ДЖОРДЖО ВАЗАРИ - ЖИЗНЕОПИСАНИЯ НАИБОЛЕЕ ЗНАМЕНИТЫХ ЖИВОПИСЦЕВ, ВАЯТЕЛЕЙ И ЗОДЧИХ
Во-первых, углубление в своде, или, вернее, его овал (и это было тщательно обдумано самим кардиналом), будет целиком занято изображением неба. Остальная часть свода, а именно четыре паруса вместе с той тягой, которая, как мы уже говорили, опоясывает собою весь овал, будет казаться не прорывом в стенах комнаты, а их нагрузкой, выраженной каким-нибудь красивым архитектурным ордером по вашему вкусу. Мне хотелось бы, чтобы, подобно овалу, также и четыре люнеты казались углубленными, и если овал будет изображать небо, чтобы они изображали небо, сушу и море, видимые за пределами комнаты, в зависимости от тех фигур и историй, которые будут на них изображены. Однако так как вследствие приплюснутости свода люнеты настолько низки, что не вмещают больших фигур, я каждую люнету разбил бы в длину на три части и, оставив боковые части заподлицо с поверхностью парусов, я заглубил бы среднюю так, чтобы она казалась большим высоким окном, через которое виднелись бы за пределами комнаты истории и фигуры, соразмерные другим росписям. Два конца люнеты, остающиеся по обе стороны этого окна и образующие как бы «рога» («рогами» же мы и впредь их будем именовать), остаются низкими и постепенно поднимающимися заподлицо стены лишь настолько, чтобы вместить сидящую или лежащую фигуру, которую вы, по желанию, можете изобразить находящейся либо по сю, либо по ту сторону стены. И то, что сказано о каждой люнете в отдельности, относится и ко всем четырем. Оглядываясь после всего этого на внутренний вид комнаты в целом, мне казалось бы, что она вся как таковая должна быть погружена в темноту, помимо углублений верхнего овала и боковых окон, которые должны были бы как бы освещать ее частично изображением неба и небесных светил, частично же источниками света, которые будут изображены на земле и о которых речь впереди. Другими словами, мне кажется желательным, чтобы комната в нижней ее половине, по мере приближения к той части ее, которая «в ногах» и где будет изображение самой Ночи, становилась все темней и темней и точно так же чтобы она становилась все светлей и светлей в верхней своей половине, по мере приближения к ее «головной» части, где будет изображена Аврора. Так, разместив все в целом, перейдем к распределению сюжетов для каждой части в отдельности.
В овале свода, а именно в его «головах», следует, как уже говорилось, представить Аврору. Я нахожу в первоисточниках, что это можно сделать разными способами, из которых, однако, я выбираю тот, который, как мне кажется, легче всего может быть выполнен живописью. Итак, следует изобразить девицу, обладающую той красотой, которую поэты изощряются выразить в словах, сочетая розы, золото, пурпур, росу и подобного же рода прелести, и все это в отношении цвета вообще и цвета тела в частности. Что касается ее одежды, то если мы, сочетая многие возможности, будем пытаться получить из них одну-единственную, которая нам покажется наиболее подходящей, мы должны будем при этом иметь в виду, что, подобно тому как она имеет три различных сочетания и три различных цвета, она соответственно имеет и три различных имени: Белая, Алая и Оранжевая. Поэтому я сделал бы на ней белый тонкий и как бы прозрачный хитон до пояса, от пояса и до колен – тунику алого цвета с завитками и вырезами, передающими ее отсветы на облаках, когда она алеет, а от колен до ступени ног туника должна переходить в золотой цвет, чтобы изобразить ее оранжевый оттенок, причем надо иметь в виду, чтобы эта туника имела разрез, начиная от бедер, для показа ее обнаженных ног. Как хитон, так и туника должны развеваться по ветру, складываясь и раздуваясь. Руки также должны быть обнажены и также иметь розовый оттенок кожи. У нее за плечами следует изобразить разноцветные крылья, на голове – венок из роз, а в руках – горящую лампаду или светильник, а также можно выпустить впереди нее Амура, несущего факел, и сзади нее другого, который будит Тифона, освещая его другим факелом. Пусть восседает она на золоченом кресле, установленном на золоченой же колеснице, влекомой либо крылатым Пегасом, ибо двумя конями – ведь в живописи встречается и то, и другое. Один из коней должен быть сияющего белого цвета, а другой – сияющего алого, чтобы оправдать имена Лампа и Фетонта, данные им Гомером. Пусть поднимается она над морским простором, сияющим, блестящим и покрытым рябью.
Под ней на заднем фасаде, в правом «роге» люнеты, следует поместить ее супруга Тифона, а в левом – влюбленного в нее Кефала. Тифона должно изобразить совсем седым старцем, возлежащим на ветхом ложе или даже в колыбели, по примеру тех, кто изображает его впавшим в детство от непомерной дряхлости. Судя по его телодвижениям, он либо пытается ее удержать, либо мечтает о ней, либо по ней воздыхает, как бы сокрушаясь об ее исчезновении. Кефал – прекраснейший юноша, в туго подпоясанном камзоле, в коротких сапожках, держащий в руке дротик с золотым наконечником, готовый в сопровождении охотничьего пса углубиться в лесную чащу и словно пренебрегающий Авророй ради любви, которую он питает к своей Прокриде. Между Тифоном и Кефалом, за Авророй, в проеме изображенного окна нужно написать несколько пробивающихся солнечных лучей, более ярких, чем сияние Авроры, но затеняемых большой женской фигурой. Фигура эта будет олицетворять Бдительность, и ее следует написать так, чтобы казалось, что она освещена со спины восходящим солнцем и что она врывается в комнату через описанное выше окно, чтобы предупредить о его восходе. Ей следует Придать облик высокой, цветущей и сильной женщины с широко раскрытыми глазами, с румяными здоровыми чертами лица, в прозрачной одежде, спускающейся до пят и подпоясанной на чреслах. Одной рукой она должна опираться на копье, а другой поддерживать полу своего платья. Твердо опираясь на правую ногу и держа левую на весу, она должна выражать, с одной стороны, устойчивость своего положения, а с другой – готовность устремиться вперед. Пусть она с поднятой головой взирает на Аврору и как бы негодует, что та поднялась раньше нее. На ней должен быть шлем, увенчанный петухом, который машет крыльями и поет. И все это происходит как бы позади Авроры. А перед ней на фоне неба я изобразил бы маленькие детские фигуры, которые, следуя одна за другой и будучи освещены в большей или меньшей степени в зависимости от большей или меньшей их близости к сиянию Авроры, олицетворяют Часы, возвещающие восход Солнца и приближение Авроры.
Часы эти должны быть изображены крылатыми, в одеждах, гирляндах и прическах, свойственных девственницам, и с полными цветов пригоршнями, которые они как будто разбрасывают. С противоположной стороны, «в ногах» овала, должна находиться Ночь, которая заходит подобно тому, как Аврора восходит. Аврора обращена к зрителю лицом, Ночь же спиной. Аврора выходит из спокойного и гладкого моря, Ночь погружается в море, которое должно казаться туманным и мрачным. Кони Авроры несутся грудью вперед, кони Ночи удаляются, видимые со спины. Равным образом и облик самой Ночи должен во всем отличаться от облика Авроры. Цвет лица ее должен быть черным, черной – мантия, черными – волосы, черными – крылья, последние должны быть расправлены как для полета. Руки должны быть у нее подняты, и в одной из них – спящий белый младенец, олицетворяющий собою Сон, а в другой – черный, как будто только уснувший, олицетворяющий собою Смерть, ибо она слывет матерью и того, и другого. Она должна склоняться головой вперед и вглядываться в сгущающийся сумрак, а небо вокруг нее должно быть окрашено в более густую лазурь и усеяно многими звездами. И пусть она будет на бронзовой колеснице, колеса которой должны иметь по четыре спицы, с намеком на число ночных страж.
Далее, на противоположном фасаде, иначе говоря «в ногах», по обе стороны Ночи следует поместить Океана и Атланта, точно так же как мы Аврору изобразили между Тифоном и Кефалом. Океан будет справа в виде бородатого мужлана с мокрыми и всклокоченными бородой и волосами, из которых то здесь, то там выглядывают головы дельфинов. Он должен быть изображен полулежащим на колеснице, влекомой китами, впереди – трубящие тритоны, кругом – нимфы, а позади – разные морские чудовища, – и если не со всеми этими подробностями, то хотя бы с некоторыми из них, в зависимости от отведенного вам места, которого, думается мне, не хватит для столь обильного материала. Что касается Атланта, то слева от него надо написать гору, а самого его – с грудью, руками и туловищем силача, бородатого и мускулистого, поддерживающего небесную твердь, как его обычно изображают. Ниже Ночи и насупротив Бдительности, которую мы на противоположной стороне поместили под Авророй, хорошо было бы изобразить Сон, но так как я по некоторым причинам предпочел бы фигуру, возлежащую на ложе, мы заменим его Покоем. Я нашел, правда, в источниках, что Покою поклонялись и что ему был воздвигнут храм, но так и не нашел, как его изображали, разве только что он имел то же обличье, что и Безмятежность. Однако я этого не думаю, так как Безмятежность есть состояние душевное, а Покой – телесное. Итак, изобразим наше олицетворение Покоя следующим образом. Молодая женщина приятной наружности, усталая, не возлежит, а сидит и спит, подперев голову левой рукой. Она должна иметь копье, прислоненное к ее плечу и упирающееся нижним своим концом в землю. Рука ее, свисая, ниспадает на это копье, а одна нога ее закинута на другую, выражая этим не столько лень, сколько отдохновение от усталости. Она должна держать венок из маков, а около нее в стороне должен быть положен скипетр, однако так, чтобы казалось, что она в любое мгновение снова сможет его схватить. В то время как на голове у Бдительности был поющий петух, эта фигура может иметь при себе курицу, сидящую на яйцах, в знак того, что она производит свойственные ей действия даже в состоянии покоя. В пределах же самого овала справа будет изображена Луна в обличье девицы лет восемнадцати, рослой, с девственным выражением лица, похожей на Аполлона, с длинными густыми и слегка вьющимися кудрями. На голове у нее шапка, книзу широкая, а кверху с острым и загнутым концом, наподобие «рога» дожей, с двумя крылами, свисающими по бокам лба и закрывающими уши и двумя торчащими рожками как у молодого месяца, также, если следовать Апулею, она должна иметь посреди лба плоский, гладкий и как зеркало блестящий круг с несколькими змеями по обе его стороны и несколькими колосьями над ним. Кроме того, она должна быть увенчана венком либо из диктама, как у греков, либо из разных цветов, по Марциалу, либо из бессмертника, как полагают другие. Одежду на этой фигуре кто представляет себе длинной, до самых пят, а кто – короткой до колен, перевязанной под грудями и ниже пупка, как у нимф, с маленьким плащом на плечах, закрепленным пряжкой у правого предплечья, и с узорчатыми сапожками. Павсаний, имея, как мне кажется, в виду Диану, надевает на нее оленью шкуру. Апулей же, принимая ее, быть может, за Изиду, одевает ее в тончайшую разноцветную бело-желто-алую ткань и в совершенно черный, но прозрачный и блестящий плащ, усеянный множеством звезд вокруг луны и обшитый бахромой с узором из цветом и плодов, свисающих наподобие кистей. Выбирайте любой из этих нарядов, какой вам придется по вкусу. Руки же ее пусть будут у вас обнаженные, а рукава – широки. В правой она будет держать зажженный факел, а левой – спущенный лук, роговой, по свидетельству Клавдиана, и золотой, по свидетельству Овидия. Выбирайте любой, но за плечами повесьте ей колчан. По Павсанию, у нее в левой руке – змеи, а по Апулею – золоченый сосуд с ручкой в виде змеи, словно налившейся ядом, и с ножкой, украшенной пальметками. Однако мне кажется, что он этими атрибутами хотел обозначить Изиду, поэтому я соглашаюсь на то, чтобы вы изобразили лук, как было сказано выше. Ехать же ей подобает на колеснице, запряженной парой коней, серым и вороным, или, если вам хочется разнообразия, мулом, как это сказано у Феста Помпея, или, наконец, по Клавдиану и Авзонию, телицами. Если изображать телиц, то с очень короткими рогами и с белым пятном на боку. Поза Луны должна быть такова, словно она из небесных просторов, изображенных на овале, обращает свой взор на «рог» фасада, обращенного в сад, именно туда, где следует поместить Эндимиона, в нее влюбленного, и словно она наклоняется из колесницы, чтобы его поцеловать, но так как ей мешает это сделать тяга, обрамляющая овал, она о нем тоскует и освещает его своим сиянием. Для Эндимиона надо написать красивого молодого пастушка, уснувшего у подножия горы Ламии.
