Татьяна Бобровникова - Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена
Ясно, что сам Полибий, бывший и историком, и государственным деятелем, старался подражать герою Гомера. Слабость его к царю Итаки, очевидно, была общеизвестна среди его многочисленных друзей и знакомых. И они в шутку, наверное, называли его Одиссеем. Об этом, между прочим, говорит один забавный эпизод. Сципион, как помнит читатель, попросил Катона за ахейских заложников, среди которых был и Полибий. После долгих споров сенат решил вернуть ахейцев на родину. Заседание уже окончилось, но Полибий, окрыленный успехом, подошел к Катону с новой просьбой. На это Катон с усмешкой отвечал, что Полибий, конечно, похож на Одиссея, но тот при всей своей дерзости все же не возвращался в пещеру циклопа за забытой шляпой и поясом. Хотя это означало в данном случае вежливый отказ, Полибий был так польщен сравнением, что не преминул рассказать об этом во всех подробностях в своем повествовании (Polyb., XXXV, 6,4).
Но в чем же сходство между Полибием и Одиссеем? Начнем с того, что Гомер выводит нам своего героя хитроумным. Это именно хитроумие, а не коварство, поэтому хитрость его не вызывает отвращения, напротив, восхищает. Такая хитрость — это высшее проявление человеческого разума. Недаром Одиссей — любимец Афины, богини мудрости. Хитроумие Одиссея прежде всего заключается в том, что он все умеет: он своими руками строит плот и ведет его по бурному морю, определяя путь по звездам; он может пахать от зари до зари; он сам построил свой дворец; даже связывал вещи этот необыкновенный Царь лучше всех. Он способен был найти выход из любого положения: запертый в пещере циклопа или нищим безоружным стариком против целого войска женихов, он побеждал благодаря одному только разуму. И второе. Одиссей умел подойти ко всякому. Он легко завоевывает симпатию и юной девушки Навсикаи, и царя и царицы феаков, и свинопаса Евмея, и не узнающей его царицы Пенелопы, и волшебницы Цирцеи, вообще всех, с кем встречается в своих долгих странствованиях.
Вот удивительно! Как почитают повсюду и любятЭтого мужа, в какой бы он край или город ни прибыл…
(Одиссея, X, 39–40)Полибию также коварство было всегда отвратительно. Он вспоминает один эпизод из своего детства. Сын стратега, он часто совсем ребенком присутствовал при разговорах взрослых политиков. Они не обращали на него внимания и совершенно не стеснялись при нем. Однажды речь зашла о каком-то коварном поступке. Мальчик с изумлением услышал, что они говорят о нем с восхищением. Это его поразило. Оказывается, все эти честные и благородные люди, его наставники, искренне считали, что в политике коварство необходимо. Это так расстроило мальчика, что он запомнил этот случай на всю жизнь. Он всем сердцем, всей душой был против. «Не одобрял я это и после, когда сделался старше годами. По-моему, большая разница в поведении хитрого человека и коварного, ибо различаются коварство и ловкость. Тогда как одно из этих свойств представляет, можно сказать, величайшее достоинство, другое есть порок» (Polyb., XXII, 14,3–4). И он грустно замечает, что в его время люди верят, что коварство необходимо в государственной деятельности. Полибий, напротив, считает, что обман недопустим не только по отношению к союзнику, но даже к врагу (Polyb., XIII, 3, 1–7). Но если коварство противно Полибию, ловкость и хитрость, напротив, неизменно восхищают его. А уж его самого действительно можно назвать хитроумным Одиссеем.
И прежде всего, подобно своему герою, он мог найти подход ко всякому, завоевать любое сердце. Его ярко характеризует совет, данный им Сципиону: не уходить с Форума домой, не заведя нового знакомства. Я уже говорила, как удачно завязал он дружбу с сыновьями Эмилия Павла. Этого мало. Вскоре он перезнакомился чуть ли не со всеми римлянами и стал им просто необходим. Напомню один небольшой факт. Как только началась 3-я Пуническая война, консул Манилий срочно отправил в Пелопоннес к ахейцам письмо с просьбой отправить к нему Полибия, присутствия которого требуют государственные дела (Polyb., XXXVII, 3, 1). Позже, когда римляне заняли Грецию и судьба ее оказалась в руках десяти уполномоченных, Полибий совершенно неведомыми путями прорвался на заседание десяти, и вскоре уже мы видим его там влиятельнейшим лицом.
На родине Полибия любили все. После того как виднейших граждан забрали в Рим заложниками, из Эллады пришло посольство умолять, чтобы их отпустили домой. Особенно просили за Полибия (Polyb., XXXII, 7, 14–17). Даже иноземные цари знали этого мегалопольца. Владыка Египта просил ахейцев прислать ему его на время (Polyb., XXIX, 25, 7). Познакомился он и с врагами римлян — карфагенянами. От них он узнавал подробности Ганнибаловой войны. Он сошелся и со старым ливийским царем Масиниссой. Последнее для меня просто непостижимо. Как Полибий умудрился выспросить у Масиниссы все подробности его дружбы с Великим Сципионом и даже узнал, как зовут его четырехлетнего сына, когда они, казалось бы, и поговорить не имели времени? После смерти старого царя в римский лагерь прибыл его сын Гулусса, и Полибий мгновенно нашел с ним общий язык. От него он тоже узнал много любопытного.
Иногда просто диву даешься, откуда Полибий что-нибудь знает. Он, например, вкратце описывает тайные переговоры между македонским и пергамским царями. А затем поясняет: «Я был в большом затруднении, как поступить в этом деле: писать обстоятельно, со всеми подробностями о том, что было предметом тайных переговоров между царями, казалось мне чем-то предосудительным и явно ошибочным; с другой стороны, признаком крайней небрежности и величайшей робости почитал бы я полное умолчание о таких предметах, от которых больше всего зависел ход настоящей войны и в которых находили себе вразумительное объяснение многие из последующих загадочных происшествий» (Polyb., XXIX, 5, 1–3). Невольно возникает вопрос, как же Полибию стали известны тайные переговоры между царями, о которых он даже через много лет после их смерти не решался писать подробно. «Дело в том, скромно замечает историк, — что я жил в то самое время, когда описываемые события совершались, и больше всякого другого вникал в их подробности» (Polyb., XXIX, 5,3).
Как и Одиссей, Полибий никогда не знал покоя, его энергия буквально неистощима. Один эпизод из его жизни особенно ярко показывает, что это был за человек (163 г. до н. э.). Умер царь сильнейшего и богатейшего государства тогдашнего мира — Сирии — Антиох Эпифан. Ему наследовал подросток. Пользуясь этим, римляне проводили в Сирии свою политику. Они ослабляли, как могли, это когда-то непобедимое государство. Между тем в Риме в качестве заложника жил Деметрий, законный наследник престола Селевкидов. Но это был взрослый, энергичный человек. Отослать его в Сирию значило погубить все свои планы. Вот почему, когда Деметрий со слезами на глазах начал умолять сенаторов отпустить его домой, сенаторы, хоть и были тронуты, отказали ему. Деметрий пришел в отчаяние. Да тут еще в Сирии произошло убийство римского посла. Сирийские послы, пришедшие доказать, что правительство не принимало никакого участия в этом деле, и умолявшие римлян о снисхождении, были отосланы без ответа. Ясно, римляне не удовлетворены. Они что-то замышляют. Они могут воспользоваться обстоятельствами и объявить войну беззащитному царству или, вернее всего, под угрозой войны навязать ему новые, еще более тяжелые условия.
В этой обстановке Деметрий «тотчас же призвал к себе Полибия, не зная, что делать». Он спросил, не обратиться ли ему вновь к сенату. Невольно поражаешься, каким доверием пользовался Полибий у молодого царевича. Мегалополец немедленно дал Деметрию совет, в котором ярко проявился весь его деятельный предприимчивый характер. «Полибий советовал не спотыкаться дважды об один и тот же камень, полагаться в своих расчетах только на себя и принять решение, достойное царского сана: сами обстоятельства дают ему много указаний, как действовать». Деметрий понял, на что намекает Полибий, — он советовал ему бежать. Но план этот показался царевичу настолько опасным, что он не рискнул его принять. Он посоветовался с друзьями. Никто не дал ему подобного совета. Тогда он снова обратился к сенату и, как и следовало ожидать, получил тот же ответ.
«Пропев, таким образом, свою лебединую песню», по выражению Полибия, Деметрий снова призвал к себе мегалопольца. Он сказал, что согласен на его план. Предприятие это, надо прямо сказать, было отчаянным. Не могу в точности решить, что сделали бы римляне с Деметрием, если бы поймали его. Зато уж если бы попался его пособник Полибий, быть может, нам бы уж не пришлось прочесть «Всеобщую историю». Но Полибия трудно было чем-нибудь смутить.
Он выдумал для Деметрия хитроумнейший план побега и горячо взялся за его осуществление. Но прежде всего нужен был корабль. А где его взять? Ведь все корабли в гавани римские. Но Полибий нашел выход и из этого затруднения. Как раз в это время два египетских царя Птолемея поссорились между собой. Один из них прислал в Рим посла для оправдания перед римлянами. Тут же, конечно, оказалось, что этот египетский посол Менил — хороший друг Полибия. Он немедленно знакомит посла с Деметрием и добивается от друга обещания достать для побега корабль. Менил нанимает на свое имя карфагенский корабль, чтобы возвратиться к царю в Египет. В последнюю минуту он говорит капитану, что непредвиденные обстоятельства вынуждают его остаться, но вместо себя он пошлет к царю узнать его Дальнейшие распоряжения одного юношу.
