Вадим Елисеефф - Цивилизация классического Китая

В 493 г. император Сянь-вэнь-ди покинул Датун, свою столицу, расположенную на границе со степью, в северной части провинции Шаньси. Он и его двор переехали в Лоян, древний исторический центр. Ненадежное равновесие, которое существовало до этого между гражданским аппаратом управления, состоящим из китайцев и решавшим повседневные дела, и военным аппаратом, остававшимся под контролем тоба, в обязанность которых входило решение крупных проблем, было нарушено. Вместо этого император начал проводить совершенно определенную политику китаизации своего государства. Вне всякого сомнения, в этих его действиях было намного больше от веления сердца, чем от осознания необходимости этих мер. Чиновники-варвары, служившие в администрации и управлявшие земледелием, проявили свою неспособность понять сложные вопросы китайской экономики. Денежные сундуки государства пустели, и появилась необходимость обратиться к талантам, не воспитанным в варварской традиции. Так постепенно тоба начали понимать магию знака (вэнь), божественный секрет, который хранили чудотворные письмена. Китайцы обладали архивами, в которых содержалось описание жизни их далеких предков, что были искусны в изучении космогонических связей, сезонов, созвездий, позволявших милостью Неба вычислять время сбора урожая. Это знание позволяло предкам владеть легендарным секретом могущества. Таким образом, император Сянь-вэнь-ди, оказавшись в новом для себя мире, начал принимать китайские принципы управления. В 494 г., т. е. через год после переноса столицы в Лоян, представители династии Вэй перестали носить национальные костюмы, переодевшись в одежду, которая была обычной для подданных империи. На следующий год официальным языком государства стал китайский. Еще немного позже императорский дом принял новое название — Юань («начало»), и шести братьям императора было приказано взять себе китайских невест.

Тем не менее оказались решены не все проблемы. Если император династии Вэй и достиг этими мерами союза с китайской знатью, влияние которой при дворе явно усиливалось, то внутри элиты рода тоба начался раскол. Придворные и вообще все те, кто так или иначе извлекал пользу из начавшегося процесса китаизации, подверглись критике и зависти представителей древней племенной знати. Ставшая провинциальной и недовольная теми почестями, которые ей оказывались, эта знать выступила в качестве хранителя сознания своего народа перед лицом правителей, развращенных наслаждениями соблазнительной роскоши. Мятеж «Шести гарнизонов» (523), который 11 лет спустя привел к падению династии (534), был не только восстанием солдат-пастухов, измученных праздностью из-за долгого мира на границе, но и следствием той немилости, в которой оказался варварский мир в результате реформ Сянь-вэнь-ди. Это была беспощадная война, проявление непреодолимого дуализма: даже вовлечение варваров в китайский аппарат управления оказалось бесполезной попыткой успокоить степь. Пастухи проявляли в бесполезных войнах свою склонность к сражению, не обретая тем не менее качеств, свойственных земледельцам, — терпения и бесконечного трудолюбия.

Китайская цивилизация все-таки смогла выжить в хорошо защищенной нижней части бассейна реки Янцзы, где правила династия Восточная Цзинь. Эта династия, потомок единой империи Цзинь (265–317), которая раскололась, когда ее изгнали с севера сюнну, была основана в 317 г. Именно здесь продолжилось то развитие государства, начало которого лежит в периоде Троецарствия. Юг подхватил факел династии Хань, который был потушен Севером, увлеченным другими ценностями. На Севере местное население, смешиваясь с варварами, постепенно теряло свою идентичность, что создавало серьезную угрозу для китайской культуры, оказавшейся отрезаннной от внешнего мира. Торговые пути Центральной Азии оказались перекрыты: только династии Лян (502–556) удалось сохранить под своим контролем несколько участков Великого шелкового пути. Мятежи на окраинах, как, например, восстание в Сычуани, поддержанное тоба, способствовали тому, что ядро китайской цивилизации оказалось расположено в замкнутом мире — нижней части бассейна реки Янцзы, — ставшем для него единственным убежищем. Таким образом, период правления многочисленных северных и южных династий (Наньбэй чао) в истории Южного Китая лучше всего характеризуется понятием «полная изоляция»: тем не менее этот этап развития очень важен, так как в стране, потрясенной этим опытом, зародились элементы, легшие позднее в основу нового классического периода в истории Китая. Напротив, в Северный Китай, который подвергся очень сильному варварскому влиянию, именно в этот период пребывают посольства из Персии, Согдианы, Бухары и государства Куча.[44] Блестящая цивилизация Тан зародилось из соединения двух элементов — Китая цветущих южных равнин и варварских государств, расположенных на суровых пространствах севера.

Однако именно в этот период богатые китайцы, напуганные варварским вторжением в долину Желтой реки, предпочитали эмигрировать. Одни бежали на Север, в Южную Маньчжурию, другие, их было больше, переселялись на берега Янцзыцзян в ее среднем или нижнем течении, в провинцию Юньнань или даже в самую южную часть Китая, где течет река Юаньцзян (Красная река). По некоторым оценкам, к концу V в. на Юге проживало около миллиона «северян». Такое масштабное переселение из Северного Китая, конечно, создавало проблемы для того региона, куда они переселялись. Ведь эмигранты прибывали не на пустующие земли, а на территорию, которая, благодаря тому что семьи колонистов обрабатывали ее на протяжении многих веков, стала плодородной и процветающей. Эта ситуация неизбежно породила глубокое соперничество между обитателями региона и прибывшими людьми, а также появление у коренных жителей тенденции использовать переселенцев для своей выгоды. Крупные земельные собственники и оптовые торговцы Юга старались максимально использовать умения и платежеспособность «северян». В свою очередь, переселенцы, как и эмигранты во всем мире, стремились использовать Юг для того, чтобы интриговать на Севере. В итоге конфликты между двумя группами только усиливались, что постоянно отдаляло возможность отвоевания северных территорий.

Ханькоу, колониальный город, и Цзянькан (современный Нанкин), императорская столица, стали оплотами аристократии этих двух групп. Императоры тщательно защищали интересы и тех и других, освобождая от налогов и повинностей. Им одинаково даровали самые высокие звания, согласно генеалогическим книгам (цзяпу), часто весьма сомнительным или даже полностью выдуманным. Браки между благородными и простонародьем были запрещены, что приводило к консервации социальных слоев. Следствием этого стало быстрое окостенение эндогамной знати, неспособной нарушить эти ограничения, тогда как средние слои стремились любыми средствами подняться до ее уровня. Самые бедные из переселенцев вынуждены были стать рабами в хозяйствах богатых колонистов.

Кроме того, прибытие на Юг жителей Севера серьезно изменило картину расселения людей. Обычно им было очень сложно поселиться в уже существовавших деревнях, сельскохозяйственных объединениях, которые, без сомнения, окружали себя изгородью. Подобную картину мы можем увидеть сегодня в деревнях мяо, малой народности, живущей на территории Китая. Переселенцам приходилось заселять целинные земли. Там они основывали свои общины, названия которых показывают, что они оставались чужими для местного населения: когда речь шла о «фермерских садах» (чжуан-юань), чаще всего имелись в виду «обособленные фермы» (бе-чжуан) или «обособленные группы» (бе-е). Среди этих villae, если называть их на латыни,[45] особенно выделяются почтовые станции (чуан) или даже простые харчевни (ди), расположенные на перекрестках, что сделало их важным фактором в развитии ремесла и торговли. Это освоение Юга, развивающееся без всякой системы, только по воле обстоятельств, способствовало широкому развитию в Южном Китае здоровой и свободной торговли, которая позднее, уже в Новое время, привела к первым выгодным коммерческим контактам со странами Европы.

Автономия буржуазных общин, достигнутая благодаря сноровке ее членов, во многом напоминает о мощнейшем влиянии коммунального движения на развитие средневекового Запада.

Впрочем, простое накопление богатств никогда не смогло бы спасти Южный Китай от варварских вторжений, если бы этому не помогало географическое положение региона: это была страна гор и лесов, защищенная массивом Циньлин и горными цепями провинции Хуайян, в которой была построена разветвленная система ирригации. Болота раскинулись у подножия горных вершин. Подобное расположение препятствовало развертыванию варварской кавалерии, которая могла попросту завязнуть в грязи, и, напротив, давало преимущество пехоте, основной составляющей китайских армий. Вот почему, несмотря на ничтожество своих политических правителей, Юг оставался независимым вплоть до триумфа династии Суй, которая смогла вновь объединить Китай в 589 г.