Николай Ямской - Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни

Сам я впервые проник в этот ресторан в 1963 году. Хотя первоначальной целью был совсем не он. А одна из тех, тогда транслируемых на всю страну по ТВ «Театральных встреч», в которых участвовали маститые Леонид Утесов, Ростислав Плятт, Рина Зеленая и другие сценические звезды, а вели совсем еще юные Александр Ширвиндт с Михаилом Державиным. Напомню мимоходом, что знаменитая, найденная ироничным Ширвиндтом маска неулыбающегося конферансье с все понимающим и потому немного грустным взглядом тоже родилась на подмостках старого Дома актера.

Не знаю, что тогда произошло, но проведение встречи оказалось под вопросом. И проведший меня в ВТО Миша Козаков со словами «Давай-ка пересидим в родном гадючнике…» затащил в ресторан.

По первому впечатлению там меня ждало разочарование. Нет, не в качестве еды и обслуживания. Бороды тогда уже не было — он в 1961 году ушел на пенсию. Но в том, как у нас быстро приняли заказ, как вкусна была «вырезка по-деревенски», за мясом для которой — по слухам — главный повар самолично ездил на Центральный рынок, — тень легендарного Якова Даниловича там незримо присутствовала.

Так что, в чем, в чем, а в своих гастрономических ожиданиях я совершенно не обманулся. А вот ресторанный зал воображал совсем другим. На фоне богатых интерьеров остальной части дома — великолепный паркетный пол, тяжелые гардины, прекрасная, старинного вида мебель — он выглядел довольно скромно и даже где-то по-советски, типово.

Более всего меня неприятно поразило поведение завсегдатаев. Наслышанный от очевидцев о том, что за этими столиками можно было разом застать легендарных стариков МХАТа, звезду ермоловского театра Всеволода Якута, популярного киноартиста и певца Марка Бернеса, композитора Василия Соловьева-Седова, автора ставших тогда почти народными «Подмосковных вечеров», я соответственно к тому и готовился. Но великих в тот день, как назло, не было. А в зале самозабвенно тусовалась какая-то артистическая молодежь, в том числе несколько Мишиных коллег из молодой, но уже хорошо известной стране команды театра «Современник» во главе со своим лидером и будущим режиссером обновленного им МХАТа Олегом Ефремовым.

Честно говоря, я наивно предполагал стать свидетелем некоего театрального действа, перенесенного с подмостков сцены в быт.

А тут, можно сказать, мои тогдашние кумиры перебегали от столика к столику, преувеличенно жестикулировали, лобзались, обнимались. Ни дать ни взять беспризорные псы на пустыре — разве что только под хвостами друг у дружки не нюхают…

Я, конечно, впал в ступор. А мой прекрасно все понимающий спутник лишь хохотал и говорил: «Брось, старик (так тогда было принято обращаться в молодой продвинутой среде)! Плюнь! Это просто ритуал и привычная страсть к лицедейству!»

Между прочим, не кто иной, как именно Миша Козаков, буквально накануне невольно приготовил меня к совсем иного характера действу своим рассказом. В нем речь шла о том, что недели за две до нашей встречи в этом же самом ресторане ВТО ему довелось стать свидетелем довольно знаменательной встречи, а именно как совершенно случайно здесь нос к носу столкнулись две когда-то совсем не чужие друг другу личности. Это были Олег Ефремов и Алексей Аджубей.

Сегодня для понимания всего драматизма этой сцены придется кое-что разъяснить. Дело в том, что тогда — да и много позже — по Москве ходили слухи, что феерический взлет Ефремова и его «Современника» не обошелся без мощного протежирования сверху. На роль такого могущественного покровителя — и не без основания — чаще всего сватали тогдашнего министра культуры Екатерину Фурцеву. Однако первым в годы хрущевского правления такую миссию приписывали еще более могущественному премьерскому зятю.

Между тем настоящая правда заключалась лишь в том, что когда-то Олег и Алексей действительно учились на одном курсе в Школе-студии МХАТа. И даже, можно сказать, почти дружили. Однако по актерскому и, вообще, театральному таланту Аджубей даже рядом с Олегом не стоял. Что, видимо, скоро понял сам. Да и Олег, говорят, своему сокурснику как-то прямо в глаза сказал, что не его это стезя — сцена.

На том, похоже, и разошлись. Аджубей, захватив с собой тогдашнюю жену, красотку Ирину Скобцеву, перевелся на только что открытый в МГУ факультет журналистики. А прозорливо не принятый мхатовскими долгожителями Олег громко заявил о себе блистательными ролями в Центральном детском театре.

Словом, оба — каждый на своем поприще — скоро достигли больших высот. Особенно взлетевший на самый высокий государственный уровень Аджубей, который, кстати, не только не протежировал бывшему сокурснику, но даже, похоже, не очень-то стремился выйти с ним на контакт.

И вот такая совершенно незапланированная встреча в ресторане ВТО: с одной стороны, Олег Ефремов со своими ребятами из «Современника», который в очередной раз собирались закрывать; с другой — большой государственный деятель со своими «мальчиками» из свиты, пришел, можно сказать, «в народ». «Гадючник» замер в ожидании зрелища. Но все ушло в подтекст. Оба встретились глазами, приветственно кивнули и каждый остался «при своих», на своей «ступеньке» — соответственно, для «сильно больших» и «не очень-то маленьких».

Жизнь этот ранжир скоро решительно перевернула, в очередной раз доказав универсальную правоту слов детского писателя Льва Кассиля о том, что «если бы взрослые не забывали, какими они были маленькими, а дети больше задумывались, какими они станут взрослыми, то старость бы не спешила, а мудрость — не опаздывала».

Возвращаясь к первому личному впечатлению о ресторане ВТО начала 1960-х, рад признать, что — как в общем-то чаще всего и бывает — оно оказалось поверхностным. «Гадючник» «гадючником», но в серьезных делах «террариум друзей» преображался. И тогда исчезала обычная в творческих коллективах ревнивая граница между «заслуженными мэтрами» и «молодыми, да ранними». А торжествовала общая для всех гордая принадлежность к миру сцены. Не случайно же здесь в одних капустниках весело сходились и те и эти. Не зря в 1960-х только сюда — и ни в какой другой дом — приглашали на вечера артистов опальной тогда «Таганки». А день 20 мая 1966 года стал одинаково для всех скорбным. Помню, как прибежал туда с утра договориться о столике для банкета по поводу собственного дня рождения. И увидел у стены утопающую в цветах большую тумбу. А над ней портрет пожилого, но все еще крепкого человека с характерной, уже много раз в этих заметках упомянутой окладистой бородой. Оказывается, в этот день на 73-м году жизни скончался Яков Данилович Розенталь. Такого количества известных всей стране актерских и неактерских лиц, исполненных неподдельной скорби, я, признаться, видел до того лишь однажды — в день смерти Сталина. Но там нас поджидали впереди прозрение и полная смена настроения вплоть до наоборот. Борода же никого, никогда, ни в чем не разочаровал. А только пробил своим уходом в душе многих, знавших его очно или лишь заочно, такую брешь, которую образует потеря по-настоящему близкого, дорогого человека.

Словом, это была большая, невосполнимая утрата, завершившая собой целую эпоху.

В 1970-х и особенно 1980-х пришло новое поколение, для которого и популярнейший, периода своего расцвета ресторан ВТО, и замечательный его распорядитель Борода перестали восприниматься как нечто живое, реально имевшее место быть. А превратились в фольклор, передаваемую из уст в уста легенду, да еще к тому же на все лады переиначенную. Вдруг, к примеру, вспомнили, что у Бороды последних лет его службы появилась новая кличка — «Жопа в кустах». Некоторые даже утверждали, что придумал ее не кто иной, как Олеша. Спору нет! Яков Данилович действительно имел способность возникать в самые трепетные, попахивающие скандалом моменты. Например, при затруднениях у того же Олеши при расчете. Однако всегда разрешал вопросы взаимоприемлемо и с удивительным тактом. Так что грубоватую кличку, скорее всего, придумал не искренне уважавший Бороду Юрий Карлович, а кто-то из приструненных директором бузотеров или схваченных за руку халявщиков. А про настоящего Якова Даниловича лучше всего узнавать со слов тех, кто в подшефных ему ресторанах не один с ним пуд соли съел. На память в этой связи приходит высказывание такого его клиента со стажем, как Утесов. Со дня ухода Розенталя прошло уже лет десять, а Леонид Осипович все вспоминал: «Мы говорили: идем к Бороде, потому что чувствовали себя желанными гостями этого хлебосольного хозяина. Он не только знал весь театральный мир, но и вкусы каждого, умел внушать, что здесь именно отдыхают, а не работают на реализацию плана по винам и закускам».