С. Максимов - Лесная глушь
Эти слезы нельзя жениху слушать, а потому он уселся раньше в свои сани. Впереди их потянулась целая вереница саней поезжан: в одни села невеста со свахой и своим дружкой, еще подальше отцы посаженые и подруги невестины, за жениховыми санями поплелись пешком и его приятели. Зазвенели колокольцы нескладно, еще безалабернее подтянули им шоркунцы-бубенцы, и грянула зычно ватага провожатых-ребят.
Только лишь повернул весь этот поезд за овины:
— Стой, братцы, у нас завертка оборвалась, пособите подвязать, голубчики! — крикнул Фомка и добился своего: угостил всех поезжан запасной водкой.
На полдороге Фомка опять со штукой:
— Стойте, — говорит, — братцы-кормильцы, взяла вот нас вьюга-вялица, зимняя метелица: вьет-метет, прямо в рот несет; дайте, братцы, время глаза протереть.
Попадались какие-то прохожие по дороге, совсем незнакомые люди.
— Милости просим, — приветствовал Фомка, — к нашему князю и нашей княгине хлеба-соли откушать — не погнушаться, авось пойдет любовь да совет от вашего прямого глаза.
— Спасибо на зазыв, — отвечали ему, — пусть их с миром повенчаются!
Но вот уже надели и венец — всем радостям конец. Заплели невесте две косы через руку, накинули бабий повойник, усадили с женихом в одни сани; тут же села сваха. Поезд, с тем же криком ребят, звоном колокольцев и стуком в чугунки и сковороды, поехал в деревню, прямо в женихову избу.
А там уж и пир заготовлен: кругом всей избы протянулись столы, наставлены кушанья и покрыты все одним широким рядном — тонким холстом. Ждут дорогих гостей отцы и матери и обсыпали их при входе хмелем; подвели под каравай с солоницей, дали обоим из одной ложки меду: будьте-де богаты, пейте сладко, да чтоб и самая жизнь-то была не горька.
Усадили потом молодых за стол на переднее место, подложив на лавку пару овчинок — шерсткой мохнатой наверх. Тут же, откуда ни взялась, сваха и ввернула обоим молодым ребенка, посоветовав подержать его в руках.
— Хоть не подолгу, а подержите ребенка, первобрачные мои писаные, князь мой со княгинюшкой; пошли-ко вам господь милости Божьей! Не печалься-ко ты, моя косатушка, — невестонька ты наша, гляди-ко, каким молодцом твой голубок-от поглядывает.
— Поцалуйтесь-ко вы, мои писаные-расписаные, да передайте мне чужого-то ребенка, до вас еще не дошел черед, — закончила сваха шутливо сердитым голосом.
— Ну-ко, дружка-разлучник! — крикнула баба на Фомку.
— Что тебе, сваха-косорежка? — ответил обычным ответом всех дружек наш Фомка; выпрямился, осанился, когда поезжане залезли за стол. В руках у него очутилась бутыль с вином, и подвернулась под бочок сваха с рюмкой и стаканом на подносе.
Бойко обвел дружка глазами всю беседу, выпрямил грудь, расправил плечи, крякнул во всю избу, отплюнулся и повел старинные, простоплетенные приговоры:
Стану я, добрый молодец,От прибоинки кленовыя,От столба перемычного,Из-за скатерти браныя,Из-за сгибня высокого,Стану я вас величать,Стану чествовать.
Фомка поклонился важно, и опять откашлялся во всю избу, и левую руку отвел. Сваха присела немного, прищурила левый глаз и замотала головой, одобряя начало и истовый выкрик своего подручника.
Не всякое слово укор,А и стыд — не дым, глаза не выест.Приговоры мои — не обида,Недолго пек, да и солил некруто.Кому что не по сердцу придет,Бери свой покор к себе на двор.Благословите у молодых хлеба-соли отведать,Гости званые и незваные,Холостые и неженатые,У ворот приворотники,У дверей придверники.Старые ли старики,Суконные языки;Старые ли старухи,Косые заплатки;Малые ребятки,Из кута с полатейБлагословляйте у молодых хлеба-соли отведать!Тетушки Федоры,Широкие подолы;Девицы-молодицы,Молодецких наших сердец пагубницы.
— А не пора ли нам, свахонька, вином угощать?
— Ну, господин бурмистр, Иван Спиридонович!
Изволь повыступить,Молодых челобитья повыслушать:Принимай подарок — выпей, утрись,Богатством своим не скупись.Ихное дело нанове — надо много:На шильцо, на мыльцо,На санки, на салазки:И тебе, может, пригодитсяНа Масленой прокатиться.А ну-ка, господа поезжаны,Давайте молодой на румяны;Надо нам коня купить,Чтобы воду возить:Вода-то ведь не близкоДа и ходить-то ноне слизко.
— Кланяемся вашей чести подарочками! — заключил дружка, приглашая поезжан к чарке и подаркам, которые состояли из платков, кусков полотна, лент, ниток и прочего добра. Видно, что совсем не скупился Степан и не жалел денег для вековечной радости.
Кланяются молодые в землю и долго лежат на полу, пока ломается гость и пока не скажут им, пригубив чарку:
— Горько что-то: не мешало бы подсластить, наши первобрачные!
Молодые поднимаются с полу; подслащают водку: целуются, и снова в землю, и снова просят откушать — не погнушаться, принять подарочек — не почваниться.
Долго еще ломались гости, но все меньше и выше кланялись молодые; время и за стол сесть — отведать хлеба-соли новобрачных: поросенка с хреном, поросенка в квасе и целых двенадцать сортов квасов, пока не доберутся гости до жареных гусей и баранов.
Но и тут дело не обошлось без Фомки, без него бы и сваха не тронулась угощать.
Прикрикнул и он в свой черед на нее:
Ну-ко, свахонька-стряпухонька!Ноги с подходом,Руки с подносом,Язык с приговором,Голова с поклоном,Отходи-отступайОт печеньки кирпичный,От столба перемычного:Порастрогай-поразломай свои косточки.А что есть в печи,Все на стол мечи!
Наконец началось угощение, сопровождаемое постоянными приглашениями отведать.
— Как у вас там хозяйство-то, молодые, идет? — закинул словечко бывалый свадебный гость, чтобы поддержать дружку и втравить ребят: «Пусть-де мелют, было бы только складно, на то и потехи эти придуманы испокон веку».
— Ноне в хлебе недорода, — поймал, чего требовалось, краснобай Фомка:
На низких повымокло,На высоких повызябло.Да спасибо, хозяин догадался:Нагреб ржицы в лукошкоДа и вышвырнул за окошко;Стала пшеница всходить,Да повадились свиньи ходить,Стала пшеница колоситься,Начали свиньи пороситься.А пестрая корова совсем сдуровала,Задние ворота поломалаДа и пшеницу-то всю помяла.
— Ну, а хорошо ли сеяно было? Может, и не случилось бы такого горя, коли б лучше по полосам проходили, — опять подвернул подгулявший гость — любитель бывать на чужих свадьбах и мастер поддерживать беседу и веселье.
— Да вот как сеяно! — подхватил находчивый Фомка:
Колос от колосу —Не слыхать человечья голосу,Копна от копны —На день езды,А коли тише поедешь,Так и два дни проедешь.
Подобными доморощенными прибаутками забавлял Фомка поезжан-гостей до тех пор, пока новобрачных не проводила сваха в клеть, поставив на часы невестина дружку. Фомка далеко за пенье петухов пировал с оставшимися гостями и не остался в долгу: от души нарадовался и своему досужеству — краснобайству и Степкиной радости — законному браку. Шумели страшно, били плошки, ломали ложки и кидали под стол и под лавки деревянную посуду.
На другой день, чуть брезжится, Фомка был опять на ногах, — осталось еще за ним последнее дело: истопить в свой черед баню и пригласить туда новобрачных.
Эти, проснувшись, отправились на поклон к родителям; затем явились к ним самим с поздравлениями, а наконец и Фомка показался в дверях жениховой избы с веником в руках.
— Экой у вас, сват и сватушка, порог (повел приговоры дружка от самых дверей), — насилу ноги переволок, хоть бы дали чем поправиться!
— Погляди-ко, молодая, — продолжал дружка, допив чарку и не обтирая губ, — какой у вас потолок — черным соболем меня оболок, хоть бы дала чем утереться!
— А привыкла ли ты, молодая, к хозяйству? — продолжал Фомка, получив полотенце в подарок. — Покажи-ко мне свою удаль!
У Фомки откуда ни взялся мешок с рубленой соломой, которую он тут же, в глазах, разбросал по полу. Новобрачная должна была выметать избу, показывая тем, что привыкает к новому хозяйству.
Но Фомка опять охорашивается и веничком помахивает, когда молодая наконец уселась рядом с молодым на лавке и потупилась.
— Князь и княгиня новобрачные! — начал дружка, показывая веник. — В баню иду пару попробовать — годится ли вам попариться? Опарил бы вашу баню, да вот беда прилучилась: веник развязался. Связать бы надо, да нечем; а княжья-то бы баня давно у меня готова!
