ДЖОРДЖО ВАЗАРИ - ЖИЗНЕОПИСАНИЯ НАИБОЛЕЕ ЗНАМЕНИТЫХ ЖИВОПИСЦЕВ, ВАЯТЕЛЕЙ И ЗОДЧИХ
В щедрости своей он никому не отказывал и любил своих родителей настолько, что лишал себя многих удобств ради того, чтобы оказать им помощь, хотя сам он жил в почете, пользуясь добрым именем и всеобщим уважением. Бывали случаи, когда он поддавался вспышке гнева, кипевшего в нем с неукротимой силой, однако он скоро отходил, и часто достаточно было четырех жалких слов, чтобы у него на глазах проступили слезы.
Он превыше всякой меры любил искусство скульптуры, и любил его настолько, что ради его широкого, повсеместного распространения он воспитал многих учеников, создав в Италии как бы питомник этого искусства. В числе этих учеников большую известность приобрели: флорентинцы Никколо Триболо и Солосмео, тосканец Данезе Каттанео из Каррары, достигший высшего совершенства не только в скульптуре, но и в поэзии, феррарец Джироламо, венецианец Якопо Колонна, неаполитанец Лука Ланча, падуанец, Тициан, Пьетро из Сало, флорентинец Бартоломее Амманати, в настоящее время скульптор и старший мастер великого герцога Тосканского, и, наконец тридентинец Алессандро Витториа, редчайший мастер скульптурного портрета в мраморе, и брешанец Якопо деи Медичи. Все они, неизменно возрождая память о совершенстве своего учителя, создали своим талантом много достойных произведений в разных городах. Его высоко ценили государи, в том числе флорентийский герцог Алессандро деи Медичи, пожелавший услышать его суждение по поводу строившейся флорентийской цитадели. Герцог же Козимо в сороковом году, когда Сансовино по своим делам вернулся на родину, не только попросил его высказать свое мнение о вышеупомянутой крепости, но пытался уговорить его остаться у него служить, предложив ему большое вознаграждение. Когда же он возвращался из Флоренции, феррарский герцог Эрколе задержал его у себя и всеми способами добивался того, чтобы он остался в Ферраре на любых условиях. Однако он так уже привык к Венеции и так хорошо себя чувствовал в этом городе, где прожил большую часть своей жизни, питая особую привязанность к прокураторам, оказавшим ему столько внимания, что отказал и тому и другому. Равным образом приглашал его и папа Павел III, который хотел поставить его на место Антонио да Сангалло во главе строительства собора Св. Петра, о чем усиленно хлопотал монсиньор делла Каза, тогдашний папский легат в Венеции, но все оказалось напрасно, так как Сансовино говорил, что он никогда не променяет образ жизни в республике на то, чтобы оказаться под властью неограниченного монарха. Испанский же король Филипп всячески его обласкал, находясь проездом через Германию в Пескьере, куда приехал и Сансовино, чтобы его увидеть.
К славе он стремился превыше всяческой меры и ради нее тратился на других, нанося этим значительный ущерб своим наследникам, только бы сохранить о себе память. Люди понимающие утверждают, что сколько бы он ни уступал Микеланджело, он все же кое в чем превосходил его, а именно, в передаче одежды и выражении на детских и женских лицах, в чем Якопо не имел себе равных. Действительно, в мраморе ткани у него были тончайшие, отлично положенные, с большими и малыми складками, выявляющими как одетые, так и обнаженные части тела, младенцев же он изображал мягкими и нежными, лишенными тех мышц, которые бывают у взрослых, и с ручками и ножками мясистыми ровно настолько, что они ничем не отличались от живых. Выражение лица у его женщин было ласковым и обворожительным и как нельзя более естественным, в чем могут убедить каждого, кто видит различные Мадонны, созданные им в мраморе или в низком рельефе и находящиеся в разных городах, а также его Венеры и другие женские фигуры.
И вот этот человек, занимавший столь исключительное место в скульптуре и архитектуре, прожив свой век на радость людям и во славу Господа, даровавшего ему талант, благодаря которому он блистал среди нас так, как об этом уже говорилось выше, достигнув девяностотрехлетнего возраста и почувствовав некоторое общее утомление, прилег отдохнуть на свою постель и, не испытывая никаких страданий, даже умудряясь вставать и одеваться, как здоровый человек, провел в ней полтора месяца, постепенно потухая, пожелав, наконец, причаститься святых тайн; после чего, все еще надеясь прожить еще несколько лет, он умер от истощения второго ноября 1570 года. И хотя, дожив до такого возраста, он полностью завершил все то, что ему было предначертано природой, все же вся Венеция о нем пожалела.
Он оставил после себя сына Франческо, родившегося в Риме в 1521 году, литератора, который подвизается как в области правовой, так и гуманитарной и от которого еще при жизни Сансовино родились три внука, один мужского пола, названный по имени деда – Якопо, и две внучки – одна из них Фиоренца, смерть которой доставила ему величайшую муку и горе, а другая – Аврора.
Тело его с великими почестями было похоронено в его собственной капелле в церкви Сан Джиминьяно, и над могилой сыном его была установлена его мраморная статуя, им самим изваянная еще при жизни и сопровождаемая нижеследующей эпитафией, увековечивающей память о его доблестях:
«Jacopo Sansovino Florentine P. qvi Romae Iulio II.
Leoni X. dementi VII. Pont. Max. maxime gratus,
Venettis architecturae sculpturaeque intermortuum
decus, primus excitavit, quique a Senatu ob eximiam
virtutem liberaliter honestatus, summo civitatis
moerore decessit, Franciscus f. hoc Mon. p. Vixit ann. XCIII
ob. V. Cal. Dec. MDLXX».
(Перевода текста эпитафии А. Габричевский не дает. Прим. ред.)
Равным образом и флорентийская колония публично отметила его кончину достаточно внушительной церемонией в церкви Фрари, на которой надгробная речь была произнесена мессером Камилло Буонильи, человеком выдающимся.
У Сансовино было много учеников. Во Флоренции – Никколо, по прозванию Триболо, о котором я уже говорил, и Солосмео из Сеттиньяно, который, за исключением больших фигур, закончил всю в Монте Казино мраморную гробницу с телом Пьеро деи Медичи, утонувшего в реке Гарильяно. Его же учеником был Джироламо из Феррары, по прозванию Ломбардо, о котором уже шла речь в жизнеописании феррарца Бенвенуто Гарофало и который обучался искусству сначала у Сансовино, а затем у Гарофало, создав кроме упоминавшихся выше его работ в Лорето много мраморных и бронзовых произведений в Венеции. Этот Джироламо попал к Сансовино уже в возрасте тридцати лет и с плохим знанием рисунка, хотя им до этого и были выполнены кое-какие скульптуры, к тому же он был, скорее, литератором и придворным, чем скульптором. И все же он был настолько прилежен, что за немногие годы достиг тех успехов, о которых можно судить по его полурельефам в библиотеке и в лоджии под колокольней Св. Марка, ибо в этих вещах он настолько преуспел, что смог после них самостоятельно создать мраморные статуи пророков, которые, как уже говорилось, он выполнил для собора в Лорето.
Также учеником Сансовино был Якопо Колонна, умерший в Болонье тому уже тридцать лет во время очень ответственной работы. Им была выполнена в Венеции в церкви Сан Сальвадоре обнаженная мраморная фигура св. Иеронима, фигура прекрасная и всеми одобренная, которую и по сию пору можно увидеть в нише органа этой церкви. В Венеции же на Джудекке в церкви Санта Кроче он поставил весьма искусно выполненную также обнаженную фигуру Христа, указывающего на свои раны. Далее, в церкви Сан Джованни Нуово – три фигуры: св. Доротею, св. Лучию и св. Екатерину, а в церкви Санта Марино – конную статую вооруженного полководца. Все эти вещи могут быть поставлены наравне с любыми другими в той же Венеции. В Падуе, в церкви Сант Антонио, он выполнил из стука одетые фигуры св. Антония и св. Бернардина. Из того же материала он сделал для мессера Луиджи Корнаро три круглые скульптуры больше натуральной величины, а именно Минерву, Венеру и Диану, из мрамора – Меркурия, а из терракоты обнаженного и юного Марсия, извлекающего из ноги занозу, вернее, уже извлекшего ее, держащего в одной руке больную ногу, а в другой тряпку, которой он собирается вытереть рану. Эту вещь, лучшую из всех когда-либо им сделанных, мессер Луиджи определил к отливке из бронзы. Для него же Якопо Колонна сделал другого, каменного Меркурия, который был впоследствии подарен мантуанскому герцогу Федериго.
Другим учеником Сансовино был скульптор Тициан из Падуи, который изваял несколько небольших мраморных фигур в лоджии колокольни Св. Марка, а в соборе того же Св. Марка, в капелле Св. Иоанна, можно видеть им же изваянную и отлитую из бронзы красивую и большую крышку бронзового саркофага. Им же были с большим мастерством вылеплены для отливки их из бронзы статуя св. Иоанна вместе с четырьмя евангелистами и четырьмя историями о том же св. Иоанне, однако смерть, настигшая его в возрасте тридцати пяти лет, лишила мир превосходного и сильного художника. Его же работы – богатейшие лепные членения на своде одной из капелл собора Сант-Антонио в Падуе. Для этой же капеллы им была начата бронзовая ограда в четыре арки, заполненные историями об этом святом и другими фигурами в полурельефе и в низком рельефе. Однако и эта вещь осталась незаконченной из-за его смерти и из-за раздоров между теми, кому надлежало заботиться об ее осуществлении. Многие куски ее были уже отлиты и получались очень красивыми, а для многих других были уже заготовлены формы, как вдруг он скончался и все остановилось. Когда же Вазари выполнял уже упоминавшееся выше убранство для синьоров сообщества Кальиа в Канарейо, тот же Тициан выполнил для этой работы несколько глиняных статуй и множество герм. Вообще его часто приглашали для украшения театральных сцен и помещений, триумфальных арок и других подобных сооружений и оказывали ему большой почет, так как все это выполнялось им с большой изобретательностью, фантазией и разнообразием, а главное, с большой быстротой. Пьетро из Сало был также учеником Сансовино. Он вплоть до тридцатилетнего возраста просидел над резьбой лиственного орнамента и только с помощью Сансовино, у которого он стал учиться, он наконец приступил к ваянию фигур из мрамора и, изучив это дело, настолько им увлекся, что уже через два года начал работать самостоятельно, о чем свидетельствуют некоторые очень хорошие его произведения в абсиде собора Св. Марка, а также статуя Марса больше натуральной величины, находящаяся на фасаде Дворца дожей рядом с тремя другими, изваянными хорошими мастерами. В залах же Совета Десяти им сделаны две фигуры, одна мужская, другая женская, рядом с двумя другими работы Данезе Каттанео, скульптора, достойного наивысшей хвалы, который также был учеником Сансовино, как о том будет сказано ниже. Фигуры эти украшают собою камин. Пьетро сделал еще три круглые фигуры больше натуры, находящиеся в церкви Сант Антонио, а именно, превосходно выполненные изображения Правосудия, Мужества и некоего венецианского генерала. На колонне, стоящей на площади в Мурано, поставлена другая его же фигура Правосудия в красивой позе и со знанием рисунка. Еще одна фигура Правосудия находится в Венеции на площади Риальто и служит поддержкой того камня, на котором происходит всенародное оглашение правительственных указов, та самая, которую прозвали «Горбуном Риальто». За все эти работы он прослыл ваятелем отменнейшим. В Падуе для собора он сделал очень красивую Фетиду, а также Вакха, выжимающего виноградную гроздь в чашу. Эту фигуру, самую трудную и самую прекрасную из всего, что когда-либо было им создано, он, умирая, завещал своим сыновьям, которые все еще держат ее у себя в доме, в надежде продать ее тому, кто выше ее оценит и лучше заплатит за труды, потраченные на нее их отцом.
