Константин Крылов - Нет времени
Между тем, это-то и интересно. Наивное возмущение авторов тем, что алчные транснациональные компании, оказывается, «утаивают налоги» (эка новость!), многое объясняет — так же, как и не менее наивное их беспокойство за «рабочие места». Подразумевается, что «рабочие места» должны же кем-то «создаваться», а налоги — идти на «социальные нужды». Причём не по циничной российской схеме (оторвать чуток от нефтянки, чтобы подкинуть на кефир бюджетникам, пенсионерам, и прочему электорату), а с серьёзной основательностью: на повышение качества муниципального образования, на детские сады для детей с замедленным развитием, на развитие музейного дела, и так далее.
Нам трудно себе представить, что авторы выросли именно в таком мире: чистая, сытная, гемютная Германия времён господства умеренной социал-демократии представляется им чем-то само собой разумеющемся. Мир, где существовало понятие «социальной ответственности предпринимателей», а слово «демократия» обозначало довольно неуклюжую, но всё-таки работающую систему, позволяющую гражданам вмешиваться в дела управления. Всё это вместе называлось «социальным государством», или «государством всеобщего благосостояния». Каковое отчаянно критиковали слева, справа, сверху и снизу, но которое, как теперь выясняется, было не таким уж плохим. Похоже, скоро вторую половину двадцатого столетия будут считать золотым веком капитализма. Мы так никогда не жили, и, судя по всему, никогда так жить не будем. Эта возможность закрывается и, кажется, скоро закроется совсем.
Из этого следует довольно неприятный вывод. Похоже, «глобализация» не является позитивным процессом, то есть возникновением нового явления. Судя по всему, она на четыре пятых состоит в процессе чисто негативном: речь идёт о разрушении мировой социал-демократической системы. Капитализм устал корчить «человеческое лицо», вот и все дела.
Зря мы не доверяли советским учебникам по политэкономии. Марксизм-то был вполне вменяемым учением, адекватно описывавшим естественное состояние капитализма. Бородатый пророк не учёл всего лишь одной мелочи: возникновения «социалистических государств», само существование которых сильно повлияло на образующуюся картинку. Пока был жив СССР, вечная ему память, «мировая капиталистическая система» была вынуждена прихорашиваться. Наиболее значимые её новшества — включая, кстати, появление пресловутого «среднего класса» — были вызваны элементарной необходимостью прикармливать людишек, чтобы они не подсаживались на советскую пропаганду. Зато теперь стесняться уже нечего. Теперь, конечно, «повсюду — что в Швеции, что в Австрии, что в Испании — действует, по существу, одна и та же программа сокращения затрат на общественные нужды, урезания реальной заработной платы и ликвидации системы социального обеспечения. И везде протест кончается покорностью». Ну да, разумеется, «те, кто управляет глобальными потоками капиталов, снижают уровни заработков своих сотрудников, читай: налогоплательщиков. Заработки как доля национального богатства снижаются по всему миру; противостоять этому давлению в одиночку не способно ни одно государство». Ну, естественно, «цены акций и корпоративные доходы поднимаются двузначными скачками, тогда как заработная плата рабочих и служащих падает. В то же время параллельно с дефицитами национальных бюджетов растет уровень безработицы». И, само собой, «глобальная экономическая интеграция ни в коем случае не является естественным процессом: она сознательно продвигается целенаправленной политикой. Именно правительства и парламенты своими договорами и законодательными актами планомерно устраняли барьер за барьером на пути движения товаров и капиталов через границы».
А вы чего ждали, господа-товарищи? Судя по всему, под красивым псевдонимом «глобализации» скрывается наш старый знакомый: «империализм как высшая и последняя стадия капитализма». Который, если кто помнит, и мыслился как глобальное (или, если хотите, интернациональное) состояние, когда вся планета полностью контролируется «классом собственников». Со всеми прилагающимися прелестями, включая — помимо всего прочего — относительное и абсолютное обнищание пролетариата. Немецкие трудящиеся, искренне не понимающие, как это возможно снижать им зарплату (об этом Мартин и Шуманн сообщают с особенным возмущением), или переносить производство туда, где рабочим можно платить сущие гроши, совершенно напрасно думают, что их минет чаша сия.
Некоторые выводы для нас. Пугать ежа Россию голглобализацией уже поздно: мы давно уже там. В этом самом «глобализованном мире».
Это совершенно не связано с тем, насколько российская экономика интегрирована в мировую и какое место в последней она занимает. Может быть, и никакого. Важно то, что мы, оказывается, сами того не зная, целиком и полностью приняли логику этого процесса. Россия — это страна «зверского» капитализма, со всеми его свинцовыми мерзостями.
Нам, правда, говорили, что так живёт всё человечество.
Нас, конечно, обманывали: цивилизованное человечество жило по-другому. Но, похоже, это скоро кончится. Побаловали и хватит.
Добро пожаловать домой, в XIX век.
Рассуждение о русской фэнтези
Никого более не пугают (да и не манят особо) книжки, разрисованные страшными зелеными рожами гоблинов и мускулистыми буграми с увесистой сброей наперевес. Потому как уже известно, что там внутри. Магические империи, могучие воины. Добрые волшебники. Стало быть, есть и злые колдуны (разница та же, что между «разведчиком» и «шпиёном»). Великие герои, на лицо ужасные, добрые внутри (у злодеев, естесстно, наоборот). Магический меч (ключ, камень, кубок, еще что-нибудь удобопереносимое), за которым надо переться за тридевять земель, время от времени с кем-нибудь интенсивно сражаясь. Эльфы, гномы, тролли, какие-нибудь саламандры и ундины, местами даже единороги. И две-три любовные сцены, ежели автор расщедрится.
Над кем смеюсь? Да над собой, вестимо. Не любил бы я фэнтези, меня б тут и близко не стояло. Я ведь не имею ничего против колдунов, героев, местами даже единорогов. Я люблю фэнтези. Конечно, не только ее. Но я ведь не присягал на верность всяким этим самым Ницше Борхесовичам Шнитке и прочим записным гениям, чтимым гламурной публикой. Нет-нет, не буду ёрничать, я полон всяческого уважения и к живым, и в бозе почившим генералам от литературы. Однако хотя принято говорить, что сражения выигрывают генералы, но воюют-то всё-таки рядовые да сержанты. Да и чтимые ныне светила в свое золотое время всё больше ходили в низких чинах, пока не удостоились наград и отличий из рук литобоза, именующего себя «литературной критикой».
1Но к теме. Для особо педантичных (хотя среди почитателей жанра такие обычно не удерживаются) всё-таки поясню: фэнтези — это сказка, написанная с применением литературных приемов, выработанных реалистической традицией.
Звучит страшно и, наверное, не очень понятно. Поэтому давайте на примерах. Вот есть простая и незатейливая сказка про Золушку. Там, если помните, есть такой пассаж, как добрая фея готовит Золушку к балу. Так как в сказке-то было? Да просто: «фея взмахнула палочкой, и в тот же миг тыква превратилась в золотую карету, мыши — в коней, а крыса в слугу». Всё нормально. Так. А теперь представим себе, что в точности ту же самую историю описывает какой-нибудь современный сочинитель сериала «Меч и Магия» (книга XI, часть IV). Как это у него получится? Да примерно вот так: «Фея напряглась, её хищный профиль заострился, тонкие губы беззвучно шевелились, плетя паутину заклятий. Наконец, навершие магического жезла блеснуло. Большая тыква с подгнившим бочком, положенная в центр пентаграммы, на миг окуталась разноцветным туманом, застоявшийся воздух всколыхнулся, и…» (избавим читателя от натуралистического описания мучений крысы, превращаемой в ливрейного лакея).
Разница, как говорится, налицо. Незатейливый сказочный текст переписан языком обычного реалистического романа конца прошлого века, с добавлением деталек и штампиков. Отсюда и «застоявшийся воздух всколыхнулся», и прочие красоты слога.
Однако дело не только в языке. Фэнтези заимствует у реализма очень многое. Например, психологию героев, а также — что еще важнее — их мотивации. Это сказка себе сказывается без всяких сложностей. Ну, увидел королевич Золушку, ну, влюбился без памяти. С какой радости? В сказке — просто потому, что «была Золушка до того милая да пригожая, что принц как взглянул на неё, так и полюбил на всю жизнь». И всё тут. Для фэнтези такая отмазка не катит просто по определению. И для того, чтобы объяснить взыскательному читателю странные вкусы принца, потребуется что-нибудь более внятное. На худой конец подойдет даже фрейдизм («… он внезапно почувствовал доверие к этой странной незнакомой женщине, чьи золотистые локоны так напоминали струящуюся волну волос его матери…»), но уж никак не сказочное «мила да пригожа».[174]
