа у нового читателя усугублялась глубоким мировоззренческим расколом (нид. Verzuiling{54}). Подобно демократам и республиканцам в современной Америке, люди разных вероисповеданий почти не общались друг с другом. Блюстители нравственности не только следили за чистотой нравов. Они чувствовали себя обязанными оберегать своих единоверцев от всякого рода инакомыслия. Когда в 1937 году «Индекс запрещенных книг» (лат. Index Librorum Prohibitorum) оказался под угрозой упразднения (последнее издание списка вышло в 1948 году), Ассоциацией римско-католических публичных читальных залов и книжных магазинов совместно с Римско-католической ассоциацией книготорговцев и издателей им. Св. Иоанна была основана Информационная служба по вопросам чтения (ИСВЧ), призванная оценивать моральную составляющую книг для католиков[135].
