Густав Водичка - Родина дремлющих ангелов
На первый взгляд все выглядит благопристойно: повсюду говорят о правах человека и устраивают питомники для бродячих животных. Однако люди — существа зоркие, и при всем своем желании не могут обмануть себя. Мы постоянно испытываем дискомфорт от неестественного поведения новых представителей общественной надстройки. Их декларации гуманистических идей выполняют роль обычного товара, который продают по мере надобности. Даже личная жизнь несортированной элиты приобрела коммерческий смысл. Мы ходим на выборы, как в пустой магазин, где нам предлагают остатки никому не нужных вещей. И мы вынуждены выбирать из того, что есть, глядя на заведомо лживую упаковку. Мы сознательно покупаем ложь, потому что правда никогда не лежит на прилавке. Наш низменный вкус — инструмент наших манипуляций. Торговцы подчиняются нам, как Обществу защиты потребителей.
Авторитарность денег лишила авторитета людей как таковых. К человеку могут прислушаться только в том случае, если он состоялся как товар. Разрушив качественные сословия, общество утратило ориентиры качественной жизни. Сегодня Санчо Панса имеет наглость поучать Дон Кихота. Конечно, благородному идальго нечему учиться у добродушных крестьян. Но крестьяне об этом не знают. Их сбивает с толку наличие крупных денег в своем кошельке. Они не понимают, что удачно проданная редиска не может уравнять бульдога с носорогом. Дон Кихот не умеет слушать Санчо, а Санчо не желает слушать Дон Кихота. Мы превратились в общество глухонемых. Никто не способен сообразить, где мы находимся и куда продвигаемся. Объяснить уже некому. Тот, кто купил право голоса, сказать ничего не может, а тот, кто может, — утратил такое право.
Пределы рая
Свобода, как змеиный яд, полезна только в малых дозах. Человеческий разум не приемлет абсолютной свободы. Он способен развиваться только в режиме ограничений, потому что в основе всякого познания лежит жажда недоступного. Нам хочется все, чего НЕЛЬЗЯ. В свое время Бог оценил это качество. Чтобы Адам не умер идиотом, он придумал запретный плод и едва не отбил ему почки за первый академический подвиг. Таким образом был обеспечен непрерывный прогресс.
Социологи отметили, что многие жители бывшего Советского Союза с наступлением демократического бардака внезапно перестали читать книги. Даже кредитоспособные люди утратили интерес к приобретению новых, доселе недоступных изданий. О периодике и говорить не приходится: ее потребление упало до ничтожного уровня. Самая читающая страна покинула библиотеки и уставилась в телевизор. Легкое, непритязательное чтиво заполнило книжные прилавки и заняло первое место в литературном рейтинге. Можно сказать, что в постсоветском пространстве разразилась интеллектуальная катастрофа.
Причиной всему — отсутствие запретного. Ничем не сдерживаемый поток информации мгновенно обесценился. Наше сознание утратило важнейший стимул активного развития, исчезло вожделенное НЕЛЬЗЯ.
Разум человека настроен на автоматический поиск запретного. Наше подсознание регулярно сортирует информацию. Все, что имеет свободный доступ, воспринимается как нечто несущественное. Информация же запрещенная и тщательно скрываемая ассоциируется со сферой существенного и определяет содержание наших приоритетов.
Свободный доступ резко снижает остроту восприятия. Нам трудно вспомнить таблицу умножения, потому что за нее не сажают в тюрьму. Всякий запрет — это сигнал к его изучению.
Длительная хроническая нехватка свободы позволила нам создавать уникальные театральные школы, шедевриальный кинематограф, непревзойденную анимацию, литературу с глубоким подтекстом и совершать мощные прорывы в фундаментальных науках. Давление тоталитарной системы превратило огромные массы населения в среднестатистических интеллектуалов, духовно противостоящих режиму. Неудивительно, что большинство простых жителей Запада по сравнению с нашими гражданами мыслят слишком упрощенно.
Все, что развивается вопреки режиму, есть главный смысл его существования. В этом Божий промысел. К сожалению, мы не можем осознать истинных задач своего пути. Сегодня мы помним все разрушенные храмы, но стоит их восстановить — и мы тотчас о них забудем. Подобно детям, мы чувствуем, что все официально позволенное — это заведомая ложь, лишенная притягательности.
Чтобы воспитать большое количество безбожников, достаточно продавать Библию на каждом углу, читать проповеди по телевизору, устраивать коллективные походы в церковь и включить изучение Святого Письма в школьную программу. Чем больше учат любить родину, тем больше появляется желающих ее продать. Лозунг “Пролетарии всех стран — соединяйтесь!” — типичная провокация межнациональной вражды. Каждый день советская пропаганда внушала нам, что негры — хорошие ребята. Демонстративная любовь к несчастному негритенку Максимке сделала нас самыми непримиримыми расистами в мире. И это при том, что живого негра многие в глаза не видели. Нетрудно понять, почему британцы, расстрелявшие десятки тысяч безоружных зулусов, сегодня испытывают жуткий комплекс вины и отличаются завидной расовой терпимостью.
Любовь к запретному превращает любое противостояние во взаимную тягу. Регулярный семейный мордобой — типичный признак прочных отношений. Если кому-то уже не хочется бить жену, значит пришло время разводиться.
Плохие немцы, создавшие Третий рейх так яростно осуждались за свои преступления, что мы буквально прониклись симпатией к ним. Кино про Штирлица — это практически признание в любви к черным мундирам СС.
Согласно высшему закону развития, каждое общество стремится совершить полную амплитуду духовного колебания. Демократия подсознательно тяготеет к насилию и диктатуре. В свою очередь, тоталитарные режимы провоцируют возникновение утонченных идеалов свободы. Это убедительно подтверждает сравнительный анализ элитарного и массового искусства двух противоположных социальных систем.
Чтобы спрогнозировать перспективу развития той или иной культуры, достаточно оценить ее внешние, официальные формы. Садизм Римской империи закончился победой христианства. Пропаганда христианской любви к ближнему трансформировалась в костры инквизиции. Гуманистические идеи ХVIII века увенчала работа гильотины. Набожная Российская империя увлеклась расстрелами священников. Теперь, наигравшись в массовые репрессии, мы возмущаемся робким произволом белорусского президента.
В Украине официальная установка на возрождение народной культуры порождает массовое презрение к “шароварщине”. Чем настойчивей мы приучаем детей к традиционной вышивке и гончарному делу, тем больше они тянутся к изучению редких компьютерных программ и чтению российской классики.
И так будет продолжаться до бесконечности. Мы обязательно найдем что-нибудь альтернативное. Ведь лучше страдать от боли, чем от скуки. Это подсознательно чувствует каждый. Божественный закон суров: там, где не бывает запретного, кончаются пределы рая.
Кто смеет быть нашим начальником?
Все украинские начальники — люди с большой душевной травмой. Одно дело, когда украинец служит губернатором в России или управляет Канадой, и совсем другое, если он возымел желание управлять украинцами. Это уже диагноз. Иначе как объяснить, что в стране, где каждый чувствует себя Наполеоном или Клеопатрой, могут появляться особи с претензией на первенство.
На украинских просторах только инородец имеет право сидеть в кабинете с умным лицом. Начальник же местного происхождения обязан выглядеть карикатурно. Это единственный способ задобрить публику и получить призы в виде общественного одобрения и повышения по службе.
Ненависть к начальству у нас в крови. За всю историю Украины со времен татарского нашествия мы имели только одного авторитетного лидера, и тому норовили дать по морде. Богдан Хмельницкий, о котором идет речь, носил булаву не только для красоты. Ему неоднократно приходилось отбиваться ею от своих соратников, страстно желающих вырвать ему чуб. Следует сказать, что это вовсе не из вредности. Просто мы знаем, что полноценным людям начальство без надобности.
Наше природное чувство собственного совершенства не позволяло нам выбрать из своей среды что-нибудь превосходное. Всё, что где-то может выглядеть превосходным, в нашей среде автоматически превращается в посредственность. Невозможность выбрать авторитетную личность привела к тому, что на каждом берегу у нас в свое время сидело по десятку гетманов и сотни полковников. В последнюю гражданскую войну Украина побила все рекорды по количеству правительств и независимых территориальных зон.
Можно сказать, что украинцы в этом отношении оказались европейским феноменом. Мы единственный народ, который может прийти к согласию с кем угодно, но только не с самим собой.
