Осень Средневековья. Homo ludens. Тени завтрашнего дня - Йохан Хейзинга
Ничто не свидетельствует о значении этой книги столь явно, как упоминание о годах ее издания. Второе издание появилось через девять лет после первого, в 1869 г., третье и четвертое – каждое через восемь лет одно после другого: в 1877-м и в 1885-м. После пятого издания в 1896 г. обрушился целый поток: 1897, 1899, 1901, 1904, 1908, 1913, 191926. Только следующее поколение вполне созрело для того, чтобы оценить сделанное Буркхардтом.
Построение этого не имеющего себе равных образца культурно-исторического синтеза выполнено столь прочно и гармонично, словно это творение само является произведением искусства Ренессанса. В первом разделе: Der Staat als Kunstwerk [Государство как произведение искусства] – заложен фундамент всей книги. Там говорится о политических и социальных условиях, при которых в государствах Италии уже во времена Средневековья развивается более индивидуальное и более сознательное отношение личности и к государству, и к самой жизни. С самых первых страниц, входя в соприкосновение с тем духом индивидуальной целенаправленности и свободы в выборе жизни, что для Буркхардта было характернейшей чертой Ренессанса, описываемой им в соотнесенности с типами тиранов22*, кондотьеров, дипломатов, придворных и непотистов23*, читатель вместе с тем получает безусловно необходимый обзор политической истории этой эпохи. Затем Буркхардт разворачивает основную тему своего сочинения. Второй раздел: Die Entwickelung des Individuums [Развитие индивидуальности] – открывается страницей, которая представляет собой как бы авторское кредо и которую не мешало бы здесь привести полностью. «In der Beschaffenheit dieser Staaten, Republiken wie Tyrannien, liegt nun zwar nicht der einzige, aber der mächtigste Grund der frühzeitigen Ausbildung des Italieners zum modernen Menschen. Daß er der Erstgeborene unter den Söhnen des jetzigen Europa’s werden mußte, hängt an diesem Punkte.
Im Mittelalter lagen die beiden Seiten des Bewußtseins – nach der Welt hin und nach dem Innern des Menschen selbst – wie unter einem gemeinsamen Schleier träumend oder halbwach. Der Schleier war gewoben aus Glauben, Kindesbefangenheit und Wahn; durch ihn hindurchgesehen erschienen Welt und Geschichte wundersam gefärbt, der Mensch aber erkannte sich nur als Rasse, Volk, Partei, Korporation, Familie oder sonst in irgendeiner Form des Allgemeinen. In Italien zuerst verweht dieser Schleier in die Lüfte; es erwacht eine objektive Betrachtung und Behandlung des Staates und der sämtlichen Dinge dieser Welt überhaupt; daneben aber erhebt sich mit voller Macht das Subjektive, der Mensch wird geistiges Individuum und erkennt sich als solches».
[«В характере этих государств, как республик, так и тираний, лежит, разумеется, не единственная, но все же главная причина раннего развития итальянца в человека нашего времени. Именно этим определяется то, что он стал первенцем среди сынов современной Европы.
В Средние века обе стороны человеческого сознания – обращенная внутрь человека и обращенная к внешнему миру – покоились то ли в грезе, то ли в полудремоте за завесой обыденности. Эта завеса была соткана из верований, иллюзий и детских предубеждений; сквозь нее мир и история виделись окрашенными в причудливые оттенки. Человек же сознавал себя через свою принадлежность к расе, народу, партии, корпорации или роду – т. е. в той или иной форме Всеобщего. В Италии эта завеса впервые растаяла в воздухе; там пробуждаются объективные видение и подход и к государству, и вообще ко всем вещам этого мира. Но при этом в полную силу возвышается субъективное; человек становится духовной индивидуальностью и осознает себя именно в этом качестве»].
Становление самосознания личности Буркхардт прослеживает во всех областях. В главе Die Vollendung der Persönlichkeit [Совершенствование личности] Леон Баттиста Альберти предстает как наиболее совершенный тип универсального человека, который сознательно развивал свои способности и управлял ими. Такому развитию личности отвечает также «eine neue Art von Geltung nach außen: der moderne Ruhm» [«новый вид значимости вовне: современная человеку слава»]. Безудержное стремление к славе и самого Данте, и его персонажей, выдающаяся известность Петрарки, почитание великих национальных героев – все это Буркхардт видит под знаком новой концепции личности и человеческой ценности; здесь же и противоположность всему этому: «der moderne Spott und Witz» [«современная издевка и шутка»].
И лишь как третий раздел появляется Die Wiedererweckung des Altertums [Пробуждение Древности]. Уже нет необходимости повторять, что для Буркхардта этот момент вовсе не был причиною Ренессанса. Тем более не было это для него и, так сказать, собственной вывеской этой эпохи. Он начинает сразу же с отрицания такой точки зрения: «Auf diesem Punkte unserer kulturgeschichtlichen Uebersicht angelangt, müssen wir des Altertums gedenken, dessen Wiedergeburt in einseitiger Weise zum Gesamtnamen des Zeitraums überhaupt geworden ist» [«Теперь, когда мы подошли к этому пункту в нашем обзоре истории культуры, следует вспомнить о Древности, возрождение которой было односторонне взято в качестве наименования, обобщающего весь этот период»]. Итак, это не причина, не сущность, но неотъемлемый и жизненный элемент развития. Классицизм был неизбежен как средство выражения вновь принятого жизненного воззрения: «Die “Renaissance” (Буркхардт ставит это слово в кавычки, желая подчеркнуть, что использует его в более узком смысле возрождения изучения древности) wäre nicht die hohe weltgeschichtliche Notwendigheit gewesen, die sie war, wenn man so leicht von ihr abstrahieren könnte» [“Ренессанс” <…> не был бы явлением высокой всемирно-исторической необходимости, каким он несомненно является, если бы можно было так легко от него абстрагироваться»]. Но тут же Буркхардт вновь ограничивает роль классицизма в духовном становлении общества: «Darauf aber müssen wir beharren, als auf einem Hauptsatz dieses Buches, daß nicht sie (возрождение классиков) allein, sondern ihr enges Bündnis mit dem neben ihr vorhandenen italienischen Volksgeist die abendländische Welt bezwungen hat»27 [«Мы должны настаивать как на одном из основных принципов этой книги, что не только оно (возрождение классиков), но его тесный союз с проявлявшимся рядом с ним духом народа Италии покорил западный мир»].
Если при этом Буркхардт общему влиянию Древности (чему незадолго перед этим – так что он не мог этим воспользоваться – Георг Фойгт посвятил свое Wiederbelebung des klassischen Altertums oder das erste Jahrhundert des Humanismus [Переживание классической древности, или Gервое столетие гуманизма], 1859 г.) отвел лишь один раздел своей книги, то у него оставалась еще добрая половина всего материала. И только теперь следует «die Entdeckung der Welt und des Menschen» [«открытие мира и человека»]24*. Здесь впервые Буркхардт показывает, чем, собственно, должна быть история культуры. Как естественные
